Арабелла. Музыка любви

Альфредо раздражённо фыркнул в ответ:

– Да потому что я не хочу, чтобы ты повторил мои ошибки. Когда сердце застит разум – жди беды!

Старший Моразини на минуту замолчал, а потом продолжил:

– Вито, поверь мне, настанет час, и ты будешь со свечой в руках искать тот памятный день, когда я впервые просил тебя остановиться и всё хорошенько обдумать.

Не выдержав накала эмоций, виконт вскочил из кресла:

– Но и я тебя прошу понять, Фредо! Мой выбор сделан окончательно и бесповоротно. Я влюблён, и мне досадно, что ты не разделяешь моего счастья!

Он прошёлся по комнате взад-вперёд, а затем остановился напротив графа, вальяжно развалившегося в кресле.

– Как бы мне хотелось, чтобы любовь настигла и тебя, мой умный, прозорливый брат. Поверь, это не так страшно! Это как каччукко[174 - Каччу?кко (итал. Cacciucco) – сытное рагу, состоящее из нескольких видов рыбы и моллюсков; традиция гласит, что в нём должно быть не менее пяти видов рыбы, по одному на каждую букву в названии блюда. – Авт.]. Может звучать пугающе, выглядеть пугающе, но стоит попробовать – и ты потеряешь голову.

Старший Моразини усмехнулся и не без ехидства заметил:

– Да ты поэт, брат! Ладно, оставим этот разговор. Скажи лучше, о чём ты сегодня беседовал с епископом Дориа?

Виконт присел на край кресла.

– Я договаривался с ним о будущем обручении.

– Но вы же официально ещё не помолвлены!

– Да, но помолвка состоится со дня на день. А я так нетерпелив, что мне хочется поторопить события. Поэтому я и хотел обговорить с епископом Дориа все тонкости этого вопроса и выбрать подходящий день.

– Надеюсь, плату ты ещё не вносил?

– Пока нет. А что? Тебя что-то настораживает?

– Сдаётся мне, этот служитель Божий не только пожертвования церкви, но и подати сирым и убогим во благо себе использует. Боюсь, как бы он не разделил судьбу приснопамятного Винченцо Джованни Стараче[175 - Винче?нцо Джова?нни Стара?че являлся главой городского совета Неаполя. Во время голодного бунта в мае 1585 г. растерзан воинственной толпой из-за подозрения в том, что наживается за счёт роста цен на хлеб. – Авт.].

Давай мы поступим так: если уж ты и в самом деле решил здесь обручиться, то я поговорю с настоятелем церкви, которому безоговорочно доверяю. Помнишь, матушка всё время говорила нам о падре Антонио? Так вот, на днях я встретился с ним случайно. Думается мне, что лучше и честнее него тебе здесь священника не найти.

– Как скажешь, брат. В этом вопросе я доверюсь тебе безоговорочно. А теперь, пожалуй, пойду к себе.

Виконт поднялся и обернулся к брату:

– Ты как? Со мной? Или ещё посидишь здесь немного?

– Пропущу стаканчик рома в качестве дижестива[176 - Дижести?в (фр. digestif – «средство, способствующее пищеварению») – общее название напитков, которые подают после еды. Считается, что дижестив помогает перевариванию пищи. – Авт.]. А ты иди, не жди меня.

– Ну, как знаешь, тогда до завтра.

* * *

Оставшись один, Альфредо вынул из креденцы графин с ромом. Он взял сосуд, достал бокал и направился к креслу, стоящему в углу возле геридона.

Расположившись в нём поудобнее, граф плеснул себе ароматной золотисто-коричневой жидкости. Он пил ром и вспоминал сегодняшнюю встречу с синьориной Форческо.

Нынче она предстала перед ним совсем в ином свете. Она не только до отчаяния смела, но ещё и умна, иронична, остроумна и временами не по годам выдержанна. Неплохой букет качеств для столь юной особы!

Сколько ей? Девятнадцать? Или уже все двадцать? Если так, то странно, что она до сих пор не замужем. А если всё-таки замужем, но не помнит об этом? Или делает вид, что не помнит? Всё-таки, при всём её очаровании, вопросов, связанных с ней, гораздо больше, чем ответов. Нет, право, в смутную историю ввязался Витторе.

Мысленно упомянув брата, Альфредо вдруг припомнил, как эта парочка покидала площадь перед Кьеза-Санта-Мария-Ассунта, держа друг друга под ручку, а он провожал их взглядом и ощущал, как в душе зарождается какое-то смутно-неприятное чувство, подтачивающее холодом металла его сердце. Ещё ранее ему отчего-то очень не понравилось, что Витторе так внезапно прервал их с синьориной Форческо приятный тет-а-тет[177 - Тет-а-те?т (франц. t?te-?-t?te – голова в голову) – разговор наедине, с глазу на глаз. – Ред.].

А если быть до конца откровенным, его сердцу по какой-то непонятной причине упорно хотелось верить, что он первым обнаружил эту девушку. Собственнический инстинкт настаивал: она его открытие! Сознание эту мысль тут же опровергало. Но сердце упорствовало, не хотело слушать доводы рассудка. Оно, упрямое и бестолковое, раз за разом подсовывало в память одну и ту же картинку: хрупкую фигурку на краю утёса на фоне грозовых туч и удивительно музыкальные руки, управляющие грозной стихией.

Возможно, если бы Моразини впервые встретил эту синьорину при других обстоятельствах, в гостиной под руку с Витторе, например, всё было бы иначе. А сейчас было именно так, как было. И от этого Альфредо стало досадно.

