Мозаика судьбы

Дальше происходит наистраннейшая вещь: мы не выходим из этой комнаты, а наоборот Себастьян проходит чуть в глубь, нащупывает что-то на полу и несколько раз притопывает. С пыхающим звуком одна плита приоткрывается и сдвигается в сторону – вниз ведет лестница. Наш проводник приглашает нас рукой спуститься туда. Я недоуменно гляжу, в неуверенности, что это лучшее решение. Пол тоже стоит не двигаясь.

– Хотите, чтобы вас поймали?! Я вижу вы теперь вместе, дорожите друг другом, так вот если не последуйте за мной, ваши отношения не продлятся долго.

Это прозвучало зловеще в контексте всего того, что я видела в прошлом. Я окинула его максимально презрительным взглядом, но все – таки шагнула к лестнице.

Мы долго спускались, так как я была первой, то я постоянно ожидала, когда моя нога почувствует что-то более устойчивое. Один раз за лестницей я увидела длинный туннель, но Себастьян сказал лезть ниже.

Пол появился, однако, неожиданно, и я босыми пятками ударила по нему. Ахнув от боли, я тут же отошла от лестницы, чтобы дать приземлиться моим компаньонам.

Я понимаю, что мы находимся достаточно глубоко под лабораториями, от этого мне становится чуть спокойнее.

Себастьян снова возглавляет шествие, Пол берет меня за руку, я бросаю на него взгляд, и он одобряюще кивает мне.

Я в нетерпении говорю: «Куда мы направляемся…», так как мои ноги начинают болеть, но я не успеваю до конца задать вопрос, как мы останавливаемся перед широкой железной дверью.

Я поворачиваю голову то в одну сторону открывшегося коридора, то в другую и вижу вдоль него одинаковые двери.

Себастьян достает железный большой ключ, покрывшийся уже ржавчиной, и открывает со скрипом проход в помещение в стене.

– Эти подвалы со времен войн и раздела. Здесь прятались люди, скрываясь от жестокости своих же соотечественников.

Он приглашает рукой нас внутрь, и я не смело шагаю вперед, потянув за собой Пола. Во мне играют множество оттенков чувств: любопытство, страх, негодование, злость, нетерпение.

Рассмотреть все в комнатке не занимает много времени. Быстрым взглядом окинув ее, я подмечаю диван с резными ножками и обтянутой засалившейся болотной тканью с аккуратным растительным узором. Примыкая к дивану, стоит шкаф, как будто сколоченный из пары тройки досок, дверцы его слегка раскрыты и из внутренности его выглядывают вешалки с костюмами – Себастьян здесь живет! У противоположной стены стоит стол с множеством ящичков, на нем аккуратно лежат стопочки бумаг. Тут же подле стола находится маленькая плитка и шкафчик, как-то пристроенный на той стене. На стене над диваном в глаза бросается картина – это древняя Греция, я видела эту картинку в одной из старинных книг. Только этот экземпляр в раме из красного дерева, он как будто своим светом озаряет эту комнату. А его здесь не хватает, так как тускло горит лишь одинокая лампочка по средине потолка.

У меня уже нет сил больше стоять, так как мы, кажется, целую бесконечность прошагали по этим туннелям, и с облегчением плюхаюсь на диван, который тут же просаживается подо мной. Пол безмолвно встает у стены, с другой стороны, как страж. Себастьян без слов достает из шкафа кеды и протягивает мне, я удивлена нахождению такой обуви в его запасах, но благодарно принимаю их.

Еще несколько тягучих секунд мы все в неловкой паузе, как расставленные каким-то неведомым постановщиком молча, находимся на своих местах без единого движения и, казалось бы, даже вздоха.

Наконец не выдерживает Пол: «Кажется, пора все рассказать. Еще неделю назад мы с Оливией были в безопасности…»

Я вздрагиваю и переспрашиваю: «Неделю?»

Себастьян грустно поднимает на меня глаза: «Для тебя не было времени»

– Я прошу тебя объясни нам все! Я уверена, что ты знаешь что-то, ты ведь спас нас с какой-то целью…

Он громко вздыхает и берет стул, стоявший у стола. Садится напротив меня и жестом предлагает присесть Полу, но тот демонстративно поднимает руку в отказе.

