Арабелла. Музыка любви

– Сын мой, вам не к лицу причитания. Мы, люди, часто клянём дождь за то, что он мочит нам головы, не думая при этом о том, что тот же дождь польёт поля и сады и спасёт нас от угрозы голода.

Я знаю вас много лет. Ваша матушка маленьким мальчиком приводила вас в эту церковь. Я видел любознательный и смышлёный взгляд ваших глаз. Слышал, какие пытливые вопросы вы задавали родительнице. Я знал о вас и тогда, когда вы были вдали от этих мест. Покойная графиня часто делилась со мной радостями, переживаниями и сожалениями.

Я не поборник сплетен и досужих домыслов, верю только своим глазам и своему сердцу. Всё, что я знаю о вас, – плод моих собственных наблюдений и исповедей вашей матушки. И вот что я вам хочу сказать: окиньте, сын мой, внутренним взором свою жизнь, и вы поймёте, что не всегда ваш путь был прямым и ровным. Случались в нём и отхождения, и ошибки, и неправильный выбор. Но всё это – тот жизненный багаж, который должен вывести вас на правильную, верную дорогу.

Только когда священник упомянул матушку, Моразини понял, что знает этого старика. Тот самый падре Антонио, про которого иногда рассказывала графиня Моразини, его мать, восхищаясь мудростью и прозорливостью священника. Именно он много лет назад в той же самой церкви проводил мессы, на которых томился от скуки маленький Альфредо. Вспомнив свои детские ощущения, мужчина улыбнулся.

– Знаете, падре, а ведь я храню ту монету, которую вы вложили в руки скучающего на мессе мальчишки. Как же, как же, помню! Серебряная пиастра с изображением папы Климента Десятого[94 - Имеется в виду монета, посвящённая Святому году, выпущенная в 1675 году. Торжества Святого года проводились в Ватикане каждый двадцать пятый год. Во время них паломники могли приехать в Рим на церемонии и получить прощение за свои грехи. – Авт.]. Я тогда всю оставшуюся литургию рассматривал сценку с паломниками в портике базилики Святого Петра на оборотной стороне этой монеты. А дома попросил отца рассказать мне о том, кто изображён на её лицевой стороне.

Так я и узнал об Эмилио Бонавентура Альтьери, человеке, прошедшем путь от поста апостольского нунция[95 - Апо?стольский ну?нций (лат. nuntius apostolicus) – церковный дипломат, служащий посланником или постоянным дипломатическим представителем Святого престола в государстве или международной организации. – Авт.] в Неаполе до Папского престола, служителе церкви высочайших моральных принципов и бесспорных достоинств, выдающемся дипломате, которого в возрасте почти восьмидесяти лет, как старейшего и достойнейшего, избрали практически единогласно Папой Римским.

Признаюсь честно, Папа Климент Десятый, который в столь почтенном возрасте не покладая рук трудился над тем, чтобы сохранить мир в Европе, который умел находить компромиссы и улаживать скандалы, который смог на время примирить Францию и Испанию, добился победы Контрреформации в Королевстве Польском, стал для меня ориентиром в выборе моей стези. Я ведь стал дипломатом, во многом руководствуясь именно его примером.

Старик-священник улыбнулся.

– Не думал я, что простая монета, вложенная в детскую ладошку, может иметь такие последствия.

Он накрыл руку Альфредо, лежащую на спинке впереди стоящей скамьи, прохладной старческой ладонью.

– Сын мой, так почему бы вам не вернуться на ту стезю, которая вам была так дорога, которая поддерживала вас и вдохновляла, которая являлась смыслом и целью вашей жизни?

Альфредо высвободил свою ладонь и накрыл ею кисть старика.

– Знаете, падре, французы говорят, что один друг лучше ста священников. А я скажу иначе. Иногда один священник заменит сотню друзей.

* * *

Вернувшись на виллу, граф завёл коня на конюшню, сам расседлал его и тщательно вытер. Отдав распоряжение конюху, чтобы жеребцу налили свежей воды и задали корма, он направился к дому по дорожке, обрамлённой затейливым орнаментом из подстриженных кустов мирта.

Вдруг его взгляд выхватил две фигуры в парковой ротонде, вокруг которой были высажены кусты отцветающих уже камелий, устлавших облетевшими розовыми и красными лепестками всю землю вокруг.

Одна фигура, та, что находилась вполоборота лицом к нему, принадлежала его младшему брату, Витторе. Вторая, женская, стоящая спиной, очевидно, была его невестой.

Подходя ближе, Альфредо услышал обрывок их разговора:

– И всё же, ваша милость, – говорил негромкий приятный голос, принадлежавший девушке, – меня мучают сомнения и неуверенность в правильности того, что мы делаем. Верно ли я поступила, дав согласие стать вашей женой?

