Ататюрк: особое предназначение

Особенно его интересовал французский – язык философов эпохи Просвещения и Великой французской революции.

Как свидетельствуют примерно сорок страниц его дневника, написанных по-французски, он весьма преуспел в этом.

К тому же в Карлсбаде он читал только французские романы.

Чтение было подлинной страстью Кемаля, и он с огромным удовольствием предавался ему не только в Карлсбаде, но и в трудные минуты военных кампаний.

Так, сражаясь против русской армии в Восточной Анатолии в 1916 году, он выкраивал время, чтобы читать «Сафо» Альфонса Доде, задуматься над брошюрой под названием «Можно ли отрицать Бога», внимательно прочесть «Османскую историю» Намыка Кемаля и его «Политические и литературные статьи», погрузиться в «Элементы философии» и помечтать над стихами Тевфика Фикрета.

– Если бы в детстве из добытых мною двух монет, – говорил сам Кемаль, – я бы не тратил одну на книги, то не достиг бы того, чего достиг сегодня…

Сложно сказать, насколько был прав Морис Палеолог, генеральный секретарь министерства иностранных дел Франции, когда писал в 1920 году, что Кемаль «не отличался ни высокой общей культурой, ни большим интеллектом».

Конечно, Кемаль в силу своего военного образования не знал искусства Возрождения и импрессионистов.

Да и многие ли военные знают их?

Но того, что он очень любил читать и даже пытался философствовать, не может отрицать никто.

«Не будем страдать паранойей, – размышлял он в своем дневнике о женщинах и браке. – Пусть женщины будут свободны, пусть получают образование, важно, чтобы они становились личностями.

Что же касается личных отношений, то давайте искать спутницу, учитывая нашу природу и нашу собственную нравственность, и вместе с ней будем принимать решение о создании семьи, если мы уважаем друг друга, соответственно ведем себя, и пусть женщина ведет себя так же!»

Кемаль лечился серьезно и много гулял.

Впервые за последние годы у него появилось много свободного времени для размышлений, и, гуляя по горам, он часто останавливался у какой-нибудь глубокой расщелины и задумчиво смотрел туда, где, постоянно меняя свою форму, клубились белые туманы.

«Если я когда-нибудь достигну высшей власти, – записал он после одной из прогулок в своем дневнике, – я обязательно займусь перестройкой всей нашей социальной жизни.

Я не принимаю идеи о том, что для этого надо заставить людей думать на моем уровне.

После стольких лет учебы и познания, почему я должен опускаться до уровня средних людей?

Надо поднять их до моего!

И не я должен уподобляться им, а они стать такими, как я!»

Эта запись дает многое для понимания характера Кемаля.

Да, он считал себя высшим существом, окруженным средними людьми, но, даже поднявшись над ними на недосягаемую высоту, он не собирался с презрением наблюдать за ползавшими у его ног простыми смертными, а желал помочь им взлететь в заоблачные высоты и познать всю радость наслаждения полетом.

За пять лет до создания республики, за десять лет до проведения грандиозных реформ в уме Кемаля уже был готов план осуществления этих идей.

Но, чтобы добиться поставленной цели, первым и необходимым условием было одно: добиться власти.

Хорошее лечение, диета и горный воздух делали свое дело, Кемаль с каждым днем чувствовал себя все лучше, но долечиться по-настоящему ему так и не пришлось.

5 июля умер Мехмет V и на престол вступил его «старый знакомый» принц Вахитеддин именем Мехмет VI.

Это было известие так известие.

Конечно, ему следовало бы находиться сейчас в Стамбуле, где уже началась обычная в таких случаях большая политическая игра за место под солнцем, какая всегда шла после смерти любого монарха.

«Смена султана – очень важное событие для страны и нации», – записал в дневнике Кемаль и, дабы лишний раз напомнить о себе, он дал телеграмму главе султанской канцелярии, который ездил с ними в Германию.

«Я, – писал он, – безмерно скорблю о нашем последнем султане и в то же время выражаю надежду на то, что армия и страна перестанут быть игрушками в руках неумелых людей!»

Почему он не поспешил в столицу?

Потому, что его продолжали мучить почечные колики.

Избранный им образ жизни, полный излишеств, чрезмерного напряжения и испытаний, сказался на здоровье.

Он постоянно страдал от венерических заболеваний, приступов усталости и нарушения функции почек.

Покидая Карлсбад в конце июля, Кемаль записал в дневнике: «Карлсбад не принес мне должного облегчения; все те же проблемы со здоровьем».

5 августа Кемаль прибыл в Стамбул.

Ситуация в столице была напряженной.

Всё чаще в правительстве раздавались голоса, требующие заключения сепаратного мира.

Смертельно уставшая за годы войны Анатолия погрузилась в глубокое уныние.

В Стамбуле продукты исчезли с прилавков, процветала спекуляция.

Столица походила на горящий факел.

Многие видели в гигантских пожарах, охвативших город в начале лета, предзнаменование беды.

Авиация союзников регулярно бомбила город в течение последних дней июля.

Кемаль встретился с маршалом Иззетом, недавно назначенным генерал-адъютантом султана, с которым у него установились дружеские отношения.

Затем Кемаль попросил аудиенции у нового султана, и тот принял его.

Надо ли говорить, с каким воодушевлением, поспешил он на встречу со своим «старым добрым другом».

Новый владыка принял Кемаля ласково и даже дал прикурить сигарету, что в Османской империи считалось знаком высшего отличия для подчиненного.

Ободренный таким началом Кемаль завел речь о стоявших перед страной проблемах,

– Прежде всего, – говорил он, – нужно взять под контроль армию. Только в этом случае будет возможно принять необходимые меры…

Чем больше и убежденней говорил Кемаль, тем отчужденнее становилось лицо султана.

Кемаль оставил политику и снова принялся рассыпаться в куда более приятных для султанского слуха уверениях в своей преданности престолу.