Трансмутация

– Ты дал ему денег, – осклабился Макс, – а я дал ему много денег.

Говорить этой гниде «вы» он уж точно не собирался. «А собираюсь ли я оставить его в живых – вот в чем вопрос?» – подумал он. Всем сердцем доктор Берестов желал сейчас одного: убить негодяя. Каковы бы ни были резоны против этого.

Макс подошел к Настасье и забрал у неё дробовик.

– Пойди – приляг, – сказал он ей.

Настасья – всё еще бледная после свалившихся на неё злоключений – опустилась на широкую, почти квадратную кровать и укрылась гостиничным пледом. А Гастон пристроился рядом на ковре. На Макса пес взирал со странным выражением: со смесью узнавания и недоверия. Пока он явно его дичился, и Макс не хотел торопить ньюфа. Один раз тому уже пришлось пережить подобный стресс: изменение своего хозяина. Так что – рано или поздно Гастон должен был признать его и в этом новом облике.

Макс выдвинул кресло и сел так, чтобы видеть всю спальню гостиничного номера целиком. «Лев Толстой» при этом словно бы сам собой шевельнулся в его руке, а правый висок Макса полыхнул болью.

– А откуда у тебя деньги, Ивар? – вдруг подала голос рыжая Сюзанна; это вопрос явно занимал все её мысли.

– Ивар теперь – мертвое безликое существо, – сказал ей Розен, но рыжая будто и не услышала его.

– Зря я тебя откачал, – раздумчиво проговорил Макс; сам того не осознавая, он уже прикидывал: будет ли слышен глухой хлопок «Льва Толстого» в соседних номерах?

– Может, и зря, – подала голос Настасья со своей кровати. – Он, похоже, еще и с колберами якшается. Уж больно быстро он устроил трансмутацию Сюзанны. Да и сейчас у него при себе капсула с экстрактом какой-то бабки. Он грозился, что преобразит меня в неё.

Голос Настасьи немного отвлек Макса от мыслей об убийстве, и он чуть повернул к ней голову, не выпуская из поля зрения двоих пленников.

Настасья не глядела на него. Она вообще старалась на него не глядеть после их объятий и поцелуя на собачьей площадке. Но, если Макс какое-то время не смотрел в её сторону, а потом вдруг поворачивался к ней, то неизменно ухватывал самый краешек её взгляда, который она тут же от него отводила. Вероятно, этот взгляд предназначался вовсе не ему: взгляд, полный нежности и невероятной боли. Не имел он права на такие взгляды Настасьи. И всё равно – его так и тянуло встретиться с ней глазами, прикоснуться к ней хотя бы мысленно.

– Я эту капсулу видел, – кивнул Макс.

Она, вместе с несколькими другими вещами из карманов сенатора, лежала сейчас на журнальном столике рядом с громоздким проводным телефонным аппаратом. Одна из отобранных у сенатора вещей и являлась тем резоном, из-за которого Макс не должен был эту гниду убивать.

– Я думаю, нам следует сдать этих двоих вместе с их капсулой конфедератской полиции, – сказала Настасья. – Там наверняка заинтересуются ими обоими.

Однако у Макса имелись иные планы. Иные – даже по отношению к тому, чтобы разнести несостоявшемуся насильнику голову выстрелом из «Льва Толстого».

– Мы, конечно, можем передать их полиции, – сказал Макс. – Но, возможно, у этого ушлепка имеется нечто, что может нам с тобой пригодиться.

– Полагаю, это у вас с Настасьей Филипповной есть нечто, что могло бы всем пригодиться, – бесцеремонно заявил Розен. – И я имею в виду не только ваш блестящий интеллект, милостивый государь.

Сенатор со своей формальной немецкой вежливостью продолжал, невзирая ни на что, говорить Максу «вы».

– Заткнись, Розен, – сказал Макс; он только теперь вспомнил, что Настасья говорила ему про какой-то диск, и пожалел, что не расспросил девушку о нем, пока была такая возможность.

Но добрый пастырь затыкаться не собирался. И про блестящий интеллект Макса он упомянул, как оказалось, совсем не в ироническом смысле.

– Ваше лицо раньше выглядело иначе, – сказал он. – И я мог бы и не догадаться, кто вы. Однако кое-что мне помогло. – Розен повернулся к Настасье: – Та записка, которую я вам показал – вы ведь соврали, что её написал ваш дед.

От ярости висок Макса снова ожгло болью: эта падаль Розен обращался на «вы» – как ни в чем не бывало! – и к Настасье. И это – после всего, что он сделал и не успел сделать с ней! Макс даже не сразу уразумел, о какой записке сенатор ведет речь. А тот продолжал вещать:

– Я знаю руку вашего деда: видел его записи в университет. И тот адрес написал не он. Однако почерк мне всё же показался знакомым. И я вспомнил, откуда. Трансмутация на почерке не сказывается. А в сенате Балтсоюза еще в 1977 году выступал именитый гость – генетик Максим Берестов. Он приезжал в Ригу вместе со своим коллегой Денисом Молодцовым и его отцом, который ту поездку и организовал. И господин Берестов лично для меня надписал тогда свою книгу – «Перерождение мира».

