Старая крепость

Хольц оглядел нас:

– Ну что, поехали? Штубе! – крикнул он в сторону лестницы, – давай гранату, начинаем!

– Кидайте! – это уже нам с Эмилем.

Отвернув колпачки с М-24, практически синхронно дёргаем за шнуры.

– На счёт «три»! – командую Эмилю. Тот кивает. Слышно, как шипит замедлитель. Главное, чтобы не рванула в руках…

– Раз! Два! – бьёт по ушам приглушённый взрыв со стороны лестницы, сразу за ним раздаются выстрелы маузера и короткие очереди МР-40, – Студент с Вилли уже воюют.

– Три! – кидаем гранаты вниз. Они подскакивают на бетонном полу и запрыгивают под хоры, – туда, где, по нашему мнению, сидят русские.

– Вперёд!!! – орёт Шульц группе Ройса, энергично махая рукой.

Те дают дружный залп в сторону дверей, затем вскакивают и бегут к окнам. На месте остаётся только пулемётчик. Он стреляет короткими очередями, прикрывая отход товарищей. Стрелки метают гранаты в сторону бокового выхода, вдоль галереи. Разрывы! Солдаты уже у окон, они дают ещё один дружный залп по дверям: кто стоя, кто с колена.

Как по сигналу, вскакивает Ройс и огромными прыжками несётся вправо. Падает за колонну, выставив пулемёт. Его товарищи благополучно выпрыгивают в окна. Всё чётко, слаженно, – как будто неделю репетировали! Мы с Эмилем кидаем вниз ещё по одной гранате: это всё, чем мы можем помочь камрадам в данной ситуации.

Викинг внешне спокоен, наблюдая с балкона за прорывом группы Ройса, но побелевшие костяшки пальцев, сжимающих пулемёт, выдают огромное внутреннее напряжение. Ему хуже всех: если мы с Райзингером занимались метанием гранат, то есть были при деле, то от него вообще ничего сейчас не зависит. Наш пулемётчик выступает в роли зрителя.

Вот Ройс длинной очередью добил ленту, вскочил на ноги и бросился к окну. Здесь он чуть замешкался: с ходу перемахнуть через окно мешает тяжёлый пулемёт. Кинув свой верный MG-34 на подоконник, Ройс ухватился за раму. Я бросил взгляд на Викинга, – тот весь подался вперёд, как бы помогая Иоахиму преодолеть последние сантиметры, отделяющие того от спасительного окна.

– Бросай пулемёт! – не выдержав, заорал справа Эмиль.

Даже если Ройс и слышал этот отчаянный крик, следовать совету Райзингера было уже поздно. Красноармейцы пришли в себя и открыли ответный огонь. Уже стоя на подоконнике, Иоахим вдруг дёрнулся, нелепо взмахнул руками и упал. Он был ещё жив и пытался подняться, ползая на коленях в пыли под окном, когда тяжёлая винтовочная пуля со звоном пробила его каску. Голова пулемётчика вспухла кровавым облачком. Выстрел опрокинул обер-гефрайтера Ройса навзничь, и он упал, широко раскинув руки в стороны. Будто бы вымещая свою злобу, русские продолжали стрелять в уже неподвижное тело пулемётчика, под которым стремительно расплывалась огромная лужа крови. Оказывается, пуля попадает в тело человека с таким мерзким чавкающим звуком… Его нельзя ни с чем спутать: услышав один раз, – этот звук будет с тобой навсегда.

На Викинга было больно смотреть: он как-то сразу постарел, сгорбился, опустил плечи. Хольц покачал головой и убежал к лестнице, наказав нам смотреть в оба. В глазах Эмиля стояли слёзы, которые он изо всех сил старался сдерживать. Ободряюще похлопав обоих по плечам, я направился к северному окошку, – посмотреть как дела у благополучно выбравшихся из церкви стрелков группы Ройса.

Осторожно выглянув, я увидел перебегающие между деревьев и воронок фигуры в фельдграу. Мать моя женщина! Похоже, по ним стреляли все, кто мог дотянуться! Били винтовки и автоматы за восточной стеной церкви, короткими очередями работал пулемёт из района Трёхарочных, тусклые на солнце вспышки выстрелов сверкали почти по всей длине кольцевой казармы. Несмотря на ожесточённый огонь, немцы перебежками продвигались к цели. Некоторые фигурки падали и уже не вставали, но четверо всё же смогли добраться до конца того парка, что раскинулся вокруг церкви.

