ОТМА. Спасение Романовых

– Ники, ты уверен? – спросила Александра.

– Нужно идти, другого выхода нет.

– Быстро на выход через заднюю дверь! Лиховский и Каракоев, обеспечить высадку! Я и Анненков остаемся в тамбуре для прикрытия, – приказал Бреннер. – Не шуметь!

Все пришли в движение. Харитонов открыл заднюю дверь вагона. Лиховский и Каракоев бросились туда помогать всем высаживаться и выносить вещи на шпалы.

– Догоним вас, как только состав тронется, – продолжал Бреннер. – Шагов через двести сворачивайте в лес и уходите, как можно глубже! С Богом!

Бреннер и Анненков прошли в передний тамбур, открыли дверь и выглянули на перрон. Далеко впереди два фонаря освещали маленький вокзал и пустую платформу. Ни один легионер не вышел на перрон.

Из записок мичмана Анненкова

22 июля 1918 года.

– Зачем мы убили этого старого жандарма?

Я сказал – мы, не знаю – почему. Передо мной двигалась и колыхалась спина Бреннера, а вокруг поднимались корабельные сосны и смыкались кронами в солнечной вышине. Я смотрел себе под ноги на тропу с мелькающими впереди сапогами Бреннера.

– Он был опасен, – сказал Бреннер. – Он соврал, что на станции нет телеграфа. Я видел телеграфные столбы и провода.

– Тем более – если он все равно уже телеграфировал, какой смысл его убивать?

– Одно дело телеграмма с кратким текстом, другое – живой свидетель, видевший Государя. Телеграмме, может, еще и не поверят. Решат, что Котелок обознался, тем более, что он исчез. Это спутает все карты. В лесу у насыпи его нескоро найдут. Мы должны были его убить. Вам понятно, мичман?

– Понятно, господин капитан, – сказал я, но видимо, не слишком уверенно.

Бреннер остановился, я чуть не натолкнулся на его спину, и когда он развернулся ко мне, я увидел близко его бешеные глаза.

– Мне казалось, мичман, что мы с вами приняли определенную сторону, когда в том подвале поклялись освободить Государя и Семью. Мы приняли сторону Государя Императора, не так ли?

– Так точно!

– Мы приняли определенную сторону, вы понимаете, что это значит?

– Понимаю.

– Это – как на войне, где мы с вами были. Там мы приняли сторону нашей родины, а значит – должны были убивать. Вы убивали немцев?

– Так точно! Но то были немцы. А этот – он всю жизнь служил Государю…

– А после служил врагам Государя. При первой же возможности отстучал телеграммку. Если вы приняли определенную сторону, держитесь ее и будьте в этом последовательны. Помните, в подвале вы поклялись, что убьете любого ради спасения Государя?

– Помню.

– Вы до сих пор на стороне Романовых, или что-то изменилось?

– Конечно, я на их стороне!

– Так оставьте это нытье – «Почему мы убили того, почему мы убили этого»! Что за пошлость – обсуждать в боевой обстановке свои душевные терзания? Это все равно что делиться интимными подробностями ваших визитов в сортир! Ваши рефлексии неуместны! Извольте исполнять свой долг!

Он резко отвернулся, и мы пошли дальше.

Не могу сказать, что я был во всем согласен с Бреннером. В конце концов, мы были не в окопах, где такие разговоры действительно должны пресекаться. Мы – добровольцы, товарищи. Что же я не могу высказать свои сомнения?

Тут еще ко всему примешивалась досада от того, что я замешкался в тамбуре с Котелком. Когда Бреннер крикнул в первый раз «дверь», я растерялся. Это был условный сигнал. Мы договорились, что я должен открыть дверь, если что-то пойдет не так – и мы выкинем Котелка из поезда. На этот случай обе двери нашего тамбура мы оставили незапертыми. Я замешкался, потому что никак не ожидал сигнала. Я-то поверил, что Бреннер на самом деле решил представить Котелка Государю. И вдруг команда «дверь». Бреннер чуть не погиб из-за меня… Я ощутил всю нелепость своих рефлексий: не странно ли раскаиваться в убийстве и в то же время стыдиться, что был не слишком ловок, убивая?