Макс не смог вымолвить ни слова, когда Розен с выжидательным выражением уставился на него. Так что, не дождавшись никакой реакции, сенатор снова обратился к Настасье:

– Я эту книгу частенько перечитывал после… ну, неважно, после чего. И хорошо запомнил почерк автора: он был очень характерным. Точь-в-точь как в той записке, где значились имя и адрес: Берестов Алексей Федорович, Москва, улица Большая Никитская… И никто, кроме вашего друга, мнимого хакера, вам эту записку дать не мог. Так что прошу любить и жаловать: перед вами – Берестов Максим Алексеевич, собственной персоной.

5

Макс быстро глянул на Настасью – ожидая увидеть ужас на её лице. Но нет: юная красавица даже бровью не повела. Заявление Розена вовсе не сразило её наповал – на что тот явно рассчитывал.

Заметно разочарованный, сенатор обратился уже к самому Максу:

– Именно вы в ответе за нынешний общемировой бардак!

Макс видел, как изгибались тонкие губы остзейского немца, когда тот произносил эти слова. И как натягивалась на скулах его кожа с отросшей седоватой щетиной. Но сами слова Розена едва расслышал: он изо всех сил сосредоточивал внимание на мельчайших деталях внешнего облика сенатора, чтобы не позволить разуму упустить контроль над руками – не застрелить эту падаль прямо сейчас.

И тут Настасья повернулась к Максу:

– Когда Розен обыскивал мои вещи, то нашел записку, которую ты мне передал. Ту, где указано имя твоего отца: Берестов Алексей Федорович. И показал её мне. Я сама её не разворачивала – пусть даже мне и хотелось. Но вот что удивительно, Макс. – (Она впервые назвала его по имени после того, как увидела в новом облике). – Это имя – Алексей Берестов – упоминал и мой дедушка. Он, кстати, никогда не верил слухам о том, что ты умер. И частенько говорил, что хотел бы отправиться в Москву, чтобы встретиться с твоим отцом. Не догадываешься, зачем?

– Да чтобы узнать, как можно связаться с его беглым сынком-гением, у которого, я думаю, ваш дед хотел попросить совета насчет своих разработок, – сказал Розен – хоть его никто и не спрашивал. – Он и в своих инструкциях написал, что вы с Иваром должны будете передать кое-что Алексею Берестову – при условии, что он сам, Петр Королев, этот предмет вам передаст.

– Так ты – не Ивар? – воскликнула вдруг Сюзанна-Клементина. – Ты тоже прошел трансмутацию?

– Вот уж русская поговорка не врет, – пробормотал Розен. – До некоторых всё доходит – как до жирафа, на пятые сутки…

– Не убивай его, – проговорила вдруг Настасья; за секунду до этого она всё-таки встретилась с Максом взглядом, и, должно быть, что-то такое в его глазах заметила – чего не замечал этот самодовольный индюк Розен. – Если ты его застрелишь, добрые пастыри поднимут его имя на щит – сделают из него мученика за свою веру.

– Да бросьте, Настасья Филипповна! – Розен недоверчиво хохотнул. – Зачем бы господину Берестову…

– Настасья, помоги мне, пожалуйста, с одним дельцем, – перебивая его, произнес Макс. – На минуточку встань и заклей это падали рот скотчем – рулон лежит на тумбочке. А после этого мы без помех поговорим с Сюзанной.

– Не валяйте дурака, Берестов! – возмутился сенатор, но почти тут же Настасья припечатала ему к губам прозрачную полоску клейкого материала.

И Макс наконец-то выдохнул с облегчением – даже чуть ослабил хватку на своем дробовике. Каким-то чудом ему удалось удержаться: не заставить Мартина Розена замолчать окончательно.

6

– Извини, Настасья, – сказала Сюзанна, когда Розен перестал мычать и дергаться – замер с заклеенным ртом в относительной неподвижности. – Я и подумать не могла, что этот кобель полезет к тебе. Мало ему было… – Должно быть, она хотела сказать: мало ему было меня; но не договорила, и только одарила своего подельника испепеляющим взглядом.

При слове «кобель» Гастон изумленно вскинул голову. Услышав понятное ему слово, он, казалось, хотел спросить: «Это вы про меня, что ли?» И Настасье, которая снова расположилась на кровати, пришлось успокаивающе потрепать его по загривку.

– Ты хороший кобель, – сказала она ему.

А Макс, удивленный, понял: Сюзанну возмутило вовсе не то, что Мартин Розен пытался изнасиловать девочку восемнадцати лет, еще недавно – невесту её брата. Её возмутило, что тот пытался изменить ей самой. Но сейчас не это имело значение.

– Как вы добрались сюда так быстро? – спросил он.

– Что? – не поняла Сюзанна.

– Каким транспортом вы сюда добирались?

При этом вопросе Макса сенатор снова что-то промычал – явно намекая Сюзанне, что той лучше бы помолчать. Но рыжая дамочка предпочла этого не заметить.