От Трёхарочных ворот и спасения их отделял только огороженный кустами небольшой участок того, что раньше было газоном, да дорога, идущая вдоль кольцевых казарм. Последний рывок! Фигурки вскочили и бросились вперёд. Так, последние деревья остались позади, немцы подбегают к кустам, но что это? На моих глазах все четверо вдруг спотыкаются, падают и начинают барахтаться в этой чахлой растительности, как мухи в паутине. Застряли и не могут выбраться? Что же им там мешает?

Огонь по малоподвижной мишени всегда достигает цели, даже если ты, – неважный стрелок. Вопрос лишь во времени. В случае, когда по мишени стреляет сотня таких стрелков, – попадание в цель становится делом буквально пары секунд. Так и произошло: фигурки немецких солдат обмякли и, будто бы, застыли в воздухе. Да что же там, чёрт подери, случилось?

Внимательно всматриваюсь. Сквозь дым проглядывает солнце, и вокруг висящих фигур вдруг вспыхивают тонкие нити. Вот оно что… Парни попали на проволочное заграждение. Откуда оно там взялось? Мда, не повезло… Обидно: осталось преодолеть каких-то жалких 20 метров, – и вот оно, спасение, но… Видимо, не судьба им была выжить. Что в церкви бы погибли, что за её пределами.

Возвращаюсь на балкон. За ту минуту, что я отсутствовал, изменений в диспозиции не произошло: красноармейцы по-прежнему сидят внизу, мы – наверху. Ни они, ни мы попыток атаковать не предпринимаем. Для лучшего контроля, Хольц нарезал каждому из нас сектор наблюдения: Викинг отвечал за центральный зал, мы с Эмилем – за левую и правую галереи соответственно. Кроме того, желая поднять огневую мощь нашей группы, лейтенант лично принёс мне винтовку и подсумки, отобранные у одного из радистов.

Вот она, – легенда, в моих руках. Нет, Макс Ланге, конечно же, прекрасно знал этот маузер и неоднократно стрелял из него, но вот я… Я видел Kar98k только в художественных фильмах да в обзорах на ютубе. Хотя нет, вру: на съёмках держал в руках, 1939 года выпуска. Кстати, а этот какого? Смотрю на клеймо: 1940. Тоже неплохо. Стрелять из Kar98k доводилось только в PUBG, там он на сленге местных игрунов назывался «каряк» и считался отличной снайперской винтовкой. Честно говоря, по конечному результату, то есть проделыванию лишней дырки в теле, не вижу особых отличий от винтовки Мосина. Да у них даже калибр почти одинаковый. Но, одно дело, – рассуждать с дивана, другое, – сжимать винтовку в руках, находясь в Брестской крепости.

– Интересно: как там парни Ройса? Смогли добежать до Трёхарочных? – ни к кому конкретно не обращаясь, спрашивает Эмиль.

Викинг вопросительно смотрит на меня, – он видел, как я пробежал к окну. Отрицательно качаю головой. Йенс раздосадовано сплёвывает и вполголоса ругается. Эмиль непонимающе косится на пулемётчика:

– Что с тобой?

– Никто из тех парней не выжил, Эмиль, – несмотря на красноречивый взгляд Викинга, я не вижу смысла скрывать правду от Райзингера.

– Ты… Ты уверен, Макс?

– Более чем. Видел собственными глазами. Последние четверо почти добежали до ворот, но попали на проволочное заграждение и…

– Мы отомстим! – зловеще произносит Викинг, – За всех наших погибших товарищей отомстим! За Курта, за Ройса, за Нойманна… Никакой пощады коммунистам!

Я хотел было вступить с Лерманом в дискуссию, но, увидев его отрешённое лицо, – передумал. Сейчас он вряд ли способен адекватно воспринимать информацию на тему того, что это именно Германия напала на СССР, а не наоборот. И немцев сюда никто не звал, плохого им советские люди ничего не сделали. То, что происходит сейчас, – абсолютно адекватная реакция на агрессию. Русские воюют за свои жизни, за семью, за близких, за свою Родину. А немцы за что? Я знаю, что причины войны отступают на второй план сразу после первых понесённых потерь. Ррраз! И ты уже, – мститель. Неважно из-за чего война, неважно! Месть! Вот вечный двигатель войны! За Лёху, за Ганса, – без разницы. Главное, – мстить. А остальные причины как-то сразу забываются. И вопрос «за что воюем?» ни у кого в голове не всплывает, потому что очевидно же!

Из радио-тамбура вышел Хольц, остановился рядом с нами, закурил.