– Я действительно знаю все, я могу даже сказать, что я принес эти беды вам своим эгоизмом и алчностью. Я был оглушен своими чувствами и для меня не было жертвы, которую я бы не принес на алтарь своих целей.

Я испуганно съежилась, когда он при этих словах поднял на меня лицо. Тени играли на его точеных скулах, голубые глаза сверкали холодным огнем, губы подергивались, как будто рассказывая свою тайную историю.

– У нас есть около двух часов, потому что я позаботился об охране своими способами.

Он улыбнулся сам себе, и как бы убеждая самого себя, кивнул. Вообще казалось, что он немного отстранился от нас, говорит сам себе.

– Прежде чем рассказать, что же за темные дела происходят в этом городе и лаборатории, а они действительно темные, я еще раз повторю, что без меня, к сожалению, всего этого бы не случилось. Но перед тем, как перейти к раскрытию этой тайны, я раскрою вам более важную, приоткрывающую причины тех странных совпадений в ваших прошлых жизней, и, конечно же, причину почему мы здесь втроем здесь сейчас сидим. Вы верите в магию?

Я удивленно приподняла бровь. Я читала об этом в книгах, но слышать это слово в живой речи было так странно, это слово было инородно, из других миров. Пол нахмурился.

Себастьян продолжил: «В ту темную магию, которая связана с заговорами, заклинаниями, зельями, культами, тайными знаниями!»

Его голос задрожал, и он устремил благостный взгляд на картину.

– Я вам расскажу историю, в которую вы не просто не сможете поверить, вы даже вообразить и подумать не могли бы о том, что это возможно. Но именно магия светлая и темная сплела нас. И если вы выслушайте меня и постарайтесь довериться, вся ваша жизнь обретет новый смысл.

Он с ожиданием взглянул…не на меня, а на Пола. Тот же не шелохнулся, лишь голова его медленно опустилась и поднялась и знак согласия.

Снова устремив взор на греческий пейзаж, Себастьян понизил свой голос до легкого пришептывания и начал свой рассказ.

История человека, потерявшего свое имя. Везде и во все времена

Я родился в Древней Греции на острове…это больше не имеет значения, время стирает названия некоторых мест безвозвратно. В те далекие времена мы поклонялись богам, мы любили и почитали их, верили им, делили с ними мир, были ведомы ими, а они нам давали такие силы, о которых нынешний человек не может и подумать. Сейчас вы не верите ни во что, вы утратили имена всех богов, потому то и не обладайте той магией, с помощью которой мы равняли себя с высшими существами.

Моя мать была знахарка, так называли женщин, которые с помощью природы творили чудеса. Я был единственным ее ребенком, и она посчитала важным посвятить меня в тайны мира, сокрытого от многих глаз. У нее была настоящая книга заклинаний, сотни рецептов и заговоров хранились на ее страницах, к двадцати годам я не освоил и половины.

В мое время каждый был вправе выбрать ведущего для него бога и поклоняться ему, у нас были культы и в каждом были десятки жриц и жрецов. Я, обладая такими важными знаниями, был легко принят в один из таких культов. В один жаркий день, когда в храме было всего несколько человек, появилась она. Ее голубые одежды струились волнами под солнечными лучами, пробивающимися сквозь маленькие окна. Черные густые волосы ниспадали водопадом по ее плечам. Она шагала, казалось, не касаясь земли. Легкий поворот головы и она заметила меня, сидевшего на скамье и листавшего выписки из маминой книги. Она одарила меня улыбкой, которая больше никогда не сотрется из моей памяти.

