Мозаика судьбы

Я не могла ответить на этот вопрос, и развела руками.

– Ну, тогда расскажи, что ты видела.

– Мы были детьми, но теперь я была мальчиком, а ты девочкой, – я улыбнулась. Он усмехнулся в ответ.

– Мы были на корабле, куда-то бежали, мы не были изначально вместе, встретились уже на лайнере. Это было военное время, времена войны с Гитлером, знаешь об этом?

Пол отрицательно покачал головой. Я не была удивлена, последняя война стерла все прошлые.

– Я думаю, мы можем проверить информацию в сети. Ты же что-то запомнила?

Я кивнула, и быстро принесла лэптоп. На несколько секунд я зависла, вспоминая детали, затем ярким пятном в сознании высветилось название лайнера – идеальная зацепка. Набираю: Вильгельм Густлофф. В это время Пол касается плечом моего плеча, я чувствую его теплое дыхание, но гоню мысли о том, как хочу повернуться к нему лицом и поцеловать его. Сейчас мы с ним на пороге большого открытия, вместе, и я буду даже это ценить.

Информации во всеобщей сети нет. Я озадаченно стучу пальцем по столу. Конечно, информации нет не случайно, все данные о войнах хранятся в архивах и библиотеках, после переделки властям не нужны лишние напоминания о жестокости прошлого. Но если…я захожу в базу своей библиотеки, логинюсь, и набираю в поисковой системе названия. Успех! Вся информация об этом лайнере собрана в один документ для работников библиотеки, как справочная информация, но этого нам достаточно.

Сухим голосом Пол начинается вычитывать фрагменты: «… германский пассажирский десятипалубный круизный лайнер… Спущен на воду в мае 1937 года…до начала Второй мировой войны использовался как плавучий дом отдыха… В сентябре 1939 года передан в военно-морские силы… в январе 1945 года затонул у берегов Польши после торпедной атаки советской подводной лодки…принимал на борт беженцев…около десяти тысяч человек на борту…по разным данным погибло от пяти до 9 тысяч человек, половина из которых были дети…»

Он замолчал, уставившись куда-то поверх экрана. Я положила голову ему на плечо, по щеке моей скатилась слеза. Чем дальше я видела прошлое, тем я больше убеждалась, какую цену платит человек за счастье. Что нельзя быть уверенным ни в чем, перипетии жизни, как падение с башни вниз, с надеждой, что внизу будет батут. Но я одного не понимала, зачем скрывать от людей такую информацию. Разве не лучше учиться на ошибках, знать, помнить и устранять причины которые привели к трагедиям прошлого?

Я думаю, мы еще долго могли бы так сидеть, каждый размышляя о своем, но мне уже начали приходить в голову идеи.

– Считаю нам нужно сделать паузу. Возможно, я смогу сама что-то теперь увидеть, нужно прекратить посещать встречи.

– И как ты предлагаешь избавиться от них?

– Ты позвонишь Беатрис и скажешь, что я все еще плоха, что ты поухаживаешь за мной еще какое-то время. Оба будем свободны хотя бы на неделю. Она не сможет нам отказать, раз мы и так много сил уже потратили.

– А почему я должен звонить?

– Ты же сам сказал, что налаживал с ней отношения. Тем более нужно быть убедительными, что мне действительно очень плохо.

Видно, было, что Пол сомневался в том, что Беатрис согласиться, но набрал ее номер на панели связи.

Беатрис действительно была недовольна, она ругалась и ворчала, предлагала приехать, но все же, в конце концов, сдалась, согласившись, что нам нужен перерыв.

– Теперь нужно выяснить, где Себастьян.

– Так он нам и дал все ответы…да и где мы возьмем его номер?

– У меня он есть.

Пол удивленно на меня взглянул.

– Что? Я тоже его обрабатывала, тем более его загадочность сначала привлекала, а не пугала – смущенно ответила я.

Теперь была моя очередь набирать номер на телефонной панели, но как же я была удивлена, когда мне ответил тонкий женский голос, который с уверенностью меня заверил, что это был всегда ее номер и никакого Себастьяна она знать не знает.

– Значит, он все-таки скрылся, я начинаю сомневаться существовал ли он – недоуменно прокомментировала я эту ситуацию.

