– Отведите мисс в мою каюту, принесите воды и заприте её хорошенько, – распорядился капитан стальным голосом.
Двое матросов подбежали к ней и, схватив в охапку, потащили наверх, на палубу. Белла уже даже не пробовала вырываться. Что толку, если ей всё равно никуда не деться.
– Отмойся хорошенько, а ночью мы с тобой развлечёмся, – прозвучало ей вслед, заглушаемое скабрёзным хохотом развязных членов команды.
Беллу действительно притащили в каюту капитана, где в углу были сложены все её вещи. Ей принесли лохань тёплой воды и какое-то полотнище, замещавшее полотенце. Арабелла боялась раздеться, боялась мыться, боялась, что в любую минуту дверь может распахнуться и в каюту войдёт этот ненавистный мужлан.
Пересилив страх, она всё-таки кое-как обмылась и причесалась. Переодеваться не стала, хоть платье и было уже изрядно испачкано угольной пылью. Посмотрела на вещи в углу, подошла и раскрыла саквояж. Заметила, что шкатулки с драгоценностями нет на месте. Оглядевшись, увидела ту на полочке возле кровати. Похоже, Харрис решил её присвоить.
Белла открыла шкатулку и достала из неё медальон матери. Надела его себе на шею. Если ей суждено пережить самое страшное, пусть эта вещица будет у неё на груди. Так она будет знать, что частичка матери находится с нею рядом. Если не защитит её, то поможет пережить позор и унижение.
В эту минуту ключ в замочной скважине повернулся. Белла резко отпрянула, приготовившись обороняться. Однако услышала знакомый голос Вилли Дэвиса.
– Мисс, скорее сюда, я спустил шлюпку. По всей видимости, будет шторм. Пока капитан раздаёт задания матросам, я спущу вас в неё. Мы сейчас меньше чем в полутора милях от берега. Думаю, до большой волны вы справитесь.
Раздумывать особо было некогда. Это тот самый случай, про который говорят: «Впереди пропасть, а сзади – волчья пасть»[120 - Davanti l’abisso, e dietro i denti di un lupo (итальянская поговорка).]. Белла поспешила вслед за боцманом. Она ничего с собой не взяла. У неё остался лишь медальон. Это единственное, что для неё было важно. Под покровом темноты они пробрались к борту, на котором уже была закреплена верёвочная лестница. Боцман ловко спустился по ней, после чего позвал её негромким голосом:
– Лезьте сюда, мисс, я вас здесь подстрахую. Ну же, скорее, поторапливайтесь.
Белла, путаясь в платье, с трудом перевалилась через борт и спустилась по верёвочной лестнице, упав прямо в руки Вилли Дэвиса. Одна бы она точно не справилась, потому что лодка то и дело подпрыгивала на набегавших волнах. Поднявшийся ветер нагонял их как раз с этого борта.
– Погода совсем портится. Хоть бы шторм не разыгрался, пока вы не доберётесь до берега, – в голосе боцмана слышалась неподдельная тревога. – Ну да, даст Бог, маленькая мисс справится и ей достанет силёнок. Вон, глядите, видите огонёк? Гребите прямёхонько на него. Свет маяка будет вам ориентиром.
Он усадил Беллу на банку[121 - Ба?нка (гол. bank) – сиденье для гребцов на мелких беспалубных судах (шлюпках, лодках и пр.). – Авт.] лицом к корме, проверил, чтобы ноги упирались в специальную доску, расположенную на днище шлюпки, и подал ей в руки вёсла.
– Я вас сейчас подтолкну, а вы отводите руки с вёслами назад и всем телом наклоняйтесь вперёд. Впрочем, вы и сами разберётесь, невелика наука.
Он подтянулся на верёвочной лестнице, встал на неё одной ногой, а другой с силой оттолкнул лодку.
Арабелла сразу же начала грести. К своему удивлению, она действительно довольно быстро освоила эту нехитрую премудрость. И лишь когда отплыла от корабля на некоторое расстояние, её сознание прошила запоздалая мысль: а что же будет с самим боцманом? Его наверняка заподозрят в пропаже лодки и бегстве пассажирки. Как бы капитан Харрис не отыгрался на нём за её побег!
Но сожалениям уже не было ни места, ни времени. Белла просто не могла поступить иначе. У неё было два пути: стать постельной утехой капитана Харриса или наложить на себя руки. Она выбрала третье – попытаться спастись.
Поэтому она гребла, стараясь изо всех сил, время от времени оборачиваясь на свет маяка, чтобы свериться с курсом, и со всё возрастающей надеждой смотрела на удаляющийся корабль, на котором началось какое-то движение. Вероятно, обнаружилась её пропажа. Но поисками там заниматься было уже некогда. Нужно было срочно спускать паруса, потому что ветер усилился до штормового.