Она стала новой жрицей, ее звали Психея, познакомиться с ней было легко. Она была приятна и ровна в общении. Всегда поддерживала беседу, была образованна и казалась очень серьезной в обществе. Но мы сдружились по-особенному, и я-то знал какая она дикая и взбалмошная на самом деле. Мы часто убегали в рощи одни, сходили там с ума, наши дни пролетали незаметно. Я и влюбился в нее так же, просто в один день я понял, что она скрашивает каждую секунду моей жизни. Я, конечно, робел перед этим новым чувством, это была влюбленность совсем юного сердца, и я с опаской себя приостанавливал, боясь быть отвергнутым. Но она, как будто прочитав мои сокровенные мысли, начала отвечать на мои неловкие ухаживания. Она дразнила меня, позволяла прикасаться к себе так, что я потом сгорал от стыда. Эта игра увлекла меня на целых два года. Я был доволен положением и был уверен, что время есть, что я успею открыться, ведь я был уверен, что она чувствует то же что и я, и мы можем еще чуть-чуть побыть несерьезными в наших чувствах.

Но на любой счастливый период приходит день, который закроет своими грозовыми тучами слишком надолго задержавшиеся улыбки на лицах окрыленных чувствами людей. На одной из прогулок в по-настоящему пасмурный день, она обратилась ко мне с вопросом, почему я задумчив последнее время. Я верил, что в этом вопросе содержится лишь желание услышать уже известный ей ответ. Я взял ее за руку прижал к своему сердцу и сделал ей предложение. Моя Психея вздрогнула, лицо побледнело, улыбка слетела, она аккуратно освободила свою ладонь и села на скамейку. Теперь в задумчивость погрузилась она. Я почувствовал себя дураком, нельзя было так нескромно, без согласия и присутствия ее родителей, ей молодой гречанке преподносить такое вот так вот в парке, на прогулке, будто я слишком уверен в себе и ее ответе. Я все это уже хотел высказать, но она, одарив меня грустной улыбкой, попросила время на раздумья.

С тех пор как прежде больше не могло повториться.

Психея избегала меня с искусством женщины, которая оскорблена до глубины души. Я не знал, чем обидел ее, но все мои попытки просто хотя бы встретить ее взгляд пресекались ею. Если мы сталкивались где-то, она совсем не похожая на себя скромно опускала глаза. На гуляньях она всегда держалась вдруг заинтересовавших ее глупых подружек. А ведь именно она так их называла. Я мучился, сгорал. Моя мать с тревогой смотрела на меня, когда я возвращался из храма и тут же бросался на постель и погружался в горячечный сон.

Но на этом мои душевные страдания не должны были закончиться. Однажды на площади я увидел ее с сыном одного купца. Они шли под руку, это было то, чего я за годы не мог себе позволить. Руки мои тряслись, я не знал, что она меня заметила, я бежал в наши рощи, пал на колени и касался земли, по которой ходила она своей райской походкой. Я был безумен в своей любви, я был ослеплен потерей. И тут она в свете солнца предстала передо мною. Я протянул руки к ней, но она отпрянула, и тут же превратилась из ангела в демона, карающего меня за мои чувства. Жестокая женщина, она говорила, что не думала, что позволила себе дать мне какие – то ложные знаки. Как лицемерна она была, но от этого осознания я лишь говорил себе внутри, что я буду любить ее еще сильнее, ведь любить несовершенство проще. Оказалась, что она собирается вступить в брак с этим купцом. Я не мог в это поверить. Мне помнится, я грозил ей разными вещами в беспамятстве, я плакал, склоняясь к земле. Тогда ее легкие руки обвили меня, я уткнулся в ее волосы, пахнущие сладким дымом, она поцеловала меня в щеку, а потом как дитя оторвала от себя и бросила там.

Когда я исчерпал свое горе, я поднялся и пришел домой уже с новым чувством-гневом. Я не мог верить в то, что в ее душе за эти прекрасных два года не родилось ничего. Я убедил себя, что она не любит этого купца на самом деле, он просто ослепил ее своим фарсом и развязностью присущей этим шальным людям. И, конечно, я простер свою пылающую злостью душу к матери. И она сказал, что есть способ разлучить ее с женихом и соединить навсегда со мной, но это будет стоить огромной цены.

Моя мать слишком хорошо знала меня, она свернула меня с моей дороги, не знаю специально или нет, но я был импульсивен и легко принял информацию о любых жертвах ради этой обжигающей меня изнутри любви.