– Анджелина, дорогая, мне понятны ваши страхи, – с горячностью возражал ей Витторе. – Всегда уверены в себе лишь глупцы и шарлатаны. Вы определённо не из их числа. Я искренне прошу вас довериться мне. Я уже говорил вам: моей любви хватит на нас обоих.

Альфредо, решив выдать себя и показать, что стал невольным свидетелем этого разговора, громко откашлялся.

Витторе сразу же вышел на первый план, непроизвольно загородив собой девушку.

– Альфредо, брат, как хорошо, что ты вернулся. Я уже боялся, что ты не застанешь нашу гостью. Позволь представить тебе мою избранницу, синьорину Анджелину Беату Форческо.

Молодой человек отошёл в сторону, давая возможность своей гостье выйти вперёд, и, когда она это сделала, у Альфредо буквально замерло сердце. Ему даже показалось, что на мгновение он забыл, как дышать.

Перед ним стояла та самая девушка, которую он встретил во время грозы на краю высокого обрыва! Да-да, та самая удивительная, необыкновенная девушка! Стояла перед ним и смотрела на него широко распахнутыми, потрясающе синими глазами, в которых было то ли удивление, то ли узнавание, то ли испуг.

Глава 5

Арабелла в это утро проснулась рано, впрочем, как и во все последние дни. Её сон с того дня, как она ответила согласием на предложение руки и сердца Витторе Жиральдо Моразини, стал крайне беспокойным. Тревожные мысли одолевали её с настойчивостью докучливых мух в знойный день. Она сомневалась в правильности своего решения. Прокручивала в голове сотню вариантов его последствий. Страшилась катастрофы, которая может разразиться со дня на день. И никакие увещевания её приёмной матери не могли принести ей облегчения.

Синьора Форческо не уставала повторять приёмной дочери, что незамужняя женщина – изгой, который сторонится роли, возложенной на неё Создателем. По её словам, участь старой девы совершенно незавидна. Лучше быть замужем за таким приятным синьором, как виконт Моразини, чем постоянно выслушивать вопросы окружающих о том, почему она в её лета до сих пор не замужем. Именно эти наставления и сыграли решающую роль в том, что Белла приняла предложение Витторе Жиральдо. Но было ли её собственное сердце в ладу с этим решением?

Определённо ответить на этот вопрос Арабелла не могла. Виконт Моразини ей нравился. Он был во всех смыслах самым достойным соискателем её руки. Белла не могла найти ни одного «против» его кандидатуры.

И всё же было одно большое НО, которое не давало ей покоя. Её сердце в этом вопросе было абсолютно безмолвно. В отношении Арабеллы к потенциальному жениху было больше дружеского участия, нежели сердечного расположения. Достаточно ли будет этого для семейной жизни? Ведь у неё в своё время перед глазами был совершенно иной пример. Она помнила влюблённые взгляды матери и отца. Ей о таких отношениях в данных обстоятельствах оставалось только мечтать.

Единственное, в чём Арабелла была уверена наверняка, – тот факт, что с помощью этого замужества она сможет разрешить целый клубок проблем, одной из которых было её мнимое беспамятство. Выйдя за виконта Моразини, она окажется под его защитой и сможет признаться ему, что память к ней постепенно вернулась. То, что это уже произошло, было её тайной. Тайной, хранить которую было всё сложнее и сложнее.

Маленькие тайны есть у каждого. Они часть нас самих. От них не убежать. Можно лишь делать вид, что их не существует. Так, например, делают те, кто совершил самые ужасные преступления. Скрывая тайны, они пытаются доказать свою невиновность. Но бывают случаи, когда вынужденная тайна тяготит сердце. Тогда человеку до отчаяния хочется кому-нибудь доверить её, исповедаться, тем самым облегчить свою душу.

Арабелле очень хотелось поступить именно так. Жить во лжи для неё было невыносимо. Отец с детства приучал её при всех обстоятельствах говорить правду. Он часто повторял: «У лжи короткие ноги[96 - La bugia ha le gambe corte (итальянская поговорка).]. Правда всегда выходит наружу. Это одно из основных правил всех времён».

И хотя Белла по большому счёту никому не лгала, а лишь умалчивала о том, что к ней вернулась память, но ложь умолчания есть та же самая ложь. Она капля по капле накапливается и вырастает в самую что ни на есть бесстыдную, беззастенчивую неправду. Такая ложь подобна крохотному одеяльцу: подтянешь его на себя – откроются ноги, прикроешь их – оголятся руки.

Особенно стыдно утаивать правду было от приёмных родителей, синьоров Форческо. Они с такой теплотой, с такой искренней заботой отнеслись к ней, а она вынуждена скрывать и недоговаривать, чтобы сохранить своё инкогнито. И именно это угнетало её больше всего.

