Старая крепость

Я спустился вниз. На первом этаже царил такой же беспорядок, как и на втором. Выглянул во двор: никого, метрах в двадцати стоит самоходка. Низкая, приземистая, грозная. Танкисты, похоже, и впрямь спят: даже охранения не выставили. Вот вояки! Возвращаюсь в дом. Всё тихо. Обосновавшись в комнатке – близнеце той, в которой сейчас спали мои камрады, я принялся наблюдать за освещаемым неестественным светом ракет фортом.

Прошло минут сорок, мои глаза начали потихоньку слипаться. Встряхивая головой, пытаюсь взбодриться. Взгляд скользит по испещрённой воронками земле. Опа! Здравствуйте! Сон как рукой сняло: замечаю фигуру, бодро двигающуюся в нашу сторону. Судя по характерной форме фуражки, – это явно русский, причём не рядовой. Вскидываю маузер к плечу, упираясь цевьем в подоконник. Фигура в прицеле особо и не прячется, – пригнувшись и прижимая колотящий по бедру планшет, неизвестный командир уверенно перебежал от воронки к дереву. Так мне его не видно, – пусть высунется немножко… Палец замер на спусковом крючке. Сердце бешено колотится, во мне проснулся охотничий инстинкт. Ещё одна перебежка. До русского, – метров пятьдесят. Нужно подпустить поближе, чтобы наверняка. Стоп! Меня будто обжигает изнутри. Это же наш, русский! Какой ещё ваш? – нетерпеливо вопрошает меня внутренний голос, принадлежащий явно Максу Ланге, – давай, стреляй! Так, стоять! Я, – вообще-то, тоже русский! Или ты забыл? С трудом, но запихиваю своего внутреннего немца в глубину подсознания. Нельзя мне стрелять! Попробуем по-другому.

Неизвестный, тем временем, приближается. До него уже метров пятнадцать. Так, залёг в воронке. Ещё чуть-чуть – и можно брать. Руки вспотели. Отставив винтовку, вытираю их об штаны. Вот, вылезает! Но что это? Русский встал на край воронки и поднял руки, зажав в каждой по белой тряпке. Он что, – сдаётся? Видя, что никакой реакции его появление не произвело, начинает медленно двигаться к моему дому, помахивая своими портянками. Пора! Вполголоса, чтобы не услышали камрады сверху, командую:

– Halt!

Потенциальный пленный сразу останавливается, испуганно пялясь в темноту, и начинает частить, мешая русские и немецкие слова:

– Сдаюсь! Капут! Не стреляйте! Капитулирен!

Распрямляюсь в окне, чтобы тот меня увидел. Внимательно оглядываю пространство за русским: вроде бы, никого. Так, сдающийся, наконец, меня заметил. Держа винтовку одной рукой, делаю приглашающий жест второй:

– Komm!

Перебежчик кивает: мол, понял, и торопливо семенит к дому, беспрестанно повторяя, что сдаётся. Жалкое зрелище, честно говоря. Встречаю его в дверях, стволом указывая на комнату:

– Komm!

Пропускаю сгорбленную фигуру пленного мимо себя, настороженно прислушиваясь, – не слышат ли мои камрады наверху? Нет, всё тихо. Толкаю стволом в спину, – иди уже, предатель хренов! Русский, вздрогнув, послушно делает несколько шагов вперёд.

Блондин, худощавый, но не измождённый. Судя по внешнему виду, голод и лишения его не коснулись. Так, звёзды на рукавах, три кубика в петлицах… Политрук? Да он отважный парень! Сдаться в таком виде, – это гарантированно подписать себе смертный приговор! Не успел я об этом подумать, как политрук начал «колоться»: добровольно и безо всякого принуждения:

– Я – комиссар Восточного форта! Имею важные сведения об обороне! Отведите меня к своему командованию! Я всё знаю, всё расскажу!

Вот так фрукт! Толкаю его к стене, чтобы тот упёрся в неё руками:

– Schweigen, kommissar!

Тот послушно замолкает. Обыскиваю. Первым делом, достаю из кобуры пистолет. Что там у нас? Ага… Тульский Токарев, он же ТТ. Сегодня один, извини: очень быстро разбирают. Фу ты! Подсознание, – что ты делаешь? Прекрати! Вот сейчас вообще не к месту! Снимаю планшет.

– Там очень важные документы! – дёргается политрук, пытаясь повернуть голову ко мне, – Их нужно непременно доставить вашему командованию! Там план форта и расположение всех помещений!

– Молчать! – не выдерживая, перехожу я на русский.

– О! Так Вы понимаете по-русски?! – обрадовано восклицает перебежчик.

– Немного, – бурчу в ответ, проклиная себя за несдержанность.

Из нагрудного кармана достаю удостоверение личности и партийный билет. Ну, и кто же ты такой, ясный сокол? Чёрт, видно плохо. Лампу бы сюда…

– Политрук Скрипник, Степан Сергеевич! Заместитель командира 3-й пулемётной роты 333-го стрелкового полка по политчасти! – видя, что я вожу носом по его документам, радостно отрекомендовался блондинчик.

Вот бы преступники так кололись на допросах, как ты тут поёшь! – с неприязнью подумал я. А вот фамилия мне твоя знакома… Да, я слышал её, – похоже, это действительно комиссар Восточного форта. Но, насколько я знаю из официальной истории, – он же в форту и застрелился, чтобы не попасть в плен? Хм, похоже, слухи о его смерти оказались всего лишь слухами. Вот, товарищ Скрипник собственной персоной стоит передо мной: живее всех живых. Грохнуть, что ли, его? Исключительно для исторической достоверности, конечно. Ладно, – пусть живёт пока. Не буду руки пачкать.