Пол сжал мое плечо: «Ну, я тоже его видел, значит существовал. Но ответы он скрыл вместе с собой, значит, нам остается лишь отдыхать, спать и анализировать, то, что знаем»

Неделя шла медленно, из дома выходили только за покупками, и то, стараясь быть как можно незаметнее. Сны не давали ничего нового, мелькали старые картинки, которые уже скорее были сновидениями, чем видениями. Но мы все записывали, рассуждали, спорили.

Однако самыми приятными минутами были те, когда мою квартиру охватывала ленивая нега. Мы сидели на диване, он читал с экрана книгу, а я наблюдала за ним. Иногда он поворачивался ко мне и улыбался. Порой мне хотелось оказаться в его объятиях, но я боялась спугнуть его. Да и вел он себя часто просто как друг, сжимал мое плечо, мило улыбался, шутил шутки, но ни капли не флиртовал. Иногда я вставала ночью и выходила пить, и бросала на него спящего минутный взгляд, потом кричала в себе в голове, что веду себя как маньячка, и вся трясущаяся от волнения бежала к себе в постель.

Но в конце недели все изменилось, мы смотрели какую-то программу, и вдруг я ощутила, что он смотрит на меня. В комнате было темно, но я повернулась и увидела его светящиеся глаза. Он не отвел взгляда, лишь положил свою руку на мою. У меня перехватило дыхание, тепло разливалось от этой руки по всему телу. Я не смела наклониться и поцеловать первая. А он не улыбался, наоборот пристально смотрел на меня. И вдруг зашептал, прежде выключив телеэкран и оставив нас в кромешной тьме: «Я думал все это время о том, что ты во всех жизнях была так недосягаема для меня. Неуловима. Я всегда преданно тебя любил, а ты ускользала. Я на самом деле перестал осязать грань между другим мной и мной сейчас. Я изучал тебя, и каждый раз находил в тебе то сияние, которая ты излучала в каждой жизни. И эта неделя, я успел убедиться, что те чувства, что испытывали они рядом с тобой в прошлом, абсолютно схожи с тем, что испытываю я»

Слезинка скатилась из моего глаза, ведь я тоже так много чувствовала, но не могла во всем разобраться. А сейчас поняла, что он прав. Что я понимаю и разделяю эту связь.

Его пальцы заскользили вверх по руке, по плечу, по шее, дотронулись до моей щеки, а затем он притянул меня к себе и поцеловал. В глазах мелькали блики, как будто кто-то решил зажечь там фейерверк. Я целовала его и весь мир в придачу. Ту ночь мы провели вместе в одной постели. И именно в ту ночь мне приснился новый сон.

В этот раз я понимала, что все это мне снится, ощущение одновременно реальности и ирреальности окутывала мое сознание.

Мне снова показался Эрнст. Он бежал по какой-то запруженной улице, рядом бежали еще мальчишки и несколько девочек. Все были веселые и раскрасневшиеся, смеялись и подначивали друг друга. Но в какой-то момент мальчик отстал от всех, завязывая шнурки. Потом снова вскочил, но, пробежав несколько метров, врезался в чью-то высокую фигуру. Подняв глаза, он увидел Себастьяна. Он не знал кто это, но глаза его выражали испуг. Мужчина схватил его за руки и зло посмотрел на него. Его лицо было осунувшимся, щеки впали, глаза горели нездоровым огнем, волосы были взъерошены. Пальцы сдавливали маленькие ручки мальчика, кажется, он желал что-то ему сказать, а может и ударить. Но также неожиданно он его отпустил, и, выдохнув, побрел дальше. Эрнст, потирая запястья, еще несколько минут смотрел на своего обидчика, но понимая, что лучше не связываться с взрослым, снова помчался по улице, удаляясь от меня.