Белла решила немного передохнуть. Стёртые до мозолей ладони нещадно саднило. Встряхнув кисти рук, девушка подняла голову и осмотрелась. Ветер поднял высокую волну. Его порывы кудрявили барашками набегавшие валы. Шлюпку сильно раскачивало. Белла боялась, как бы волной не выбило вёсла из уключин. Она посмотрела на небо. Сквозь зловещие тучи еле-еле проглядывал одинокий глаз бело-серебристой луны.
Вдруг небо расчертил яркий всполох молнии, за которым последовал оглушительный громовой раскат. Белла поняла, что с минуты на минуту польёт дождь. Она принялась грести ещё быстрее, но ливень её опередил.
Он обрушился как-то сразу и очень мощно. Это была непроглядная водная стена, сквозь которую практически не пробивался свет маяка. Белла гребла уже наугад. При этом она вела сражение с двумя безжалостными врагами: высокой волной, раскачивающей лодку, и водной пеленой, заливавшей лицо и не дававшей свободно дышать. Девушка уже вдыхала всем ртом, отплёвываясь, как портовый грузчик.
Однако был ещё и другой враг – вода, стремительно прибывающая в шлюпке. Захлёстывающие волны и сильный ливень делали своё чёрное дело: лодка стала сильно проседать.
В какой-то момент Белле показалось, что она гребёт не в том направлении. Она попыталась выправить курс, но случайно развернула шлюпку поперёк волны. Это было её фатальной ошибкой: первый же мощный вал перевернул лодку вместе с пассажиркой.
Белла оказалась в воде. Она сначала с головой ушла под воду, но потом, усиленно барахтаясь, кое-как смогла вынырнуть и ухватиться за весло перевёрнутой посудины. Оно каким-то чудом осталось в уключине. Белла так и держалась за него, покуда руки совсем не занемели.
Намокшее платье тянуло её вниз, ко дну. Волны то и дело накрывали с головой. Дождь никак не прекращался и не давал спокойно дышать. Лишь одно обстоятельство обнадёживало: когда молнии озаряли небо, она уже видела берег. Он был там, впереди! Но сможет ли она до него добраться?
Белла уже совсем выбилась из сил. Практически не чувствовала своего тела, не чувствовала рук, не чувствовала пальцев. Единственное, что она ощущала, – жгучую боль в мозолях на ладонях, разъедаемых морской солью.
Вдруг набежавшая огромная волна накрыла её с головой, а когда она попыталась вынырнуть, что-то больно ударило её по затылку. Последней мыслью, прежде чем она потеряла сознание, было: «Должно быть, это весло моей лодки».
Очнулась она уже на берегу от крика докучливой чайки. Сколько она там пролежала, девушка не знала. Время от времени впадала в забытьё, пока вдруг не услышала у самого уха знакомые слова на родном языке – итальянском.
– Lei ? viva! Lei respira![122 - Она жива! Она дышит! (итал.)]
Сквозь едва раскрытые ресницы Белла смогла разглядеть доброе лицо бородатого мужчины, склонившегося над ней.
Что было потом, Белла помнила смутно. Ей рассказывали, что её долго лечили. Что она провела в постели больше месяца.
Помнила, что, когда сознание впервые посетило её со всей ясностью, Белла поняла, что на все расспросы людей, окруживших её заботой, не может ответить ни кто она, ни откуда. Так было не потому, что Белла пыталась сохранить инкогнито, а потому, что действительно не могла сообразить, как её зовут и как она сюда попала. Такое беспамятство, видимо, было какой-то защитной реакцией организма, пытавшегося справиться с болезнью.
И поскольку имени Беллы никто не знал, её стали называть Анджелиной Беатой в честь святых мучениц, в день памяти которых она была спасена.
В одном Белле действительно по-настоящему повезло: она попала в дом чудесных людей, добрых, отзывчивых, сумевших подарить ей настоящее тепло. Особенно сердечные отношения у Беллы сложились с приёмной матерью, синьорой Бенедеттой Джустиной. Но и эти отношения с её стороны не были полностью открытыми и доверительными. И этот факт очень тяготил Беллу. Она не привыкла что-либо скрывать.
В своё время Арабелла была очень близка с родной матерью. Уже по одному тому, насколько та поднимала бровь, девушка понимала, о чём сейчас пойдёт речь. И у неё самой от матери не было абсолютно никаких секретов.
Наверное, поэтому Беллу так угнетало нынешнее положение. Ей было в тягость то обстоятельство, что она должна что-то утаивать, что-то скрывать, о чём-то умалчивать, что-то хранить в секрете.
Но девушка сознательно пошла на этот шаг. Сознательно решила остаться жить в этом городке, где её никто не знает и никогда не узнает. Сознательно решила затаиться, не искать тётушку, не обострять ситуацию, по крайней мере до того, как ей не исполнится двадцать один год. С этого возраста Белла сможет обрести хотя бы какие-то права: распоряжаться собой, распоряжаться имуществом без каких-либо попечителей, по своему собственному усмотрению вступать в брак без чьего-либо согласия либо не вступать в навязываемый брак.