Дальнейший обыск ничего не дал: остальные карманы оказались пусты. Ну что же, будем работать с тем, что есть. Итак, планшет. Открываю. Несколько карандашей, листы бумаги. Фотография семьи, неотправленное письмо, – это всё неинтересно. Ага, вот оно! Схема укреплений Восточного форта! Аккуратно, по линеечке, вычерченный план, на котором скрупулёзно отмечены и подписаны все огневые точки. Было же время так стараться! И почерк, – почерк-то какой! Каллиграфия высшей пробы! Явно не под артобстрелом писал. Отсек с ранеными, продовольствием, здесь женщины и дети, тут колодец, здесь склад боеприпасов… Подготовился, молодец! На обратной стороне, – количество вооружения и личного состава. Командир – майор Гаврилов. Подчёркнуто красным карандашом. Чтобы не забыть, наверное. Ну, гадёныш… Наши там, не щадя жизни, уничтожают врага, а этот…

– Пулемёт! Ещё я вывел из строя их зенитный пулемёт, господин офицер! Теперь они не смогут держать под обстрелом подступы к внутреннему двору! Я специально! Прошу учесть мою помощь, господин офицер!

Вот же мальчиш-плохиш! Таких тварей я ещё никогда не видел. Офицером меня назвал? Подлизывается, что ли, или в званиях не разбирается? Глядя на угодливую улыбку Скрипника, я понял, что последнее. Ну, сволота… Отступив на шаг назад, я со всей дури врезал прикладом в эту мерзкую рожу. Нелепо взмахнув руками, политрук упал как подрубленное дерево, опрокинув стоящий рядом стул. Как таких земля носит? Нагнувшись к телу, проверил пульс. Живой.

Так, и что теперь делать? В голове, – полный сумбур. Нужно успокоиться. Что мы имеем на данный момент? Я подобрал с пола схему Восточного форта. Нашим здесь ещё держаться два дня. Потом, – налёт авиации, двухтонная бомба и конец последнему очагу обороны. Майор Гаврилов останется жив и попадёт в плен только в конце июля… Значит, шанс выбраться из форта всё-таки есть. Главное, – держаться майора и всё будет пучком. Вот он, – подходящий момент для перехода! Раз Скрипник смог незамеченным пробраться до немецких позиций, – то и я смогу тем же путём дойти до форта. Что уж я там буду говорить Гаврилову, – покажет обстановка, но находиться дальше в шкуре немца становится чревато. Рано или поздно, мне придётся стрелять и убивать своих предков, а на это, как говорил один киношный персонаж, «я пойтить не могу». И так считаю подарком судьбы тот факт, что за пять дней войны мне посчастливилось не замараться уничтожением своих. Итак, – решено.

Теперь нужно создать комфортные условия перехода. За Скрипника я не переживаю, – этот меня вряд ли запомнил, а, если и запомнил, – дальнейшая судьба его незавидна. После того, как он всё выложит немцам, – его просто расстреляют. Уж я-то этот приказ «о комиссарах» помню. Так что планшет и документы оставлю здесь. А вот схему Восточного форта с пометками предателя, – возьму с собой. Будет чем удивить Гаврилова. Политрук, конечно, на допросе расскажет, что рисованный им план пропал, но мне это, честно говоря, будет к тому времени уже совершенно фиолетово.

Смотрю на часы: скоро два, пора будить Рюдигера. Скрипник пока в ауте, так что можно смело идти наверх. Поднимаюсь по лестнице, – из комнаты доносится богатырский храп. Надо же, – Хефнер мало того, что умудрился уснуть рядом с Отто, так и сам выдаёт не хуже Рюдигера, – только занавески развеваются! Тщетно пытаюсь растолкать своего второго номера, – не просыпается! Шуметь нельзя, поэтому решаюсь на хитрость. Наклоняясь к самому уху Рюдигера, шепчу:

– Отто! Проснись! Чеснок украли!

Не знаю, что уж больше возымело на него действие: мои слова или штык, которым я покалывал в бедро своего напарника, но Рюдигер моментально проснулся.

– Что? Где? – вскакивая, зашарил руками Отто, нащупывая свою винтовку.

– Тсс! Тихо! Смена. Хефнера не разбуди! На месте твой чеснок, пошутил я. Пошли, – чего покажу.

Убедившись, что чеснок и Родина в безопасности, кряхтя, как столетний дед, Рюдигер встал с кровати. Почёсывая бедро и отчаянно зевая, Отто стал спускаться вниз по лестнице.

– Чего-то задница болит.

– Ну, я не знаю чем вы тут с Хефнером занимались, пока я дежурил…

– Что?! – сонливость с Отто как рукой сняло.

– Да расслабься, – шучу я! Хотя… Любовь, как известно, зла…

– Дурак! – беззлобно выругался Рюдигер.

– Ладно, смотри, – зайдя в комнату, я показал на лежащее тело.

– Ох, мать моя – женщина! Кто это? – подпрыгнул от неожиданности Отто, пытаясь сдёрнуть с плеча винтовку.

– Комиссар, – лаконично ответил я.

– От… откуда он здесь?

– В гости зашёл, пока вы спали. И я его, – того… В плен взял. Прикладом по башке.

– И что теперь с ним делать?

– Сейчас приведём в чувство, – и веди его к Раушу. Насколько я понял, – это перебежчик из форта, хочет что-то важное сообщить.

– Так ты его допрашивал? – глаза Рюдигера от удивления чуть не вылезли из орбит.

– Немного. Моего русского недостаточно для полноценного допроса, но кое-что понять удалось.

– Ну, ты даёшь! – восхищённо произнёс Отто, наклоняясь к лежащему Скрипнику.

– Укусит! – пугаю я Рюдигера. Тот, как ужаленный, отскакивает от политрука, ударяясь каской об стол.