Там, откуда родом страх

Она вышла, а Степан по-военному быстро стал одеваться, даже не обратив внимания, что властная интонация в слове «одевайтесь» не принадлежала человеку выше него по званию.

В обучении ходьбе самой большой помехой оказались сапоги. Слишком большие для укороченной ступни, они перегибались там, где она заканчивалась, причиняя сильную боль. Пришлось их снять и ходить в носках. В общем-то на ногах он стоять стал сразу, а вот ходить у него пару дней получалось плохо. На дом вызвали сапожника, он снял мерки и вскоре Степан ковылял по двору и дому в новых сапогах с коротеньким следом, переступая мелкими трудными шагами. Эта походка осталась неизменной до самой его смерти.

Жизнь для Степана стала приобретать краски. Теперь он раз в два дня брился, оставляя небольшую бородку клинышком и усы. Вновь стал пользоваться пудрой и кельнской водой. От водки, боясь уйти в запой, отказался совсем. Он и самому себе не признавался, что все это он делает ради Натальи. Перед обедом ежедневно в ее сопровождении выходили на прогулку. Проходили не мощеной улицей до ближайшего переулка, а пересекали несколько улочек и выходили к березовой рощице. Побродив немного по осевшему твердому мартовскому снегу, возвращались домой. Степан обычно просил Наталью погулять еще, но та неизменно отвечала одно и то же.

– Я невольна в своих действиях. Я не хозяйка, а прислуга. Мне пора накрывать на стол.

– Кухарка накроет, – с тоской в голосе говорил Степан.

– В этом мире у каждого свое место и свои обязанности.

Обычно на этом просьбы и отказы заканчивались, но этот раз Степан с горечью воскликнул.

– Так что, все это будет продолжаться неизменным? Ведь что-то должно меняться.

– Время течет беспрерывно, но остается неизменным. Потому, что оно течет по течению. Лодкой нужно править самому.

Обычно находилось множество тем для разговоров, но этот раз они возвращались молча. Наталья, прямая и стройная, шла немного впереди. Длинная юбка скрывала ноги полностью, и создавалось впечатление, что она плывет. Степан, хмурый и задумчивый, ковылял сзади. Намек был слишком прозрачным, чтобы не понять его. От него требовали действий, но не давали никакой надежды. Наталья не могла не понимать, что нравится ему, но ни взглядом, ни жестом ни разу не выказала своего расположения. Как тут быть? Может, поговорить с маменькой. Нет, она больна своим дворянским происхождением и вряд ли согласится принять в дом крестьянку. Да и сначала надо с Натальей поговорить. Может, ему этот намек просто померещился. Но поговорить с Натальей он так и не решился.

Шло время. Минула будоражащая кровь и сулящая призрачные, но радужные надежды весна, докатилось до середины знойное лето, но ничего в отношениях Степана и Натальи не менялось. Как и прежде, они перед обедом гуляли, а теперь, когда теплые светлые вечера тянулись чуть ли не до полночи, выходили погулять и вечером. С наступлением тепла молодежь городка собиралась в той самой рощице, куда они ходили еще в начале своих прогулок. Степан с Натальей тоже пошли туда, но не были участниками шумного веселья. Они как чужие наблюдали за плясками и играми, слушали после задорных и забористых частушек лирические страдания, а после грустную песню о несчастной женской доле с ее беспросветной нуждой, пьяным мужем и голодными детьми. Дослушав эту песню, Наталья молча развернулась и пошла домой. Степан с трудом нагнал ее.

– Наташа, что случилось? – взволнованно спросил он, едва переведя дух.

Она продолжала идти непривычно быстрым шагом, ничего не отвечая.

– Наташа, – взмолился он, – я не могу за вами угнаться.

– Я же не на поводке вас веду, да и дорогу назад вы знаете, – непривычно резко ответила Наталья, не сбавляя шага.

Степан прекратил бесполезные попытки догнать ее и медленно поковылял в одиночестве, теряясь в догадках. Что могло послужить столь резкой перемене ее настроения? Ведь наверняка не эта грустная песня, Наталья никогда не была сентиментальной.

В столовой Натальи не было. Мать в одиночестве сидела за сервированным столом.

– А Наталья где? – с порога спросил Степан.

– Да вот накрыла стол, сослалась на головную боль и ушла к себе. У вас с ней ничего не произошло? – она пристально посмотрела в глаза сына.

– Что может между нами произойти, – грустно отозвался тот. – Гуляли как обычно, слушали, как девки поют, а потом она вдруг сорвалась и ушла. Меня бросила, – с обидой добавил он. – Не пойму, что с ней случилось.

– Ну, если не обидел, так причина в другом.

