Исповедь изумленного палача

Другая история и новые лица

Новая история оказалась совсем другой. Началась она с обычной присказки: «Ни при каких обстоятельствах, ни в коем случае, даже если будут пытать, предмет разговора не должен уйти за пределы этой комнаты или достичь чужих ушей», и так далее, и тому подобное. Затем оба выдохнули, и начался нормальный разговор.

Да, я помню посла в Северной Сан-Верде Гаджиева и его жену Ларису Кременецкую. Нет, красавица – это чересчур, но дама аппетитная. Да, я знаю, что Лариса – советник по связям с общественностью в компании «Дом Брауде». Да-да, алмазный монополист и да, очень влиятельная корпорация, прикормившая всех нужных ей правительственных чиновников-пиявок.

А дальше хлынул поток информации, заставивший меня напрячься и сосредоточиться до предела. Для начала генерал Грохот передал привет от генерала Красного. И слегка слукавил, возложив на того ответственность за привлечение меня к этому мутному делу, суть которого заключалась в том, что некий источник оповестил соответствующие службы в лице генералов Красного и Грохота о задокументированной сомнительной активности группы лиц. Активность эта имела отношение, во-первых, к происходящим сейчас глубоко засекреченным переговорам между российским правительством и Домом Брауде, целью российской стороны в которых являлся выход из кабального соглашения, подписанного аж в начале шестидесятых. По документу, все якутские и уральские алмазы передавались Дому Брауде по согласованной фиксированной цене. В результате российские алмазы остались без выхода на международный рынок.

Помимо основного соглашения, как водится, имелись секретные протоколы, подписанные первым лицом государства. Они подтверждали бессрочное монопольное право Дома Брауде на контроль над всей алмазной добычей России. Появись они сейчас на столе переговоров, ни о каком самостоятельном выходе России на алмазный рынок не могло быть и речи. По этой причине секретность протоколов должна оставаться абсолютной. Но случилось чудо, и протоколы пропали.

Артем Иванович очертил круг участников событий. Посол Гаджиев и его жена Лариса, безусловно, на первых ролях. Предполагается, что документы, доставленные диппочтой из Москвы, должны оказаться у Гаджиева, затем у Ларисы, ну а потом понятно у какого семейства. И тогда конец много чему: переговорам на высшем уровне, должностям с карьерами кристально честных чиновников и даже бренному существованию кое-каких замешанных в деле персонажей.

Некоторая неясность связана с доставкой протоколов Гаджиеву.

И тут появляется еще одна сладкая парочка – Арсений Семаго, бывший посол в Южной Сан-Верде, ныне коммерсант на вольных хлебах, не уехавший на родину, и Варвара Смолоногова – шикарная рыжеволосая эмигрантка с русскими корнями и британским паспортом.

Грохот, не вдаваясь в подробности, предупредил меня, что Варя работает на Контору.

Потом сделал паузу и продолжил:

– На MI6 Смолоногова тоже работает – давно и хорошо. Так что ты с ней поосторожней…

Я понял, почему Грохот сказал мне все это. К этому времени Варя положила на меня глаз и стала активно обхаживать на очередном вернисаже, нимало не смущаясь присутствием жены Кати.

Полученные мною инструкции по Гаджиеву оказались удивительными и неожиданными.

Во-первых, Гаджиев был склонен к суициду и неоднократно проявлял соответствующие намерения через разговоры и характерное поведение. Это обстоятельство стало предметом немедленной и всеобъемлющей проверки.

Во-вторых, Кременецкая. Необходимо оценить степень ее участия в деле и степень влияния на мужа.

В-третьих, Арсений Семаго. С ним нужно сблизиться еще больше и получить если не прямые, то косвенные подтверждения разгромных агентурных данных. Под «еще больше» имелись в виду мои с Катей приятельские отношения с семьей Семаго – Арсением и Полиной. Приятельство выражалось во взаимных визитах, во время которых мы с Арсением общались за пивом, обсуждая в основном потерянный рай советской империи. А жены говорили о чем-то глубоко женском, но, конечно, ничуть не менее важном.