Сейчас ей уже двадцать один, но Белла была готова пробыть в незамужнем статусе и до двадцати трёх лет, когда уже официально перейдёт в разряд old maid[123 - Старая дева (англ).]. Вот только ежедневные увещевания синьоры Форческо убедили её в итоге принять предложение виконта Моразини.
Белла до сих пор сильно сомневалась в правильности этого решения. Да, замужество даст ей желанную защиту и обеспечение. Но правильно ли втягивать в свои проблемы такого честного и порядочного человека, каким является синьор Витторе? Должна ли она открыться ему перед свадьбой? Или пока нужно всё оставить так, как есть, а уже после венчания и консумации[124 - Консума?ция (лат. consummatio – исполнение; совершение, завершение) – первое осуществление брачных отношений (первый половой акт в браке). – Авт.] брака сделать вид, что к ней внезапно вернулась память? Но признают ли тогда их брак законным? Не обвинят ли её в шарлатанстве? Не признают ли двоемужницей? Ведь отчим подписал за неё брачный договор. Или тот договор без венчания по достижении ею двадцати одного года утратил всякую силу?
Арабелла села на кровати и с усилием потёрла виски. Вопросы. Вопросы. Вопросы… Они каждый день жалят её сознание, как зловредные, неотвязные оводы[125 - О?воды – разновидность мух, обитающих во влажной местности; их личинки паразитируют на коже животных и человека. Внешне очень похожи на сле?пней. – Авт.]. Не дают спокойно спать, не дают жить полной жизнью.
Вот сегодня, например, епископ Дориа должен провести для них с синьором Витторе пре-кану. Как она будет смотреть в глаза священнику, когда у неё в душе целый клубок сомнений? Как она будет исповедоваться, утаивая свой самый главный секрет?
Ещё один вопрос не давал Белле покоя. Что стало с её камеристкой Гвинет? Где она сейчас? Арабелла даже не знала, в каком порту её высадили. Из-за своего молчания не могла организовать поиски. Наверное, на самом деле нужно поскорее выйти замуж за виконта, а потом, сделав вид, что память вернулась, рассказать ему обо всём. Он человек чести. Уверена, он поможет найти Гвинет. Только бы она была жива!
Арабелла встала с кровати и на цыпочках подошла к окну. Раздвинула тяжёлые портьеры и впустила в комнату утренние лучи солнца. Как бы ей хотелось, чтобы так же легко, по мановению руки, рассеялась тьма, что скопилась в её собственной душе!
Но Белла помнила завет отца, когда поделилась с ним однажды мечтой о том, что хочет стать известным музыкантом. Он тогда сначала рассмеялся, а потом посерьёзнел и ответил: «Никто не может решать за нас нашу судьбу. Как бы ни складывались обстоятельства, выбор остаётся всегда за нами».
Да, выбор за ней. Но как не ошибиться в нём? Как не предать ни себя, ни людей, тебя окружающих? Как не подвести их? Не сделать им больно?
Арабелла непроизвольно стала выстукивать пальцами, словно по клавишам клавесина, по подоконнику. В её голове уже звучал «Граунд[126 - Гра?унд (англ. ground – «основа») – в английской музыке пьеса в форме вариаций на басовую мелодию (basso ostinato), а также сама мелодия, излагаемая в басовом тоне. – Авт.]до минор»[127 - Ге?нри Пёрселл. Ground in C minor Z.D 221. – Авт.] Генри Пёрселла[128 - Ге?нри Пёрселл (англ. Henry Purcell; 1659–1695) – английский композитор, крупнейший представитель раннего английского барокко. – Авт.]. Смесь странности и ясности, нежности и волнения, хандры и тревоги. Плавное легато в нём лишь подчёркивает тягучесть английской сумрачности и меланхолии.
Очарование граунда – в басе, повторяющемся как мольба или заклинание. Он, как шарманка, упорно вращается по кругу. Это какой-то бесконечный минорный разговор инструмента с самим собой.
Эта музыка всегда ассоциировалась у Беллы с душевными метаниями встревоженного человека. Он ходит по комнате из угла в угол в попытках успокоиться, но смутные мысли не дают ему умиротворения. Они будоражат его сердце, волнуют душу. От них ему тревожно и маетно.
Арабелла стукнула ладонями по подоконнику, как будто закрыла крышку воображаемого клавесина. Как же ей не хватает сейчас реального диалога с инструментом! Как её руки тоскуют по клавишам. Как хочется ей порой отвлечься, утонуть в мире звуков и грёз. Думать только о том, что хотел сказать своим произведением тот или иной композитор. Постигать его замысел, овладевать техникой, заложенной в его творении, расслабиться, раствориться, оказаться в привычном пространстве аккордов и нот.
Но Белла боялась сейчас позволить себе это, потому что страшилась, что кто-нибудь её узнает. Ведь слава о талантливой музыкантше разлетелась повсюду. Поэтому ей приходилось молчать о том, что она умеет играть на инструменте.