Граф допил вино и поставил пустой бокал на геридон. Всё, хватит рефлексировать. Он обещал себе, что не будет вмешиваться в их отношения, но сразу же нарушил своё обещание. Вновь начал отговаривать Витторе от этой затеи.

В конце концов, будут ли его уважать другие, если он сам потеряет к себе уважение?! Моразини поднялся из кресла и твёрдой походкой направился в спальню. Решено: он будет держаться в стороне!

* * *

Арабелла, лёжа в кровати, тоже прокручивала в голове сегодняшний разговор с графом. Старший брат виконта казался ей очень непростым и опасным. Она понимала, что с ним нужно быть постоянно настороже. Но в то же время ей отчего-то было обидно, что именно этот человек не принимает её, подозревает в ней какой-то неприглядный умысел, постоянно провоцирует и задевает её словесно.

Граф сразу же приглянулся ей внешне. В нём не было расслабленной, женоподобной элегантности большинства светских красавцев, которая так не нравилась Арабелле и которую она не раз замечала в Витторе Жиральдо. Напротив, этот мужчина был высок и атлетически сложён. Должно быть, форму он поддерживал благодаря занятиям спортом и верховой ездой.

Это крепкое тело совсем не нуждалось в таких модных уловках, как мужской корсет и подкладные плечи. В его облике не было никакой слащавости: ни напудренного парика, ни завитых локонов, ни мушек, ни румян, которыми пользовались многие светские щёголи. Всё это делало его очень притягательным.

Кроме того, ей пришлось сразу же столкнуться с умом и проницательностью графа. Этими качествами он напомнил ей любимого отца. Хвалебные характеристики виконта, которому Арабелла безоговорочно доверяла, также добавляли плюсов в копилку старшего Моразини. Таких людей девушка привыкла безоговорочно ценить и уважать.

Но поведение графа не оставляло ей этой возможности. Она ощущала себя с ним как на дуэли, хотя, разумеется, никогда на оной не присутствовала, тем паче никогда не принимала в ней участия. Эти словесные пикировки, вербальные поединки отнимали у неё очень много моральных сил. Девушка не чувствовала себя в них ни победительницей, ни проигравшей, и это чувство неопределённости угнетало её.

Ко всему прочему, было в этом человеке что-то такое, что, несмотря на всю его внешнюю враждебность, язвительность и желчность, вызывало в её душе беспричинное чувство участия и симпатии. Это было вызвано взглядом его серо-зелёных глаз, в которых иногда сквозили отголоски какой-то пережитой трагедии. А может, стремлением нападать на неё, пытаясь защитить дорогого ему человека. Так или иначе, но в душе Арабеллы зрело желание утвердиться в глазах именно этого мужчины. Ей по-настоящему хотелось, чтобы граф начал доверять ей. Ведь она изо всех сил старалась быть искренней, пусть и умалчивала о самом главном.

Даже когда обмолвилась, что беседовала на утёсе с Господом, она нисколько не лукавила. Арабелла, помимо молитвы, знала только один способ общения с Богом – через музыку, однако этот метод для неё был сейчас недоступен. Вот она и нашла выход из положения.

Белла и раньше любила пешие прогулки (отец с детства приучил её к подобным моционам на природе), а теперь эти променады стали для неё возможностью уединиться и поразмышлять.

В одну из таких вылазок она наткнулась на живописный утёс, обдуваемый всеми ветрами. Оказавшись впервые на этой скале, Белла вдруг ощутила в груди то же волнение, то же замирание сердца, что и при звуках любимой музыки.

Она тогда попыталась закрыть глаза и представить себе, что играет на инструменте. Девушка хотела услышать музыку, и она её услышала! На том утёсе мелодия зазвучала у неё в голове! Она стала реальной, осязаемой! Белла на воздушных клавишах исполняла арию Aus Liebe из священной оратории «Страсти по Матфею»[178 - И. С. Бах «Страсти по Матфею», ария Aus Liebe («Из любви»), BWV 244.] Иоганна Себастьяна Баха.

Когда-то вместе с композитором Джозефом Стивенсоном они разработали транскрипцию этого музыкального произведения, изначально предназначенного для хора и органа, под исполнение на фортепиано. И вот теперь эта музыка звучала на высоте Скольо-дель-Пиперно, и сам Господь отзывался ей.

Это было настоящее волшебство, настоящая магия. Арабелла не знала, в чём заключается тайна этого чуда: то ли эта скала была местом силы, то ли в ней самой была так сильна потребность в музыке, что та действительно начинала звучать у неё в ушах.

С того самого дня так и повелось: Арабелла время от времени под надуманными предлогами исчезала из дома и стремглав мчалась к вулканической скале, чтобы зарядить воздух своей энергией и заставить его звучать вновь и вновь.

И сам факт, что свидетелем одной из таких её вылазок стал именно граф Моразини, показался ей знаком. Неспроста Господь свел её в том месте именно с этим мужчиной. Скорее всего, он станет для неё самым главным проклятием либо…

О том, что может быть «либо», Арабелла думать не хотела вовсе. У неё и без того было достаточно проблем. Надо сначала с их ворохом разобраться. А то она вместо сна только и делала, что перебирала их в своей голове, словно стопку нотных тетрадей и альбомов.

Девушка перевернулась на бок и прошептала самой себе: «Всё, спать! В конце концов, будет новый день – будут новые мысли!»