Прибежал на вокзал – электрички уже не ходят.
Первая моя электричка будет только в шесть утра.
Ночь я перетёр на вокзальной скамейке, не унывая.
Со мной была моя радость. Надежда!
25 января
Князев
Отмечали 25-летие работы в ТАССе Валентина Ивановича Князева.
– Очень точно и хорошо он пишет, – сказал Терентьев. – У него один недостаток. Не бывает ошибок! Но, видимо, на радость ТАССу он не расстанется с этим недостатком.
Артёмов:
– Я всё время работал с Князевым и постоянно вижу его в справочной. Уточняет, проверяет… Доходит до своей подписи. Достаёт своё удостоверение, сверяет и гасит галку. Для меня, старого тассовца, Валентин – воплощение высшего принципа партийности литературы. Он выкладывается весь в материале. Хоть и говорят, рождённый в ТАССе писать не может… Но! Может! Получил премию к столетию Ленина. Вот!.. Уже в годах. А у него на голове ни одной седой ниточки. Всё молод наш юбиляр. А пришёл он сюда с войны. В гимнастёрке с медалями. Скромный, застенчивый…
Выступил и наш Новиков, незабвенный Владимир Ильич:
– Я начинал под крылом Валентина Ивановича. Вот вырос. Его работа – хорошая школа для молодых. У него надо учиться, учиться и учиться, как завещал Ильич.
Голос с места:
– Который? Вас же, Владимиров Ильичей, три у нас на этаже!
30 января, суббота
Вечер.
Жду Надежду.
Мне не терпелось её встретить.
Я поминутно вылетал к калитке, хромая.
В четверг я солил мясо, прислали из дома, и напоролся на гвоздь в крышке от посылки.
Врач дал освобождение на бланке «Справка о временной нетрудоспособности служащего в связи с бытовой травмой, операцией аборта». Сделали три укола. Перевязали.
Наконец бежит моя радость:
– Я думала, ты лежишь, концы тут отдаёшь…
– Некому отдавать.
В благодарность я глажу её по плечу и всю закиданную снегом веду в своё дупло.
– Дай веник. А то я тебя всего намочу.
– Мочи, восторг мой, что есть мочи.
На веранде я обметаю её веником.
– А знаешь, чего я припоздала? Приявилась попозжее срока? Прела на педсовете вместо братца Павлика! Его сынуля Валерка курит и плохо учится. Папка с мамкой родили, бабка в деревне вырастила, а я, двоюродная сестра, отдувайся по педсоветам. Павлик эпизодически его метелит. Да толку… Папка отдерёт, сынуля со страха закурит. И так всё время. Ни матери, ни отца не боится. Одну меня боится.
– Неужели ты такая страшная? Почему же я тогда тебя не боюсь?
– Тебе не дано.
От холода я занавешиваю окно байковым одеялом.
Она надвое усмехается:
– Тебе чего? Мяса?
– Давай.
– Давай не будем.
– А если будем, то давай. Чёрт его знает, почему мне хорошо с тобой, радостно? Ты как чистая волна. Всё море в нефти, чёрное. А тут – чистая волна!
– Нет. Я луч света в твоём тёмном царстве.
– Солнце!
Раз, раз и свет погас.
Часа в три ночи она проснулась и запросила чёрного хлеба с солью.
– И хлеб, и соль вы получите, мадам. Главное, доживите до рассвета. Днём я нажарю картошки с мясом.
– Корочку от сала – мне! Поджаренная она вкусная. Я её с хлебом.
– А я эту корку выбрасывал…
– Не разбрасывайся. Собирай для меня. Я безотходный автомат!
2 февраля
Из Нижнедевицка брат Гриша написал:
«Семья Дмитрия растёт. 19 октября появилась на свет божий девчушка. Людой назвали. Горластая, курносая. Вылитая старшуха[213 - Старшуха – старшая дочь.] Ленка. Отец очень хотел сына, а Бог послал дочь. Ленка говорит, не могли больше денег собрать и потому не купили мальчика».
5 февраля
«Хорошо не просто там, где нас нет, а где нас никогда и не было».