И вот возникло – в-четвертых. Варя Смолоногова, хищный двойной агент, нависшая над всем, что шевелилось вокруг этой истории, и прежде всего над Арсением Семаго. Он с легкостью и наслаждением пал жертвой орхидеи-вампира. И теперь мне предписывалось стать Вариной жертвой – с благородной целью прояснить все, что нужно, все, что двойной агент может скрыть. Мне было настоятельно рекомендовано «держаться до последнего». У меня тут же возник вопрос: «А что делать, когда кончатся гранаты?» Простого решения назревающей проблемы явно не существовало. Но моя безоговорочная, глубинная привязанность к любимой Кате давала гарантию моей защищенности от любых вполне возможных природных катаклизмов с лицом разнообразных, непредсказуемо привлекательных красавиц, часто норовивших посягнуть на мою драгоценную свободу.

В том же разговоре проскользнула еще одна тема – вроде совсем незначительная по сравнению с остальными. Предметом была супружеская пара Гонопольских, которую мы с Катей несколько раз встречали то в Русском доме Витсбурга, то в гостях у не очень близких знакомых.

Муж – Влад, яркий лысый типаж, с маленькими глазками, не смотрящими на собеседника, мелкими мышиными зубками и двумя подбородками. Влад приобрел дополнительную известность тем, что, слушая анекдот, поскуливал по-собачьи, громко хлюпая слюной перед очередным приступом веселья. При этом держался Влад в максимальной близости к лицу собеседника, обдавая того волной парфюма.

Его жена Зинаида – фигура не менее замечательная. Высокая брюнетка со стрижкой каре, обязательными бриллиантами на шее и пальцах и заметным отсутствием груди. С застывшим лицом, выражавшим непонятно что, но всегда одно и то же, она могла остановить на ком-то взгляд и не отводить его до тех пор, пока несчастный не начинал откровенно ерзать на стуле.

Как пояснил Артем Иванович, Гонопольские взяли в Витсбурге под контроль процесс исхода российских граждан из пределов родины – немедленно после отмены разрешительной визы на выезд из страны.

Бизнес был поставлен на широкую ногу. Привлекательные женщины и убедительные мужчины в нескольких крупных городах Российской Федерации расписывали райские кущи Южной Сан-Верде. Первым делом упоминалось скорое получение постоянной рабочей визы, гарантированная работа и дешевое жилье. В качестве бонуса – викторианская архитектура и природные красоты Витсбурга, расположенного в среднегорье и имеющего климат «вечной весны».

Молочные реки и кисельные берега предлагались всего-то за тридцать тысяч американских долларов. В начале девяностых это означало продажу квартиры, дачи, машины – всего, что имело какую-то ценность. А часто и немалую сумму, взятую в кредит под будущие сказочные заработки. Обезумевшие от запаха свободы люди, убедившие себя в наличии возможности перебраться в настоящую капиталистическую страну, кидались без оглядки в пропасть эмиграции.

Вожделенный рай был рядом, только руку протяни. И вот тут на сцену выходила сладкая парочка Гонопольских, встречавшая счастливые семьи в аэропорту. Прибывших усаживали в микроавтобус, которым рулил Влад. Везли по дивной красоты многорядной трассе под непрерывную болтовню Зинаиды о красотах Южной Сан-Верде. Сворачивали на указатель City и въезжали в викторианский Витсбург.

Потом, правда, микроавтобус пробирался через кварталы, выглядевшие странновато: грязные, кишащие чернокожими с неприветливыми взглядами. Но безмерное счастье вновь прибывших покрывало эти незначительные детали.

