– Он не задержится, – пообещала Зеу.
– Иначе придется тебя отыскивать… – протянул одноглазый диктатор, одарив Зеу взглядом, полным теплой иронии, и аккуратно собрал с травы карты.
– Знаешь, что? – предложила она, лишь только они отошли от столовой. – Давай зайдем к нам. Там сейчас никого нет.
– Зайдем, – согласился Шимон. – Только ты побыстрее. У меня как раз карта пошла.
Пока они шли к хижине, которую Зеу покинула, мысленно навсегда попрощавшись, пять минут назад, она в очередной раз отметила, глядя на черные костровища, уродливые пни и проплешины мертвой травы, что остров умер. Он больше не был тем зеленым ласковым местом, без комаров и змей, где хотелось прожить всю жизнь вдвоем. Даже если бы исчезли чудом все ссыльные, кроме нее и Шимона, жить на нем не хотелось. Ни на нем, ни с ним. Так что всё правильно. Иного выхода, чем тот, к которому она пришла вчера, не существует.
Они прошли мимо пепелища на месте шатровой палатки бывших начальников, и Шимон замедлил шаги. Зеу проследила направление его взгляда. Одинокая фигура с закатанными по колено брюками, с черными от сажи босыми ногами. Идрис. Рисует пяткой в пепле, как дети во влажном песке.
– Дурак… Ох, дурак, – пробормотал Шимон.
– Кто? – не поняла Зеу.
– Губи. Что терпит его так долго. Даже мне запретил, мать его за ногу… – Не договорив, он скрипнул зубами.
Зеу хотела ответить, но не успела, так как Идрис оторвался от своего занятия и взглянул в их сторону.
– Тебе помочь? – спросил он.
Зеу не сразу поняла, к кому обращен вопрос, к ней или Шимону. Видимо, к ней: смотрит он на нее, в упор, с непонятным выражением в светлых и диких глазах.
Растерявшись, она отрицательно повела головой.
– Себе помоги! – буркнул Шимон.
Он ускорил шаги, крепко ухватив Зеу за локоть.
Чуть только они зашли в хижину, Зеу кинулась Шимону на грудь и принялась целовать куда-то возле уха, в усы, в переносицу…
– Это и есть твоя важная новость? – Шимон обнял ее и заскользил раздевающими, нежно-властными движениями по спине. – Совсем неплохая новость, надо сказать. Только не слишком новая…
Зеу на минуту задержалась в его родных, так по-хозяйски обнимающих ее руках. Потом резко высвободилась, отвернулась, быстро достала нож и наугад выбросила руку туда, где полагалось быть его горлу.
Сильный удар отбросил ее назад.
Шимон, матерясь, ощупывал себя под подбородком. Глубокая царапина кровоточила, заливая шею и воротник рубашки. Он сорвал со стены полотенце и обмотал шею.
– Твое счастье, – прохрипел он, – что не задела сонную артерию.
– Твое счастье, – поправила она. – Твое, а не мое.
В руке она продолжала сжимать нелепое оружие.
– Верно, мое, – согласился он. – Брось нож.
Зеу помотала головой.
– Еще раз убить меня попытаешься?
– Попытаюсь. Тебя и Губи.
– А-а… – Шимон закивал. – Оно конечно. Попробуй.
Мысль о том, что, проскользни нож чуть левее и глубже, он истек бы за пару минут кровью у ног этой истерички, столько нывшей ему о своей любви, взорвалась с грохотом и залила глаза чем-то едким и мутным.
– Ах ты… стервь! – Он резко вывернул ей руку, так что нож выпал, и Зеу вскрикнула. Наслаждаясь ее болью, он продолжал выворачивать кисть, почти до предельного хруста, потом отпустил.
– Может, скажешь, за что? – Шимон поднял с пола нож и усмехнулся. – Это ж надо додуматься… Ты б еще вилку взяла.
– Я люблю тебя.
– Это я уже слышал! – злобно огрызнулся он. – А дальше?
– Я люблю тебя, – повторила она.
Ей казалось, что в этих словах объяснение всего, и незачем расспрашивать больше.
Шимон прицелился и с силой метнул нож. Он просвистел мимо ее уха и врезался в дощатую стену.
– Это я уже слышал, – раздельно повторил он. – И это единственный повод?
– Ты сволочь.
Шимон дернулся, но сдержался.
Зеу не смотрела на него. Она объясняла негромко, отвернувшись в сторону:
– Я не хочу любить и зависеть от сволочи. Свою привязанность я уничтожить не могу, поэтому уничтожаю другое. Другого. Ты стал шестеркой Губи, значит, таким же, как он. Я не хочу этого. И еще не хочу, чтобы Губи творил то, что ему так нравится творить. Поэтому я убью вас обоих. Тебя и его. Убью.
– Замолчи!!! – Он в бешенстве схватил трехногую табуретку и швырнул ей под ноги.
– Об чем шум? – нагибая голову, чтобы пройти в проем двери, поинтересовался возникший откуда-то Губи.
Он озирал их с приветливым любопытством. Серый глаз еще ярче блестел на фоне темной, прокопченной огнем костров кожи. Длинные пальцы выстукивали на косяке двери бодрый ритм.
Шимон повернул к нему перекошенное лицо.
– А какого черта… какого лысого дьявола ты шляешься тут и суешься в то, что тебя не касается?!
Губи удивился.
– Разве я не обещал тебе, мой мальчик, что пойду разыскивать, если ты задержишься? Я успел вовремя, – он кивнул на воткнутый в стену нож. – Подоспел в драматичнейший момент твоей жизни.
– Я, что, звал тебя?! – прохрипел Шимон. – Звал?!..
Его захватило и понесло. И отступать было некуда. Несло и переворачивало – потоком отчаянной, очистительной, гибельной ярости.