Быстренько нашёлся персональный критик. Бердникович. На каждом собрании, – то ли профсоюзном, то ли партийном, – на каждой летучке Бердникович тащил по кочкам Марутова, нёс несусветную ахинею.
Но… Влезши в сечь, не клонись прилечь.
Лучше биться орлом, чем жить зайцем!
И белый Марутов отбивался сегодня на общем собрании как мог:
– Стало нормой методически бранить мои дела. Для этого используется любая трибуна. Это немыслимо. Я болел, а меня на собрании хаяли! Снова вывели человека из строя. Что у нас делается с честными людьми? Раньше главный редактор повторял один рефрен: «К Марутову замечаний нет». А сейчас? Когда Бердникович, эта Моська… Как сказано не мной, «Моська – родоначальница критики снизу». Когда эта Моська перестанет клеветать на меня? За клевету ты, Бердникович, ответишь! Вот увидишь! Выйдешь отсюда в коридор и реально увидишь!
В перерыв Бердникович вышел в коридор и не только увидел, но и услышал, как с авральным воплем «Великий популизатор! Клеветник!» к нему подлетел коротышка Марутов и с подпрыгом дважды отоварил кулаком бердниковичские скулы.
На войне Марутов был сержантом. В Сталинграде кричал по-немецки в рупор фашистам: «Сдавайтесь!» Бердникович был тогда подполковником. И вот сержант при людях дал по вывеске[211 - Вывеска – лицо.] подполковнику-ябеде.
Бердникович побежал в суд.
Марутов тоже не присох на месте. Побежал. Побежал дальше и выше. В горком. К самому Гришину. К члену Политбюро, к которому был вхож: горком был марутовским объектом.
И этой тяжбе не видно конца.
Вот и решил Молчанов собрать спорщиков в отделе «И вечный бой». Может, совместная работа их умирит?
Только Коля Великанов в это не верит. Сегодня за обедом он выговорил Марутову:
– Почему меня никто не поддержал, когда я года три назад на летучке облаял Бердниковича косильщиком?[212 - Косильщик – бездельник.]
Марутов заоправдывался:
– Ну он же тогда не был подлецом!
– О святой Гарегин Гарегинович! Ведь люди растут. По закону природы. Был бездельник. Выбился в подлецы.
11 января
Гостиница «Ленинградская».
Через несколько минут здесь начнутся советско- японские переговоры по рыбе. Посол Тору Никагава не приехал. Его заменит Ариста.
Я спросил у японского журналиста, как имя Аристы.
– Не знаю.
Я узнал и говорю япошику:
– Его имя Всесуки.
– Не-ет… Он не Все Суки. А Кесуки!
24 января, воскресенье
Видеть можно только сердцем.
Антуан Сент-Экзюпери
ПО-БЫСТРОМУ
В два приехала Надежда. Я встретил её на платформе и сразу со станции мы пошли побродить по нашему милому Кускову.
Кидались снежками, бегали друг за дружкой, дурачась. Потом почалили ко мне.
– Только мы по-быстрому. Ладно? – сказала она.
– Можно и по-быстрому, – буркнул я, не вдаваясь, что именно она имела в виду. – Мы, стахановцы, готовы на всё!
Я выставил всё, что у меня было.
Вчера весь день бегал по магазинам. Хотел купить что-то необычное. Взял армянского лаваша, свежих помидоров, торт «Прага». Сделал салат.
А она ко всему этому и не притронулась.
– Я только пообедала.
– Специально? Знала, что в гости едешь?
Мы выпили пунша.
И у неё прорезался интерес к лавашу.
– Его пекут мужчины, – рассказывал я, нагоняя страху, – в железных подвалах. Разводят посреди огонь, накаляют стены и бросают на них тесто. Бороды обвязывают марлей, чтобы не пожечь.
Ей нравился лаваш, а мне нравилась она.
Она ела лаваш и говорила:
– Разве я тебе нужна? Тебе нужна…
– Ну что ты за меня твердишь, кто мне нужен? Я лучше знаю, на каком суку мне висеть.
Сегодня она показалась ещё краше. Сияющая, молодая.
– Мне хорошо с тобой! – сказал я. – Хочешь, я поцелую тебя в пятку?
– Что за дела? Какая-то кривая лирика. Почему именно в пятку? А если я вчера перед сном не мыла?
– Изредка б и можно…
Было уже поздно, когда я поехал её провожать.
Я проводил до выхода из её метро.