Через короткое время переселенцы взлетали в грязном вонючем лифте к дверям арендованной для них квартиры. Обнимались на прощание с благодетелями – замечательными Владом и Зинаидой. И закрывали за ними дверь – чтобы никогда больше не встретить, оставаясь наедине с совершенно чужой африканской страной.

Очень быстро счастливая семья с райских высот проваливалась в черную дыру реальности. Виза оказывалась туристической без возможности продления. Ни о какой работе, даже временной, не могло быть и речи. Маленькая обшарпанная квартира в доме, заселенном черными переселенцами из провинции и близкими к ним по размеру тараканами, была арендована на два дня, а дальнейшее проживание зависело от заоблачно высокой поденной оплаты. Обо всем этом семье сообщал неулыбчивый толстый негр – вероятно, хозяин квартиры, явившийся для разговора в сопровождении огромного соплеменника-телохранителя.

На улицах и в скверах викторианского Витсбурга было еще хуже. Кучи смердящего мусора с копошащимися крысами. Группы и группки агрессивных чернокожих, что-то выкрикивающих вслед белым пришельцам. Когда-то изумительной красоты парки превратились в мусорные свалки и ночлежки для приехавших со всех концов страны черных переселенцев.

Клиентов Влада и Зинаины никто не предупредил о том, что в стране начался полный распад власти белого правительства апартеида с упразднением всех социальных функций, включая уборку мусора, медицинское обслуживание, полицию, армию и прочие атрибуты цивилизации. Очень скоро всеобщие выборы сделают власть черного большинства легитимной, а отсутствие социальных функций спишут на многолетнее правление мерзких белых расистов.

Прибывшие из России семьи выживали чудом, растрачивая остатки сбережений. Кто-то устраивался мойщиком посуды и мусорщиком, кто-то возвращался домой. Но многим стыдно было возвращаться так быстро и так позорно. Количество осевших в Витсбурге семей неуклонно росло – у Влада и Зинаиды как-никак был успешный бизнес… И все они – без исключения – рано или поздно обращались в посольство.

В один прекрасный момент количество обращений перешло в таинственное качество. И в тот же день случился наш разговор с Артемом Ивановичем по поводу сладкой парочки.

Моя роль в этом деле была, в общем, проста. На очередном мероприятии в Русском доме познакомить Гонопольских с Кириллом Вольским, тем самым бледным красавцем, который тренировал меня в гараже и руководил мной в аэропорту. О будущем думать не хотелось – не взорвать же их хотят!

Взорвать – не взорвать, но знакомство состоялось. Я получил благодарность, и дальнейшие события происходили без моего участия. Меня только оповестили через некоторое время после всего происшедшего.

Согласно сухому тексту полицейского протокола, поступившего в посольство, Влад Гонопольский отделался относительно легко. Он был расчетливо выброшен из вагона пригородной электрички прямо под колеса встречного поезда. Правда, источники в железнодорожной полиции позднее сообщили о травмах по всему телу, вызванных долгим и добросовестным избиением чем-то вроде бейсбольной биты перед финалом под колесами.

С Зинаидой неизвестные поступили весьма гуманно, дав ей время на опознание тела мужа и его похороны. И только потом завершили процесс, нанеся вдове пятьдесят ножевых ран, из которых именно пятидесятая была смертельной. Все случилось в многоквартирном доме, населенном черными и белыми семьями с доходами много ниже среднего, что являлось обстоятельством еще недавно невообразимым. Все жильцы проявили похвальное благоразумие, почти не обратив внимания на свиноподобное предсмертное визжание вдовы недавно погибшего предпринимателя.

Прочитав протокол, я почему-то вспомнил гибель жены арестованного НКВД театрального режиссера Мейерхольда – актрисы Зинаиды Райх от ножевых ранений. Вспомнил и тут же устыдился. И сам себя извинил невозможностью контролировать поток мыслей и образов, существующих в голове.

