Зеноб объяснил, что тасильдару не положено якшаться с надсмотрщиками, ибо он из касты кшатров, а те – простые вайши. Что такое «каста» и кто такие «кшатры» и «вайши», княжич не понял, а расспросить рамея подробнее после появления Ахуда никак не мог. Долдон окаянный!
А обычай странный. В Златограде сам князь влёгкую беседует с простолюдинами. Не зазорно.
…Со временем привыкаешь даже к плохому.
И к вонючей похлёбке, и к нестерпимому ночному холоду, и к одиночеству.
Иногда Олешке начинало казаться, что всё не столь уж и скверно. Вместо того, чтобы топтать лапти неведомо где, он едет в повозке. Пищу искать не надо: дважды в день надзиратели сами её приносят. А то, что он в клетке – это временно. Прибудет караван на место, там всё благополучно и разрешится. Княжич сумеет объяснить, кто он такой. И его, конечно, отпустят. Может, ещё и с почестями.
Жаль, Санко нет рядом.
Старград,
Месяц Посева и Наречения
Внезапно хлопнула дверь. За пурпурным пологом, отгородившим алтарь святилища, послышались быстро приближающиеся шаги. Старый вольх в белых одеяниях, преклонивший колени у четырёхликого кумира с огромным турьим рогом в деснице, насторожился: кто посмел нарушить покой Небесного Князя?
Чужая, но уверенная рука откинула тяжёлую завесу. Перед вольхом предстал седой длинноволосый мужчина в сером балахоне. Грудь его украшал мрачный амулет – ворон с головой волка.
– Хоробор?! – старик с трудом поднялся на ноги, чтобы стать вровень с незваным гостем. Тот заносчиво вздёрнул подбородок:
– Да, это я. Не ждал?.. Новому повелителю Златограда в его хлопотах не обойтись без толкового советчика.
– Властояр тоже здесь, в Старграде?
– Ты верно догадался, старый плут! Ладослава так поспешно бежала из княжьего терема, что воевода не обсудил с ней важные государственные дела.
– Зачем ты пришёл сюда?
Хоробор ухмыльнулся:
– Приспел час отдавать долги, Всемысл. Ты ведь помнишь, чем закончилась наша последняя встреча.
Белый вольх ответил, делая ударение на каждом слове:
– Никто. Никому. Ничего. Не. Должен!.. Поединок был честным. Я по праву стал верховным жрецом Варока. А ты… Ты предал наших богов! Молишься тёмным владыкам…
– Уж кому говорить о предательстве! – запальчиво воскликнул гость. – Кто выступает против праведной войны с вероломными славонами, сгубившими нашего доброго князя? Кто отказывается признать законным правителем благородного Властояра? Сколько тебе заплатили за измену?
– Твои уста, как и прежде, полны яда и лжи. Властояр не может быть государем россов. У Добромира есть сын.
– А-а, великомудрый Всемысл ещё не ведает, что посольство Будана вернулось из Академии ни с чем. Да-да, без княжича! – Хоробор вонзился взглядом в собеседника, упиваясь его замешательством. – Твой дружок, коварный Светозар – да будет проклято это поганое имя вовеки! – сгубил наследника Гардарики, послав на верную смерть в дикие дебри Ужавы. Я пытался спасти бедного отрока, но чары полуночного проходимца оказались сильнее… А где был твой Варок, вольх?
Хоробор скорбно воздел очи:
– Род Добромира иссяк. Знатные мужи Гардарики изберут нового князя, – в зрачках колдуна полыхнул зловещий огонь. – Угадай кого?.. Кончилось твоё время, Всемысл. У россов будет другой вольх. Я! И мы станем молиться иным богам!
– Не кощунствуй! Ибо гнев Князя Небесного немилосерден.
– Пустые угрозы! Что мне сделает этот беспомощный истукан? Смотри!
Обернувшись, Хоробор смачно плюнул в лицо деревянному идолу. И, надменно захохотав, пошёл прочь.
Шакка
ЧЕРЕДА решётчатых повозок выбралась на гребень холма. А с ними всадники – загорелые, обветренные, черноволосые. Десятка два.
Как следует счесть их Олешка так и не смог – сбивался каждый раз. Эти угрюмые и глинокожие синды казались ему на одно лицо. К тому же наездники до самого лба прикрывались платками – от едкой дорожной пыли.
Пыль эта была сущей пыткой. Она сыпалась в уши, лезла в рот, забивалась в волосы. Только по утрам, после мучительно холодных ночей, когда скупая роса ещё сверкала каплями на камнях и траве, наступало облегчение. Но лишь пригревало солнце, из-под копыт и колёс начинала клубиться бурая муть, заполняя собой всё видимое пространство. И ничего не оставалось, как утыкаться носом в рукава и жмурить глаза.
– Шак-каа! – пронзительно закричали впереди. Люди в клетках повернулись на голос. Княжич даже привстал.
Но поначалу не углядел ничего, кроме мокрых от пота спин охранников, промчавшихся мимо с гиком и свистом. Однако большак вильнул в сторону, и взору открылась широкая рыжая равнина с редкими островками зелени. А посреди неё, в жарком степном мареве, раскинулся огромный город с грязно-жёлтыми стенами.
Накануне Ар-Тарак лично досмотрел каждую повозку и всех пленников. В некоторых караван-баши тыкал пальцем, и подручные выволакивали тех из клеток.
Нет, не били!
Наоборот, избранников Ар-Тарака – молодых женщин и мужчин – отмыли в ручье, расчесали и заставили выстирать рубахи. Правда, мокрую одежду несчастным пришлось снова напялить на себя. Сатью укутала каким-то драным платком Рамбха, а Ахуд всю ночь клацал зубами от холода, не давая Олешке сомкнуть глаз.
Впрочем, спать княжичу и без того расхотелось.
Завидев все эти приготовления, он рассудил, что тасильдар желает предъявить «товар» лицом, а значит – скоро конец их путешествию.
Сердце забилось часто-часто: что ждёт его поутру? Былая уверенность в благополучном исходе как-то враз скукожилась, превратившись в хрупкую надежду. Но надежду!
Опорой для неё оставался отцовский перстенёк. Его Олешка по-прежнему держал в тряпице на указательном пальце. Никто ничего не заподозрил – спасибо Чадобору! Лишь Зеноб однажды предложил полечить «болящую» руку, но княжич так яростно замотал головой, что рамей тут же отстал.
Росс был свято убеждён: и среди этих бронзоволицых синдов найдётся тот, кто оценит важность перстня. Ну, и, разумеется, его обладателя. Не всяк, конечно, а какой-нибудь знатный и влиятельный вельможа. А то и сам ихний марадж. Так что до поры светить колечко не след – в невольничьем караване знатоков точно не сыщется.
Да не оставит в беде Князь Небесный внука своего!
Наутро пленников подняли до рассвета.
Наспех накормили привычной чечевичной похлёбкой. От неё княжич давно перестал воротить нос – голод не тётка, а брюхо не лукошко. Однако есть руками, как все, заставить себя не смог. Противно! Взамен ложки придумал использовать засохшие рисовые лепёшки – их надсмотрщики раздавали с варевом. Зачерпнёшь густую жижу, закусишь размякшим хлебцем – вот и сыт.
Ёжась от утренней стыни, росс нечаянно размечтался: быть может, сегодня он в последний раз пробует постылый невольничий харч?
Хотя…
Откуда знать, чем будут потчевать, когда привезут на место.
Каким ещё будет это место?
Ох, и отчего так мерзко дрожат коленки?
Город приближался, переливаясь золочёными куполами храмов, дворцов и башен.