Белла от природы честна и открыта. Ей было сложно не проговориться, постоянно быть настороже, говорить с оглядкой, общаться с оговорками, вовремя промолчать, не высказать того, чего не следует.

Эти сложности наслаивались на прочие проблемы, которые и без того удавкой сдавливали ей горло. Они только здесь, на берегах Амальфитанского побережья, под этим ласковым солнцем, среди этой неземной красоты, стали понемногу отпускать её. Не так волновать, не так тревожить. И всё же нет-нет да и тут нахлынут эти страхи. Колкими мурашками пробегутся по спине. Горячей волной окатят с ног до головы. Прервут мерное дыхание. Сожмут своей когтистой рукой её сердце.

Матушка обычно перед тем, как благословить её на ночь, любила повторять: «Придёт новый день – придут новые мысли». Но теперь ей хотелось к этой присказке добавить: «И новые тревоги и переживания придут тоже».

Они приходили изо дня в день, из ночи в ночь, принося с собой пугающие сновидения, от которых становилось ещё тяжелее, ещё невыносимее.

Сегодня, например, Белла проснулась от того, что ей причудилось, что она вновь барахтается в морской пучине. Намокшее платье кулём тащит её на дно. Она захлёбывается в набегающих волнах. Из последних сил цепляется за спасительную лодку. Рука коченеет и уже почти готова разжаться.

Но в этот самый момент с другой стороны перевёрнутой посудины из морской глубины выныривает человек, который протягивает ей руку. Её глаза застилает водная пелена. Она не видит его лица. Сквозь шум брызг, стену дождя и завывание ветра она слышит мужской голос. Он звучит мягко, обнадёживающе: «Давай же, протяни руку! Иди ко мне! Я жду тебя!»

Она отпускает лодку, за которую держалась, и тянет к нему руку. Его ладонь, вопреки тому, что они по горло в воде, тёплая и уютная. Незнакомец притягивает её к себе… и вдруг его лицо проясняется. Это же капитан Харрис! В этот момент Белла в жарком поту проснулась и подскочила на кровати.

Арабелла ещё долго сидела на постели, пытаясь осознать, что привидевшееся – лишь плод разыгравшегося воображения. Однако этот сон, таящий в себе горечь опасности, больше напоминал ужасающую реальность, нежели навеянное дурными мыслями ночное видение.

Это была не первая ночь, в которую Белла вновь и вновь переживала тот памятный кошмар. Она не знала, могут ли быть ещё более ужасными её ночные видения, но отчего-то была убеждена, что главный кошмар жизни ей уготовано пережить наяву. Поэтому девушка стоически готовилась к худшему.

А ведь были и у неё в жизни беззаботные, чу?дные годы. Те времена, когда всё казалось безоблачным и безмятежным. Когда от каждого нового дня она ждала только лучшего. Когда будущность представлялась ей исключительно в розовом цвете. В те дни она могла позволить себе молиться Богу о том, чего ей хотелось. Если бы она только знала, что тогда ей нужно было молиться о сохранении того, что она имела!

Сейчас Белла перебирает в памяти эти греющие душу воспоминания, словно фамильные драгоценности в заветной шкатулке.

Это здесь её все зовут синьориной Анджелиной Беатой Форческо, а в реальности она Арабелла Беатриче Доннорсо, дочь известного дипломата, графа Адриано Перроне Доннорсо, который умер, когда Белле исполнилось девятнадцать лет.

Её мать Мария Эуджения Доннорсо, в девичестве графиня Абрицци, происходила из обедневшего, но знатного и достойного рода. Её младшей сестрой была Аделина Мирелла Абрицци, ставшая впоследствии герцогиней ди Новоли. Осиротев, именно под крылом этой женщины Арабелла мечтала обрести покой. Именно для неё она везла медальон с инициалами М.Е.А. (Maria Eugenia Abrizzi), принадлежавший её матери. Мария Эуджения рассказывала, что точно такой же медальон, только с иными инициалами, в день шестнадцатилетия Аделины Миреллы их общий отец повесил на шею её младшей сестре.

Теперь медальон матери всегда у неё на груди. Белла безмерно счастлива, что не потеряла его той ночью, когда тонула. Что у неё есть зримое напоминание о минувшей жизни, которая в данных обстоятельствах подчас кажется ей плодом воспалённого воображения.

Мать вышла за отца рано. Это был брак по любви. Да в отца и невозможно было не влюбиться. Умный, импозантный, широко эрудированный, он производил неизгладимое впечатление на противоположный пол. По признанию матери, она увлеклась отцом с первой минуты. Но и он не мог не отметить симпатичную брюнетку с огромными голубыми глазами, которая к тому же оказалась весьма начитанной и рассудительной.