Она рассказала мне о ведьме, которая жила в горах кажется уже целую вечность, моя мама училась у нее недолго, и оставила о себе хорошую память, как способная ученица. Мне нужно было лишь сказать, что я ее сын и объявить свое желания. Она должна была мне дать заклинание и рецепт нужного мне зелья.

Чтобы добраться до этой старухи потребовалась целая неделя. Она жила в покосившейся лачужке, где прямо в полу была жаровня, рядом с ней на почерневших одеялах она и сидела. Выслушав меня, в конце рассказа она оскалила свой беззубый рот и пообещала мне исполнить мои желания. А затем последовал рассказ о том, что мне придется сотворить ради своих чувств.

Я должен был убить Психею и ее купца, и в момент ее смерти связать нас узами магии и крови. После того моя душа не будет свободна, пока душа Психеи не ответит на мои чувства взаимностью. Я остановлюсь во времени, я буду как в спячке, целью моей жизни станет поиск моей возлюбленной и ожидания расцвета нашей любви. Я верил в силу этой темной магии, мне казалось, что понадобиться лишь одна ее жизнь, чтобы мы воссоединились.

Поэтому я готов был совершить это убийство, положить свою душу на алтарь своих чувств. Я ощутил себя богом, который может перекроить мир под себя. Я был опьянен этим осознанием.

Путь обратно уже с добытым зельем, который старуха помогла сварить прямо у нее, занял еще неделю. Так что, когда я, наконец, вошел в город под звездным небом я услышал приятные веселые мелодии. Не понадобилось мне сделать и десяти шагов как я наткнулся на какого-то пьяницу, который счастливо кричал о здоровье каких-то молодых. Сердце мое в плохом предчувствии ёкнуло. И я не ошибся, я вернулся именно в тот день, когда моя Психея собиралась отдать себя этому купцу. Прилив гнева обуял меня от того, как легко она решилась быть с ним, не держала его в томлении, как меня. Обман, жестокий обман. Вот чем она была, химерой моей жизни. Но я не могу теперь отпустить это наваждение, я привык к нему как к сладкому дурману, без которого вся жизнь кажется пыткой. Я направился в храм, где хранились чаши для виночерпия молодых. Жрица, которая должна была быть подле них и охранять от сглаза, как я и думал, убежала взглянуть на невесту – женщины слишком предсказуемы и легкомысленны. Две чаши стояли на постаменте, в них уже была налита темная священная жидкость. Я легкой рукой налил зелья, капнул свое крови в чашу с красным рубином, который предназначался невесте и прочел заветные слова. Вино покрылось на секунду дымкой, а потом стало прежним. Я помню это как вчера, такие поворотные воспоминания не стереть ни каким временем и силами из памяти. Я с воспаленным сознанием залез на холм, откуда видна была церемония.

Психея была прекрасна, выглядела как в нашу первую встречу, вся как будто парящая над этим миром. Жених смотрел на нее трепетным взглядом, я вдруг понял, что для него она тоже сокровище. Они были уже муж и жена, главные таинства были совершены, и вот им поднесли вино. Они выпили и соединились в поцелуе. Он отразился болью на моем лице. Гости начали хлопать, музыканты петь, но тут девушка ахнула и схватила за руку возлюбленного. Он испуганно взглянул на нее, она ответила взглядом полным недоумения. Вдруг у неё изо рта хлынула красная кровь, она полилась по ее белым одеждам. Жених не успел даже крикнуть, как у него из носа тоже заструилась красная жидкость. Все замерли в немой сцене ужаса. Кто-то из толпы крикнул: «Прокляли!»

Психея дрожащей рукой схватилась за рубашку любимого и прижала его к себе. Они сплелись в объятиях, как будто понимая, что им уже не жить. Я не желал наблюдать большего, я поплелся домой.

Там меня ждала мать. Она строго сказала, что я не успел. На что я возразил и сообщил о смерти возлюбленных. Тогда она вскочила и воскликнула, что я совершил ошибку. Она металась по комнате и говорила, что все прошло неправильно. Я был уставшим и не желал слушать ее, на меня уже лег груз вины, моя совесть начала просыпаться.