Процессуальная рекомендация полицейского управления для случаев, связанных с иностранцами, была стандартной: уголовного дела не возбуждать по целому ряду причин, среди которых иностранное происхождение жертв и отсутствие следственной перспективы для обеих смертей. Чего только не стерпит бумага!

А мне оставалось разобраться в собственных ощущениях. Ну, были встречи с Гонопольскими – встречи как встречи. Знакомство их с Вольским. И вот теперь без всякого перехода – колеса поезда и предсмертный визг. Под ложечкой засосало.

Может, это нечистая совесть? Подсознание ответило определенно: нет. Засосало от чувства кровожадного удовлетворения – вот ведь как удачно все сложилось.

Наступил черед других дел, перечисленных в моем памятном разговоре с Грохотом. Задания, полученные от Артема Ивановича, тоже были связаны с Русским домом.

Имя первому, наиболее важному из них, дала Варя Смолоногова, имеющая двойное гражданство – Британии и Южной Сан-Верде.

Впервые я увидел Варю на концерте симфонического оркестра из Санкт-Петербурга – еще совсем недавнего Ленинграда. Эту женщину нельзя было не заметить хотя бы из-за пышной копны рыжих волос. В антракте она оказалась в компании наших посольских, и Маргарита Генриховна, заметив нас с Катей, тут же организовала знакомство. Потом были еще какие-то общие тусовки, выставки, концерты. И, по мнению Артема Ивановича, Варя стала останавливать глаз на мне чуть дольше, чем допускали приличия.

Меня проинформировали о том, что Смолоногова как-то связана с закупкой российских военных кораблей и подводной лодки с планами перепродажи их крупному восточному соседу. В сделке были замешаны высокие адмиральские чины и совсем далеко, за горизонтом – их московская крыша.

Целью Артема Ивановича было выяснение всего и выведение на чистую воду всех – с последующим сокрытием всего и всех до нужного момента. А потому мне был дан зеленый свет на сближение с хищной орхидеей и выяснение, в частности, характера ее неясных пока отношений с Арсением Семаго.

Еще один совет Артема Ивановича, которому я не мог не последовать, сводился к рекомендации неформально пообщаться с Кириллом Вольским, моим партнером по делу аргентинского туриста и, судя по всему, сотрудником резидентуры и правой рукой генерала.

Между мной и Вольским сразу установились некоторые условности в виде неписаных и необсуждаемых правил. Мы оба знали друг о друге кое-что, о чем речь не заходила никогда, даже при разговоре наедине.

Вольский, безусловно, внимательно ознакомился с моим личным делом. Мои знания о Вольском, не считая намеков Артема Ивановича, базировались на разрозненных наблюдениях и догадках. Например, я был почти уверен, что именно Вольский добил аргентинского туриста в аэропорту – хотя лица человека в балаклаве не мог видеть никто.

По всей вероятности, Вольский был лично замешан и в расправе над сладкой парочкой. Кара справедливая, но от этого не менее жуткая. Как там говорится – все счастливые семьи похожи друг на друга, а каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Чета Гонопольских подписалась под этим девизом кровью.

Мое сближение с Вольским продолжалось своим чередом, без резких поворотов и лишних жестов. Вольский стал иногда появляться у нас в доме, с Грохотом или без него. Катя вынесла ему определение «отвратительный красавец», хотя вряд ли помнила характеристику Ставрогина из «Бесов». К тому же она не имела ни малейшего представления об истинных занятиях гостя, но все равно видела Вольского насквозь. Женщины видят в окружающих что-то недоступное жалким мужчинам – существам всего с одной сигнальной системой.

Мои беседы с Вольским один на один сначала ни о чем, за легкой выпивкой, однажды свернули на рассуждения о смысле человеческих поступков в экстремальных условиях. Вольский утверждал, что любое насилие, вплоть до физической ликвидации, оправдано лишь соображениями высшего добра и счастья, личной чести или исполнения долга.