– Что-нибудь слышно от наших, господин лейтенант? Собираются нас отсюда вытаскивать или нет? – не выдерживая, спрашивает Эмиль.

– Там пока не до нас, – выпуская облако дыма, произносит арткорректировщик, – На Северном очень серьёзная ситуация. Принято решение ввести в бой батарею StuG-III из 201-го дивизиона штурмовых орудий.

– А батарея – это сколько? – интересуется Райзингер.

– По-разному… – лейтенант пожимает плечами, – В данном случае, – шесть самоходок. Будем молиться за них. Если на Северном всё получится, – то и нас разблокируют.

– Да, было бы неплохо – соглашается Викинг.

Глава 4

Наблюдать втроём за большим залом и галереями нам вскоре надоело: русские и носа не показывают, в церкви тишина. Поэтому, Викинг волевым решением определил, что наблюдать будем по одному, меняясь каждые полчаса, после чего самолично первым заступил на пост. Проходящему лейтенанту мы донесли своё рационализаторское предложение, с которым он, чуть подумав, согласился.

Время тянулось невыносимо медленно. По всему периметру Цитадели шла перестрелка, особенно сильная со стороны Трёхарочных ворот, что уже становилось привычным. Мы, из церкви, участия в боевых действиях не принимали: людей едва хватало, чтобы держать оборонительные рубежи. Стрелять из окон было просто некому, да и количество боеприпасов не располагало. С момента гибели группы Ройса прошло уже часа два, и за это время русские так и не предприняли ни одной попытки атаковать нас на хорах или захватить большой зал. Поэтому, мы немного расслабились и позволяли себе сразу вдвоём отойти от балкона, оставив наблюдающего в одиночестве.

Было около 14 часов, я только что сменился и курил с Эмилем у окна выходящего в сторону Трёхарочных ворот, Викинг занял пост у парапета. На Северном продолжалась война, но теперь в грохот стрельбы вплелся новый звук. Мы с Райзингером переглянулись:

– Танки? – неуверенно произнёс Эмиль.

– Скорее уж, самоходки, – поправил я его и прислушался.

Действительно: где-то там, за Трёхарочными, раздавался гул работающих моторов. Банг! – Бах! Банг! – Бах! Звук выстрела пушки почти сливался со звуком разрыва. Значит, стреляли практически в упор.

– Ну, вот и помощь подоспела, – облегчённо выдохнул бесшумно появившийся за нашими спинами лейтенант Хольц.

Через несколько минут, мы увидели и сами самоходки. Точнее, – одну. Низкая, приземистая, она прошла сквозь среднюю арку Трёхарочных ворот и вошла в крепость. Безо всяких сомнений, это то самое штурмовое орудие из 201-го дивизиона. Дождались! Вот оно, спасение, – урчит двигателем и уверенно двигается вдоль кольцевой казармы в сторону разбитого артпарка! Эмиль не выдержал и помчался сообщать радостную новость камрадам на постах. Мы с лейтенантом остались у окна, – смотреть что будет дальше.

Вскоре, самоходка скрылась из виду и, чтобы не потерять её, нам пришлось перебежать на старую позицию, в будку киномеханика. StuG-III не стал въезжать на территорию артпарка, видимо, боясь там застрять. Самоходчики довернули чуть левее, выбираясь на спортплощадку.

Снеся пару турников, «штуг» развернулся и открыл огонь по внутренней стороне кольцевой казармы. Он работал по огневым точкам и каждый выстрел попадал в цель, выбивая из окна или амбразуры облачко красновато-серой кирпичной пыли. Мда, защитникам явно приходилось несладко… Этот «штуг» делов натворит… Казалось, до него было рукой подать: метров 70 от церкви и 50 от домика, где удерживало оборону отделение Шойнемана. Но… Близок локоток, да не укусишь.

По самоходке стреляло всё, что было у русских под рукой: броня буквально искрилась от пуль. Даже русские снизу открыли огонь! Добежать до «штуга» нереально, – да и нужно ли? Умом понимаешь, что нет, но сердце утверждает обратное. Для окружённых, любой контакт с «большой землёй» очень важен: теперь я это очень хорошо прочувствовал. Как оказалось, прочувствовал не только я:

– Нужно им показать, что мы здесь! – осенило Хольца и он стремительно выбежал в радиорубку.

Не успел я и глазом моргнуть, как лейтенант вернулся, неся в руках свёрток какой-то красной ткани.

– Разворачиваем! – приказал он мне.