ОТМА. Спасение Романовых

– Я уверен, что по Ангаре ходят суда. И нас не будут искать на реке.

– Может, все-таки вернуться на Транссиб? – спросил Государь.

– Это – единственное разумное решение, – сказал Боткин. – Нам не надо было покидать поезд.

Он не смотрел на Бреннера, и ни на кого из нас – только на Государя.

– Мы не могли оставаться в поезде после телеграммы Котелка, – сказал Бреннер.

– После того, как вы его убили? – Боткин, по-прежнему не смотрел на Бреннера. – Это все из-за вашей преступной безалаберности, господа! Это по вашей милости мы теперь посреди тайги в центре Сибири, а не в вагоне первого класса.

– По нашей милости вы все еще живы, господин Лейб-Медик, – сказал Бреннер. – Если вам угодно, вы можете вернуться и сесть на поезд. В Иркутске вас встретят с распростертыми объятиями.

– Господа, господа… – сказал Государь.

Я готов был провалиться сквозь землю. Никто не смотрел на меня, но я знал, что упреки Боткина адресованы прежде всего мне. Это я проморгал выход Татьяны из поезда, и вот мы здесь.

Подошла Государыня.

– Ники, о чем речь?

– Капитан предлагает купить лошадей и идти в Братск. Это на Ангаре. По реке и Байкалу мы дойдем до Верхне-Удинска и снова сядем на поезд.

Государыня обвела всех требовательным взглядом.

– Сколько же идти до Братска?

Государь посмотрел на Бреннера.

– Неделю – дней десять. Все зависит от лошадей и состояния дорог.

– Это невозможно, Ники, это невозможно, – сказала Государыня. – Бэби болен, да и здоровому десять дней верхом…

– Мы добудем телеги, – сказал Бреннер.

– Нет, это невозможно, никак невозможно! – повторила Государыня.

Ее бледное лицо пошло красными пятнами, голос срывался.

– Ваше Величество, это единственный путь, – твердо сказал Бреннер. – Другой вариант – только арест с неизвестными последствиями.

– Решено, – сказал Государь. – Идем в Братск.

Он не смотрел на Государыню. А она посмотрела на меня. И я снова незаметно для остальных утвердительно прикрыл глаза. Государыня никак не показала, что приняла мой ответ. А был ли вопрос?

Бреннер объявил, что уходит с Каракоевым на разведку и за лошадьми, а перед тем отвел меня в сторону.

– Мичман, поручаю вам эту миссию.

С этими словами он достал из кармана злополучный кулон.

– Верните Государю.

Почему я – вертелось у меня на языке, но я промолчал и взял кулон. Авторитет Бреннера был тогда еще высок.

Бреннер и Каракоев ушли, а мы с Лиховским стали рубить деревца на шесты. Стояла жара, но нужно было построить шалаши на случай дождя. Трупп и Харитонов занялись ужином – продукты остались от поезда. Демидова и Доктор устроились на одеялах с Алексеем и Государыней. Государь взял топор и присоединился к нам. Пришла Настя и тоже стала обрубать сучья. Мы с ней углубились в заросли…

– Бедная Таня, – сказала Настя. – Она винит себя. Вы тоже сердитесь на нее?

– Я? Ну что вы! На перроне никого не было. Татьяна Николавна не заметила этого шпика.

– Татьяна Николавна… – повторила Настя за мной. – А я – все еще Анастасия Николавна?

О чем это она?

– Просто думаю, как долго вы еще будете так величать нас – Ваше Высочество Татьяна Николавна, Ваше Высочество Анастасия Николавна…

– Я вас не понимаю.

Анастасия улыбнулась печально.

– Помните у Алеши был на яхте дядька, боцман Деревенько?

– Еще бы! Конечно помню – Андрей Еремеевич.

– Да… Десять лет он носил Алешу на руках, не отходил от его постели во время приступов, и Алеша любил его всем сердцем.

Конечно, я помнил боцмана Деревенько. Добродушный великан, приставленный охранять Наследника на яхте, где он мог случайно пораниться или даже упасть за борт. Наследник души не чаял в своем «дядьке».

– Все видели, как они любят друг друга, – сказал я.

– Угу… И папА, и мамА к боцману относились уважительно, как к близкому человеку. Всегда помогали его семье… А после отречения этот Деревенько стал унижать Алешу, заставлял ему прислуживать…

Я ушам своим не поверил.

– Андрей Еремеевич?

– Он самый. Стал хамить мне и сестрам, непочтительно разговаривать с папА… Стал воровать по мелочи, устраивал какие-то махинации с деньгами, отпущенными ему на наше содержание. Был скандал.

– Как же это?

– Непостижимо! Самое противное – он ведь и правда любил Алешу. Он не притворялся – любил, пока Алеша был Наследником… И так многие. Когда папА вернулся после отречения, мы все валялись с температурой. Корь. По нашему дому бродили толпы солдат, каких-то людей, заглядывали к нам в комнаты. Казалось, это горячечный бред. Подходили к Алеше, трогали его руками… Что-то украли…

Мы перестали махать топорами. Настя продолжала печально:

– Когда папА приехал, офицеры охраны даже не приветствовали его при входе, отвернулись… Потом мы много работали в нашем парке. ПапА с солдатами пилил сухие деревья. Я ему помогала иногда. Но больше работала на огороде с мамА и сестрами. Сами разбили этот огород: копали, сажали… И всегда кто-нибудь приходил на нас поглазеть: солдаты, какие-то люди. Советовали: «Глубже копай, царское отродье…». Кричали: «Настька! Машка!» – и всякие гадости прибавляли…

Так дико мне было слышать это. Конечно, я знал, что арестованных Романовых содержали без особых привилегий, но чтобы такое…