Ататюрк: особое предназначение

И тогда их купил… генерал-губернатор Сирии и командующий Четвертой армией Джемаль-паша!

Узнав об этом, Кемаль презрительно усмехнулся.

Вот они, плоды генерал-губернаторства.

Армия голодала, в подчиненных областях царил хаос, а владыка провинции сорил золотом так, словно это был не благородный металл, а песок.

Но на этот раз он смолчал.

Да и не имело никакого смысла обличать этого человека, если все его речи так и оставались гласом вопиющего в пустыне.

Кемаль покидал Африку с тяжелым сердцем и облегченно вздохнул только после того, как Энвер отказался от своего сумасбродного плана и тысячи турецких солдат так и не легли в приготовленные для них их неумными командирами могилы в жгучих песках пустыни…

Глава XIV

В столицу Кемаль прибыл в октябре 1917 года, и то, что он в ней увидел, настроило его на еще более воинственный лад.

Как и прежде, он повсюду выражал свое, чаще всего в вывсшей степени нелицеприятное для руководителей всех уровней мнение по вопросам военной и общей государственной политики.

А положение и на самом деле было отчаянное.

Империя задыхалась от непосильного бремени содержания огромной армии в 900 тысяч человек.

Экономика, несмотря на некоторые сдвиги, буксовала, крестьяне разорялись, а цены на продовольствие и предметы первой необходимости росли уже не по дням, а по часам.

Непосильные налоги душили народ, и после драконовского указа Энвера об изъятии продуктов у населения люди пухли от голода.

И в то же самое время в столь любимую им Германию целыми эшелонами вывозилось турецкое зерно и продукты, а чиновники купались в золоте и роскоши, наживаясь на их поставках.

Главной опорой спекуляции стала созданная при «Единении и прогрессе» Комиссия по продовольствию, возглавляемая окрещенным в народе продовольственным диктатором Кара Кемалем.

Не уступал ему в желании погреть руки на народном добре и сам Энвер, то и дело менявший дворцы и виллы.

Под стать ему был и Джемаль, по каким-то только одному ему ведомым причинам постоянно путавший государственную казну с своей собственной.

Османская империя все больше теряла свою самостоятельность, и полностью подчинившие себе турецкое правительство немцы, словно в насмешку, стали называть ее «Энверландом».

Особое возмущение общественности вызывало постоянное использование Энвером турецких солдат в качестве пушечного мяса для германского и австрийского фронтов.

«Для нас было очень важно, – с неприкрытым цинизмом напишет в своих мемуарах так хорошо знакомый Кемалю фон Фалькенхайн, – что вместо двадцати пяти тысяч немцев кровь в Галиции проливали двадцать пять тысяч турок!»

Они и на самом деле проливали ее, и, тем не менее, Турция продолжала терпеть тяжелые поражения на всех четырех фронтах.

К 1917 году империя потеряла около 600 тысяч человек, около двух миллионов человек были ранены, а еще 900 тысяч навсегда остались калеками.

Особенно тяжелое положение сложилось на Кавказском фронте.

С помощью одного из своих помощников, полковника Исмета, серьезного и энергичного, Кемаль составил рапорт, в котором анализирует ситуацию в стране.

Он адресовал рапорт великому визирю и Энверу и поручил одному из своих адъютантов доставить его ответственным представителям «Единения и прогресса».

В рапорте было отмечено всё – от паралича экономики до ослабления боеспособности армии.

«Война, – писал Кемаль, – глубоко деморализовала все население страны.

Бессилие гражданского правительства абсолютно.

Если война продолжится, это приведет к полному краху султаната».

Рапорт Кемаля затерялся в одной из многочисленных канцелярий правительства, и Кемаль в очередной раз не был даже наказан.

До какой-то степени Кемаль был защищен своей боевой славой.

Победы турок были редки: Дарданеллы, Кут-эль-Амара, в Месопотамии, под руководством Халиль-паши, дяди Энвера, в 1916 году, и всё.

Кто поддерживал Кемаля?

Известно дружеское расположение к нему Джемаля, который финансировал его поездку из Палестины в Стамбул, но морской министр далеко, в Дамаске, и его власть ограничена.

Другой большой друг, Али Фетхи, бывший генеральный секретарь «Единения и прогресса», всё еще находился в Софии.

Больше всего от Кемаля доставалось Энверу, о заговоре против которого по Стамбулу ходили упорные слухи.

Заговорщики намеревались устранить Энвера и заключить мир с Антантой.

И ничего неправоподобного в этих слухах не было.

Энвером и немцами были недовольны многие, и он быстро терял былую популярность.

Сложно сказать, насколько это правда, но некоторые биографы Кемаля пишут о том, что он был якобы готов принять участие в заговоре против него.

Для этого он познакомился с Исмаилом Хаккы.

Главный интендант армии, он должен обеспечивать ее снабжение и защищать от гражданских спекулянтов и немецких аппетитов.

Ловкий человек, он, по мере возможности, справлялся с этой задачей, не забывая и о собственном обогащении.

Кемаль и Хаккы часто гуляли у Босфора, что позволяло интенданту откровенно делиться с ним своими мыслями по поводу надвигающегося краха и о необходимости создания кабинета спасения, состоящего исключительно из военных.

– Только при этом условии, – убеждал его генерал, – мы сможем с честью выйти из войны, а вы наконец-то займете достойное вашим дарованиям место!

Слушая генерала, Кемаль задумчиво курил.

Без особого энтузиазма слушавший рассуждения генерала о выходе в случае успеха из войны Кемаль только покачивал головой, поскольку даже в такой тяжелейшей ситуации он не думал ни о каком сепаратном мире.

– Несмотря ни на что, – часто повторял он своему ближайшему окружению, – нам никуда не деться от Германии, и мы с нею пойдем до конца!

Единственное, в чем он расходился со своими оппонентами, так это только в тактике.