– В чем другом?

– Да созрела она, замуж пора, – заключила мать, разливая по тарелкам суп из фарфоровой супницы, словно речь шла не о девушке, а о телке.

– Красивая она и умная, – задумчиво произнес Степан. – Если бы меня полюбила такая девушка…

– Ишь, губы раскатал, – прервала его мать. – Ну и полюбит, а дальше что? Где тебя с ней примут. Ни в одном приличном доме не примут. Вижу я, как ты на нее смотришь. Давно хотела отказать в месте, да привыкла к ней, и ведет она себя прилично, не вешается никому на шею, – закончила она в несвойственной для нее резкой форме, и Степан понял, что теперь у него окончательно отняли мечту.

Обед прошел тихо и как никогда скучно. Некому было ни начать беседу, ни поддержать. За этим обедом Степан решил объясниться с Натальей и передать ей мнение матери насчет его чувств. Ответственность была снята с него, и это придавало смелости.

На следующий день Наталья была прежней. Спокойной, уравновешенной и холодной. Перед обедом они, как обычно, отправились на прогулку.

– Что с вами вчера произошло? – Спросил участливо Степан, как только за ними закрылась калитка.

– Да так, мелочи. Голова вдруг разболелась, мигрень, наверное.

– А нынче как вы себя чувствуете, ведь болезни быстро не проходят.

– Это у господ, а у слуг быстро.

– Зачем вы все время стараетесь себя унизить? – с горечью произнес Степан. – Ведь в доме к вам никто не относится как к служанке. И маменька вас уважает.

– С чего это вы вдруг решили?

– Мы вчера с ней объяснились, и она сказала о вас много лестного.

– Что привело вас к объяснению?

– Я дал ей понять, что вы мне очень нравитесь, а она ответила, вы мне не пара, но она ценит в вас ваш характер и гордость.

– Это скорее оскорбление, чем комплимент, – тихо, словно для себя, произнесла Наталья. – Значит, я словно прокаженная, меня с вами ни в одном приличном доме не примут.

– Откуда вы это знаете? – испуганным шепотом спросил Степан.

– В подобных случаях всегда приводят одни и те же аргументы. Да и вы не таились. Объяснялись довольно громко.

Степан как-то упустил из виду, что столовая находится на первом этаже, а комната Натальи на втором, и испытывал жгучий стыд, ведь он в этом разговоре даже не вступился за Наталью. Он просто молчал, он остался тем же, кем был и в гимназии, и в кадетском корпусе. Дальше они долго молчали, и лишь тогда Наталья робко спросила.

– А я вам действительно нравлюсь?

– Да, – чуть слышно выдохнул Степан. – Я вас люблю, очень, с первой встречи, – уже громче и увереннее произнес он.

– Отчего тогда молчали, не открылись раньше?

– Так вы ж совсем меня всерьез не воспринимали. Да и инвалид я, – грустно добавил он.

– О, дождь начинается, – весело сообщила Наталья, поднимая лицо навстречу каплям, и громко рассмеялась. – Дождь-то грибной, – со значением сообщила она.

Степан находился в полном недоумении. С одной стороны, было слово матери, исключающее всякую надежду, с другой стороны, счастливый смех девушки, услышавшей признание. По возвращении домой промокших, но веселых и отчего-то радостных, их, а вернее Степана, ждало хорошее известие. Хлопоты матери привели к положительному результату, он был принят на службу в земскую управу, в которой всю свою жизнь прослужил его отец. Должность, правда, была значительно ниже отцовской, но лиха беда начало. Дообеденные прогулки прекратились, уклад жизни несколько изменился. Завтраком Степана кормила по утрам кухарка, а в обед и в ужин все было по-прежнему. По вечерам они так же выходили на прогулку. В один из дней, придя со службы на обед, он застал мать дома одну. На его вопрос, где Наталья, она ответила, что с Машей с утра ушли по грибы и что – то задерживаются. Не успела она договорить, как в столовую вошла раскрасневшаяся, с сияющими глазами Наталья.

– Господи, как хорошо-то. Просто сказка, – прямо с порога начала она. – И чего мне в деревне не сиделось! Я уж успела забыть, как по грибы ходят. Правда, далеко пришлось идти. Ближние рощи ребятня успела пройти, ни грибочка не нашли.

– Так хоть на жаркое набрали? – перебила ее Евдокия Ивановна.

– Набрали, конечно, да еще на какое. Два полных лукошка. Еле донесли. Есть хочется-я-я, – добавила она после недолгой паузы.

– Умаялись, поди? – с сочувствием спросил Степан, откровенно любуясь прекрасным оживленным лицом, с которого впервые сошли напускная холодность и строгость.