Я проснулась от резкого звонка по телефонной сети. Сон сошел так быстро, как будто я и не спала. Рядом заворочался, но не проснулся Пол. Я поспешила ответить. В трубку я услышала задыхающийся голос Беатрис: «Оливия, пожалуйста, собираетесь и уходите скорее из дома, они все изменили, у них оказались свои планы. Они обманывали меня, многих, вы им нужны…»

Она не успела договорить, потому что в квартиру уже ворвались. Двое грозных мужчин снесли мою дверь, вошел красавчик. Я попыталась отступить, но двое схватили меня крепко за плечи. Еще двое вошли и прошли в спальню. Я услышала там возмущенные возгласы и звуки борьбы. Пыталась высвободиться, но их ручища, как змеи от этого сжимались еще крепче. Красавчик не проронил ни слова, лишь достал из маленького чемоданчика шприц с какой-то сывороткой. Приблизившись, он шепнул: «Извини» и вколол мне в шею эту жидкость. Я начала терять сознание, но не сразу отключилась. Видела еще, как тащат побитого Пола, он не переставал вырываться ко мне. Меня подняли как пушинку и куда-то понесли. Но уже было не важно куда. Я растворялась. Может я умираю? Я теряюсь. Темнота без единого проблеска. И кто я вообще? Я есть? Я?

Ангелина Волкова. Россия. 1916-1917 годы

Платье отливало на солнце, пробивающемся в окно рассветными лучами, небесно-голубым цветом. Как будто струящаяся ткань желала влиться в небесный поток. На подоле были вышиты не яркие, нежные цветы, подобные цветы обрамляли и декольте, и рукава. Шлейф вился длинной рекой. В волосы мои были вставлены жемчужины, сами же они были гладко убраны. Поверх лица моего чьей-то легкой рукой была накрыта кружевная кремового цвета фата.

Меня слегка трясло, но это от того, что я так долго ждала и мечтала об этом дне. Я отвеяла себя от всякой грусти, и стояла у входных дверей, ожидая отца.

Вот его сильная рука подхватила мою, он сжал мою ладонь и под музыку мы вошли в церковный зал. Ничего не видела я сквозь кружева, поэтому как слепое дитя, меня вели навстречу моей судьбе. И вот я уже передана в другие сильные руки, но они отличались от отцовских, в силе была и легкость.

Церемония казалось, длилась вечно, ну вот ему позволено поднять фату. Как будто ветер подул, так легко и небрежно он сделал это, я ответила скромной улыбкой и потупила взор. Восприемники наши держали над нами наши венцы, и, воистину, я чувствовала себя царицей в этом храме. И в то же время я покорно склонялась на веки вечные перед мужчиной, которого любила всем сердцем.

******************************************************************************

Празднество длилось уже много часов. Я стояла на мансарде, устремив взгляд на широкую поляну. Люди подходили и поздравляли меня, я рассеяно кивала и улыбалась. Мой разум был затуманен другими мыслями, которые не могли дать мне насладиться торжеством. Николай, опьяненный счастьем, подлетел ко мне и поцеловал в щеку, обвив рукой мою талию.

– О чем задумалась, жена? – и лукаво улыбнулся.

– Коленька беспокойно мне, и ты это знаешь. Чувство будто пока мы веселимся, зверь дикий крадется в ночи. Преклонил он голову, ползет медленно, глазами зыркает исподлобья. Напасть еще не решается, но уже бросил в нас пару камней. А мы как нагие перед ним. И страх берет, что не совладать нам с этим порождением звериным. Страшно мне, до дрожи.

– Зачем ты омрачаешь этот день? Сегодня зверь не нападет, а завтра пусть хоть стаей всей нас растерзает, мы будем вместе, Богом соединенные навсегда.

– Нет, Коленька, в страхе рождается внимательность, стоит нам лишь чуток расслабиться, как он перегрызет наше горло, и зальет все кровью.

– Ну и ужасы ты говоришь, сразу видно жена писателя, так фантазия у тебя бурно живет. Идем танцевать Гелечка, дай жизни сегодня бить ключом.

И закружил он меня, завертел, голову потеряла я.

******************************************************************************

Это был декабрь. Сразу после свадьбы мы отправились в наши квартиры в Петербурге. Коленька стал что-то писать, лишь под вечер выходил ко мне с взъерошенными волосами и улыбкой. Я иногда посещала госпиталь, оказывая поддержку медсестрам. Но чаще я читала, сидя у окна. И часто ощущала с улицы какой-то ветерок, как перед бурей. Волнения, электричество в воздухе. Я за чаем, бывало, обращу обеспокоенный взгляд на Колю, он нахмурит брови и скажет: «Не выдумывай»