Старая крепость

– Ну, вот и всё, Иван. Тошно на душе…

– Понимаю твоё состояние, но оборона действительно исчерпала себя. Пора принимать неприятные решения.

– Да, ты прав, но…

– Что «но»?

– Может, дотянем до темноты, а там, – на прорыв? – горячо заговорил майор, – В последний, решительный, бой?

– Благодаря сапёрам, до темноты доживут немногие… А там, идти под светом прожекторов и под дулами танков и пулемётов? Самоубийство. Успокойся, не губи людей!

– Эх! – в сердцах ударил по кирпичной стене Гаврилов, – Умом понимаю, а сердцем…

– Делай что должно – и будь что будет, – криво процитировал я Марка Аврелия.

– Хорошо сказано. Ладно, пойдём!

В казематах горжевой казармы Восточного форта, Касаткин собрал всех бойцов роты Коломийца: чуть меньше двухсот человек. Я занял место в строю рядом с лейтенантом. Гаврилов медленно обошёл нас, вглядываясь в усталые, закопченные лица красноармейцев. Наконец, он остановился.

– Товарищи! Сильный и коварный враг напал на нашу Родину! Напал вероломно, без объявления войны! Несмотря на это, мы, бойцы Красной армии, оказали достойный отпор агрессору! Здесь, в Брестской Крепости, нашли свою погибель немало фашистов! Посмотрите вокруг: подступы к Восточному форту завалены трупами немецких солдат! Целых семь дней продолжается наша героическая оборона! Хочу поблагодарить вас за стойкость и мужество! Невзирая на тяжёлое положение, вы до конца остались верны долгу и присяге! Спасибо, товарищи! К сожалению, сегодня наше сопротивление потеряло смысл… Фашисты оставили попытки взять штурмом форт и нащупали слабое место обороны… Их сапёры взрывают валы и помешать этому мы не в силах… Погибать под завалами, не нанося никакого урона врагу, – считаю недопустимым! Попытки прорыва приведут только к новым бессмысленным жертвам. Мы должны жить, чтобы и дальше бить врага! Бить до полной победы! Это решение, поверьте, далось мне нелегко. Кто желает сдаться, – осуждать не буду… Оборона закончена, я распускаю гарнизон.

– А как же Вы? – выкрикнул в наступившей тишине лейтенант Коломиец.

– Я в плен не пойду, – упрямо качнул головой майор, – Вольно – разойдись!

Строй сразу же распался. Бойцы зашумели, задвигались, обсуждая потрясшую всех новость. Гаврилов стоял, глядя на разбегающихся красноармейцев. К нему подошли Коломиец, Касаткин и Абакумова.

– Как же так, товарищ майор? – растерянно вопрошал Коломиец, – Неужели, конец?

– Я всё сказал, – грубовато ответил Гаврилов, – Дальнейшее сопротивление считаю бессмысленным.

– Я останусь с ранеными, – твёрдо сказала Абакумова.

– Приказать я Вам не могу… Спасибо за всё, – присмотрите за ними…

– Пётр Михайлович! – Касаткин был спокоен и деловит, – Что будем делать с оставшимися запасами продовольствия и боеприпасов?

– Взрывать нечем, так что оставим всё как есть. Или у Вас есть какие-то другие предложения, Константин Фёдорович?

– Других нет, – пожал плечами Касаткин, – Для меня было честью сражаться вместе с Вами!

– Спасибо, капитан! Не поминайте лихом! Алексеев! – это уже мне, – Пошли к Домиенко, закончим с этим…

Для бойцов, находящихся в помещениях внутреннего вала, Гаврилов произнёс примерно такую же речь, сложив с себя полномочия командира и предоставив им полную свободу действий. Из форта потянулись первые сдающиеся…

Мы вернулись в штабной каземат. Ломая спички, я светил Гаврилову, который выгребал из ящиков документы и складывал их на стол. Какие-то ведомости, бланки, приказы, – бумаг было не очень много. Вытащив всё, что не должно достаться врагу, майор поджёг образовавшуюся кучу. Печать 44-го стрелкового полка он сунул в карман. Пока мы занимались уничтожением документации, у входа в штаб собралось несколько человек: Вороненко с каким-то молодым бойцом, пограничник Силаев, лейтенант Коломиец. Заметив их, Гаврилов спросил:

– Чего вам?

– Мы с Вами, товарищ майор, – ответил за всех Вороненко, – В плен ещё успеем.

– Хорошо, – немного подумав, кивнул майор, – План такой: прячемся в форту, а когда уйдут немцы, – собираемся здесь и думаем что делать дальше. Если найдутся ещё желающие, – передайте им мои слова. Выполняйте!

– Сделаем в лучшем виде! – повеселел одессит.

Пока догорали бумаги, я нашёл на полу второй диск к своему ППД, взял из ящика несколько гранат и пару пачек патронов, – пригодятся. Гаврилов нацепил маузер, снял фуражку и пригладил свою роскошную шевелюру:

– Ну что, вроде, всё сделали…

– Воды неплохо бы захватить, да пожрать чего-нибудь…

– Мысль здравая, – одобрил майор, – пошли.

Запихав несколько консервных банок с тушёнкой в найденную противогазную сумку и наполнив фляги дурно пахнущей водой из вырытого в одном из казематов колодца, мы двинулись искать подходящее для пряток с немцами место. Форт покидали последние защитники. Кто-то, – с радостью, кто-то, – с неохотой. Сержант, встреченный нами в коридоре, со всей силы саданул винтовку об стену, разбив приклад в щепки.

– Вот, так-то лучше! – пробормотал он, с удовлетворением глядя на изуродованную «мосинку».

Отбросив в сторону обломки, он посмотрел на Гаврилова:

– Ничего, товарищ майор, – мы сюда ещё вернёмся!

Ласково погладив стену каземата, сержант легко выпрыгнул наружу и, засунув руки в карманы, независимой походкой зашагал в сторону домов комсостава.

Форт затих и опустел, – только из лазарета доносятся стоны раненых. Мы с майором Гавриловым совершаем последний обход уже оставленных позиций. Под ногами хрустят гильзы и битый кирпич. Сквозняк гоняет по коридорам обёртки из-под пачек патронов, обрывки бумаг и окровавленных бинтов. На стенах – выщербины от пуль и осколков. Старый форт, ты с честью вынес испытания огнём и сталью, но осталось ещё одно, не менее важное: укрыть от врага горстку твоих последних защитников…