ОТМА. Спасение Романовых

Он закосолапил черной здоровенной тушей к воротам.

– Слышь, дядя.

Он остановился.

– Ты бойся меня.

Он не ответил, и, кажется, ухмылялся. Ушел.

Я сел на бревно. Тепло и серебряные трели в траве. И луна серебряная. Пожалуется эта сволочь Государыне или нет? Я рисковал потерять расположение Их Величеств, но самозванца нужно было припугнуть. Кто, если не я? Такая уж ночь мне выдалась – жестокая.

Из записок мичмана Анненкова.

30 июля 1918 года.

Утром мы узнали о новом решении Государя. Он не хотел больше во Владивосток, а склонялся к новому плану – идти на север. Мы все сидели за столом в ожидании каши и чая, когда Государь сообщил эту новость.

– Куда же мы направляемся, Ваше Императорское Величество? – спросил Бреннер.

– Наш друг рассказал нам, что неподалеку есть заброшенный старообрядческий скит. Там избы, пригодные для жилья. Там мы можем перезимовать, – сказал Государь.

– Перезимовать!? – переспросил Бреннер. – В этих местах?!

Все были поражены.

– А что дальше?

– А за зиму, глядишь, все и перемелется, – ответил Распутин вместо Государя.

Явился ночью неизвестно откуда и надул в уши Государю и Государыне невесть чего.

– Что перемелется? – спросили одновременно Лиховский и Каракоев.

– А все вот это безобразие. К весне все либо перемрут, либо перебесятся. И Государю все будут рады, когда он объявится, – пояснил Старец.

Вот ради чего он явился! Ему зачем-то нужно отвести Семью в то место. Он продолжал:

– Не гоже Государю бегать, тем более – за границу. Нужно переждать. Скит в тайном месте, там никто не найдет Семью до весны. А место там святое, намоленное. Там все хворобы проходят, моя сила целительная там возрастет и Алеша, Наследник, от своей болячки насовсем исцелится.

Никакие доводы Бреннера – мы не знаем ничего про этот скит, зима здесь суровая, у нас нет продовольствия – не действовали, да Их Величества и не слушали. Они были словно под гипнозом: Алеша там исцелится! Он и так уже ходил без палки и уже просился в седло! А уж там, в намоленном месте… Что мы тут могли возразить?

Напрасно я ловил взгляд Государыни. Она больше не смотрела на меня, и не ждала от меня никаких знаков. Я уже не облечен ее доверием? Все-таки пожаловался Старец.

После завтрака и недолгих сборов мы выступили обычным порядком: четыре подводы и четверо верховых. Притихшие Половинкины проводили нас с облегчением. Ночное самоубийство сильно их напугало. Поручика Хлевинского мы с Каракоевым похоронили на рассвете подальше от заимки.

Август 1918 года.

Иркутская губерния.

Они выскочили на тропу неожиданно – олени. Перед первой телегой шагали Николай и Старец. Они теперь каждый день часа по два-три шли вдвоем, беседовали. И вдруг низкорослые северные олени – пять или шесть – выбежали и остановились с любопытством глядя в нашу сторону.

– Капитан, стреляйте! – крикнул Николай.

Свежее мясо никогда не лишнее. Бреннер и Лиховский, ехавшие верхом, выхватили револьверы и открыли беглый огонь. Двое оленей взвились, сделали несколько судорожных прыжков и свалились. Остальные скрылись в ельнике. И тут же из ельника грохнул винтовочный выстрел. Лошадь под Лиховским пошатнулась и рухнула. Вторым выстрелом была свалена лошадь из упряжи головной нашей телеги.

– Ложись! – крикнул Бреннер.

Все легли в телегах. Анненков выстрелил куда-то в елки наугад. Бреннер бросился к лежащему возле мертвого коня Лиховскому. Николай и Распутин так и стояли на тропе в полный рост, при чем Распутин выступил вперед и закрыл собой царя. Анненков осадил своего коня перед ними, заслоняя их от ельника.