– Господи, Эмиль! – шепчет Отто – наш Эмиль…
– В общем, дела такие: осталось от нашего отделения всего четверо, – глядя себе под ноги, произносит Лерман. – Мы с вами, да Студент.
– Он жив!? – вскидывается Рюдигер.
– Студента не так уж просто уложить, – уголками губ усмехается Викинг – он вёрткий малый.
– Сколько…осталось?
– Точно не скажу, – человек сорок, наверное. Два радиста, лейтенант Хольц, «лодочник» Вилли, – начинает загибать пальцы Йенс – огнемётчик Юрген, несколько парней из одиннадцатой, сапёры. Плюс отделение Шойнемана в столовой. Сколько их там, – никто не знает. Вот и всё. Из почти восьмидесяти человек! – горько усмехается пулемётчик.
– Рауш тоже… Погиб? – спрашиваю я, уже заранее понимая, что вопрос не имеет смысла: среди перечисленных Йенсом людей его нет.
– Один из первых, – кивает Лерман, – Он шёл в передовой группе и тут русские в упор ударили из пулемётов… Двадцать метров… Шансов не было.
– Кто-нибудь смог прорваться?
– Я не видел. Кого не положили пулемёты, – добили выскочившие из подвалов русские. Как смог, прикрыл отходящих… Ленту выпустил всю, без остатка. Поменять уже не было времени.
– А Эмиль?
– Его ранило… По-моему, в ногу… Мы отходили, а он полз за нами и кричал мне: «Йенс! Помоги! Вытащи меня! Я не хочу умирать! Йенс!» – Викинг замолчал на полуслове, борясь с подкатившим к горлу комом.
– Они добили его. Подбежавший русский всадил в него штык, потом ещё раз, и ещё… Эмиль кричал, страшно кричал, когда его убивали… Его крик до сих пор стоит у меня в ушах, – Лерман внезапно сел, проведя рукой по лбу, будто бы отгоняя что-то, – но я ничем не мог ему помочь. Я уже никому не мог помочь… Раненые, которых несли сапёры… Эти трусы… Они бросили их на землю, в большую воронку, рядом друг с другом. Грубер тоже был среди них. Русские не пошли дальше и раненых ещё можно было спасти, только вот нести их было уже некому… Все сбежали. Большевикам раненые немцы тоже были ни к чему, поэтому они просто кинули в воронку гранату. Это… Это… – Йенс задыхался – Это война на уничтожение: или мы их, или они нас: третьего не дано. Никакой пощады! Они будут убивать нас безо всякой жалости! Это варвары! Я воевал и с французами, и с томми, и с поляками: нигде ничего подобного не видел! – Викинг потрясённо оглядел нас, – Если французы или англичане попадали в окружение, – они сдавались, потому что понимали: сопротивление бессмысленно! А русские… – Лерман замолк и покачал головой, не находя слов.
Глава 6
Ровно в 19:00 обер-лейтенант Гренц увёл роту от Тереспольских ворот. Будто бы на прощание, оттуда взлетела одинокая белая ракета. Она стремительно пронеслась ввысь, чтобы на долю секунды зависнуть в верхней точке своей траектории. Ещё яркая, оставляя за собой дымный след, ракета стала медленно опускаться вниз, постепенно уменьшаясь в размерах. Не долетев до земли, её тускнеющий огонёк растворился на фоне вечернего задымленного неба Крепости.
– Эта ракета чертовски точно описывает всё то, что происходило с нами сегодня, – не меняя позы, произносит Викинг. Он всё так же сидит, привалившись спиной к стене.
– Почему? – недоумённо вылупился на пулемётчика Рюдигер.
– Быстрый, яркий старт и медленная смерть на излёте, – пожимая плечами, спокойно отвечает Йенс.
– Глупости! – фыркает Рюдигер, – Не знаю как ты, а я помирать не собираюсь! Протянем ночь, – и завтра нас вытащат, вот увидишь!
В кинобудку стремительно ворвался Хольц. Вид он имел ещё более растрёпанный, чем при последней атаке русских на церковь. Подбежав к окну, лейтенант стал одну за другой выпускать сигнальные ракеты. Небо расцвело целой россыпью белых звёзд. Мы молча смотрели за действиями Хольца. На что он надеялся? Что Гренц вернётся и поведёт роту нам на выручку, – под убийственный огонь русских? Лейтенант, наконец, повернулся и медленно отошёл от окна. Лицо его выражало отчаяние, но, встретившись с нами взглядом, Хольц мгновенно преобразился. Теперь это был вновь уверенный в себе и хладнокровный командир:
– Ланге, Рюдигер! Ваша позиция, – прежняя. Огонь открывать только в случае атаки. Беречь патроны. Лерман! – он кинул взгляд на Викинга, – за мной! На первый этаж!
Йенс вскочил и устремился вслед за лейтенантом. Мы с Отто остались одни. Стрельба в крепости практически стихла, только изредка раздавались отдельные выстрелы. В тамбуре послышались голоса, возня и шум. Кто там ещё? Отто выглянул и сообщил, что это вернулись на своё место наши связисты. Переругиваясь вполголоса между собой, они вновь стали разворачивать свою радиостанцию. Ага, значит, и Хольц будет рядом. Через какое-то время, к нам заглянул Кюхлер:
– Парни, есть вода?
Мы с Рюдигером синхронно помотали головами: фляги были пусты у обоих. Горестно вздохнув, радист скрылся. Да, честно говоря, пить хотелось очень сильно. Вот только где её взять, – эту воду?
– У наших ребят точно есть, – будто прочитав мои мысли, уверенно сказал Отто.
– Так тебе и дадут, – скептически хмыкнул я.
– Им уже без надобности, – облизал губы Рюдигер, – а нам пригодится.
– Ты про них, что ли? – кивнул я в сторону лежащих перед нашим окном трупов.
– Ясное дело, про них. Нужно только добраться и снять фляги.
– Да, этот вариант в нашем положении, пожалуй, единственный. Нужно лейтенанту сказать. Скоро он придёт к радистам, – выдвинь ему эту идею.
– Непременно. Если что, – я и пойду.
– Ну да, кому же ещё? Чесночок, – он того, сушит, – решаю подколоть Отто.
– Да ну тебя!
– Что значит «да ну?» Вы, господин Рюдигер, помните ли наш спор, кстати?
– Какой спор?
– Ой, ну только не надо делать такие удивлённые глаза! Начнётся война, – твои стратегические запасы переходят ко мне, – был уговор?
– Ах этот… Да, припоминаю что-то…
– Ну и?
– Что?
– Где чеснок, Рюдигер?
– Там, – мотнул головой куда-то в сторону Отто.
– Исчерпывающий ответ. А, главное, – точный.
– Оставил в ранце, на том берегу. Под охрану Кепке.
– Ясно. Попрощайся с ним, – Адольф его точно сожрёт.
– Чего это?
– Ну как? Он наверняка в курсе, что мы попали в окружение и несём потери. Так что сидит наш ездовой сейчас в безопасном месте и потрошит твой ранец. Мёртвому чеснок, сам понимаешь… А зачем витаминам пропадать?
– Да как так-то? – заёрзал Рюдигер – Погоди… Значит, и твой ранец он тоже…того?
– Мой – нет, – категорично отвечаю я.
– Это ещё почему?
– Потому что знает, что я жив.