Когда мы вошли в вагон после выстрелов, все стояли и смотрели на нас. Это было как во сне, когда ты входишь в комнату, полную народу, желая скрыть какую-то тайну и надеясь, что никто тебя не заметит, но все смотрят на тебя, потому что ты голый… Заметив пятна крови на гимнастерке Бреннера, я посмотрел на свои руки. Они были в крови. Я засунул их в карманы штанов и кое-как там вытер…

Когда Бреннер скомандовал – на выход – никто не двинулся с места, и я вдруг увидел, что через весь вагон Государыня смотрит на меня. Она будто ждала моего подтверждения! Я едва заметно кивнул и утвердительно прикрыл веки. Татьяна стояла за спиной матери, бледная, смотрела вниз, и от того, что глаза были прикрыты опущенными веками, казалась спящей. Мне захотелось подойти и обнять ее, сказать, что она ни в чем не виновата, но, конечно, я не мог себе этого позволить.

После высадки наших состав стоял еще с полчаса. Чехи не показывались. Когда состав тронулся, мы с Бреннером спрыгнули с подножки вагона и скрылись в лесу.

– Как мы их найдем?

– Они идут в сторону максимального удаления от эшелона. Мы идем в ту же сторону. Женщины и Алексей замедляют их движение. Догоним, – Бреннера совсем не смущало, что мы где-то в тайге и они где-то в тайге, а тайга без конца и края.

– А если чехи уже обнаружили, что нас нет и нет Котелка?

– Возвращаться они не станут. Сбежали пассажиры – им даже проще: плату получили, а хлопот никаких. Пропал какой-то русский – да им плевать!

Тропа делала поворот и вскоре мы заметили впереди какое-то движение. Среди стволов мелькали фигуры. Наконец, в просвете мы разглядели бредущих под руку Государя и Государыню. Она несла свой саквояж, а он – чемодан. За ними шли остальные, нагруженные узлами и сумками. Я рассмеялся невольно: от радости, конечно, но в то же время и от нелепости этой картины – Царь и Царица брели с чемоданами, как пара старых актеров, а за ними и вся бродячая труппа с пожитками.

Нас встретили с такой неподдельной радостью, будто мы вернулись в семью. Великие Княжны обнимали, Государыня перекрестила, Государь пожал нам руки. И доктор Боткин со слугами тоже нас радостно приветствовали. Обнялись мы и с нашими товарищами – Каракоевым и Лиховским. Собаки лаяли на весь лес. Кстати, когда ночью их выносили из вагона, ни одна не тявкнула.

Анастасия шепнула, сжимая мою руку:

– Я так боялась, что не увижу вас больше! Господи, какое счастье!

Думаю, если бы мы были одни, она поцеловала бы меня не по-дружески…

Мы снова смогли вывести Семью из-под удара, но остались посреди леса без транспорта и крыши над головой. Тут же, на полянке, пока остальные отдыхали на узлах, Государь, мы четверо и доктор Боткин совещались.

Бреннер доложил, что, сойдя на станции Тайшет, мы оказались примерно в пятистах верстах, не доезжая Иркутска и озера Байкал. Мы не можем вернуться на магистраль и сесть в другой поезд. После телеграммы Котелка нас уже ищут по всему Транссибу. Поэтому нужно двигаться на восток, пока не достигнем Ангары в районе Братска. Там арендуем какое-нибудь судно и поднимемся на нем до Байкала, а дальше, после Иркутска и Верхне-Удинска, власть Сибирского Правительства кончается. Там снова можно сесть на поезд и следовать во Владивосток.

– Сколько отсюда до Братска? – спросил Государь.

– Около трехсот верст, – сказал Бреннер.

– Триста верст по тайге без дорог?

– Дороги есть. Нужны лошади. Мы их добудем в деревне.

– Это безумие, – сказал Боткин. – Государыня и Алексей Николаевич слабы, им не по силам длинные переходы.

Государь на мгновение прикрыл глаза, будто от внезапной боли, но тут же взял себя в руки.

– Вы уверены, что на Ангаре мы сможем нанять судно? – спросил он Бреннера.