Там, откуда родом страх

– Конечно, устали, да еще как. К тому же на открытом месте жара ужасная, а в тени сыро и очень душно. Мы завтра с Машей хотим снова пойти. Евдокия Ивановна, отпустите?

– Идите, – ответила та, подозрительно поглядывая на сына. – А ты на службе-то сегодня был или тоже по грибы ходил? Что-то вы сияете больно оба. Да я это так, с дуру ляпнула, – смутилась она, заметив недоумевающие взгляды сына и служанки. – Я грибы в любом виде люблю. Только чтоб Степан Титович был утром накормлен, и чтобы на обед было что разогреть. Стряпать сама я не стану.

– На этот счет можете не беспокоиться. Мы с Машей вечером все приготовим.

И грибы переберем и промоем. Завтра на ужин Маша их в сметане приготовит.

На следующий вечер, как обычно, Наталья сопровождала Степана на прогулке. На этот раз она была задумчивой и немногословной. Когда в положенное время заскучавший Степан повернул к дому, Наталья удержала его.

– Вы прислушайтесь, тишина-то какая. И ведь это происходит чаще всего летом и именно в момент, когда день еще не закончился, а ночь не началась. Получается ничейный отрезок времени. Если бы научиться управлять временем и завладеть этим промежутком, можно было бы стать властелином мира хотя бы на время.

– Зачем вам это? – искренне удивился Степан. – Придет же такое в голову. Это мальчишкам пристало фантазировать. Да и как можно стать властелином, имея отрезок времени.

– Это не фантазии, и я не мальчик. Это мечта. Хотя время только отмеряет пройденные моменты, оно наделено самой мощной силой. Все, что на земле создается и разрушается, подчинено времени. И еще время – самая умная субстанция. Ведь именно оно дает ответ на правильность или неправильность принятого когда-то решения.

– И творят, и разрушают и человек, и природа в равной мере. Время тут не причем, – возразил Степан. – А вот насчет мудрости времени, мысль интересная, но хоть и говорят: «Время покажет, кто был прав», не время выявляет правого, а конечный результат. Так что ваша мечта – самая настоящая химера.

– Нет, я не согласна, над всем властвует только время. Время способно убить даже неживое. Память, например. Ой, смотрите, какая огромная и лохматая гусеница, – переключилась она на реальность, наступая на гусеницу.

– Господи, – поморщился Степан. – Вам не омерзительно давить живность?

– Нет, не омерзительно, – с вызовом ответила Наталья. – Я потомственная крестьянка, во мне сработал заложенный в меня рефлекс, и я уничтожила вредоносное насекомое.

– А если вредным для вас окажется кто-то крупнее и серьезнее?

– Это сути не меняет, – равнодушным тоном ответила Наталья, подняв к темнеющему небу глаза. – Все, что стоит на пути и мешает продвигаться к цели, подлежит уничтожению. Цель крестьянина – урожай, и он вправе уничтожать все, что ему мешает вырастить его и собрать. Идемте домой. Вон звезды уже высыпали. Загулялись мы нынче.

Возвращались молча. Наталья молчала от того, очевидно, что высказалась, а Степан прокручивал в голове услышанное. И хоть был человеком образованным, никак до конца не мог вникнуть в суть убеждений Натальи. Да и вообще не понимал: убеждения это, жизненный опыт или просто бред девчонки, нахватавшейся верхушек самых разных наук и начитавшейся непонятных для нее умных книг.

Они подошли к дому. Ночь уже вошла в свои права, стало темно, но фасад дома не светился ни одним окном. Не было света и в окне Евдокии Ивановны.

– Что-то у маменьки свет загашен, – с тревогой в голосе сказал Степан, открывая калитку в створе тесовых ворот.

– Да спит, наверное, – беспечно ответила Наталья. – Время-то позднее.

На крыльце сидели Маша и Миша. Она лузгала семечки, а он густо дымил самосадом.

– Маменька где? – сходу спросил Степан.

– У себя, наверное. Они после ужина к себе пошли и не выходили больше. Я все прибрала. У меня везде чистота и порядок, – на всякий случай защитилась Маша.

Испытывая неведомое ему ранее предчувствие, Степан поднялся на второй этаж и вошел в комнату матери. Тотчас раздался его крик с нотками истерии.

– Наташа, Наташа, скорее сюда!

Прошедшая в свою комнату Наталья быстро вернулась и вошла в комнату хозяйки. То, что она увидела, вызвало в ней приступ тошноты. Бледная, с густой синевой вокруг запавших глаз, залитая зловонными испражнениями и рвотой, поперек кровати лежала Евдокия Ивановна. Пальцы рук с синюшными ногтями слегка подрагивали, и только это указывало на то, что она еще жива.

– Наташа, Наташа, – раз за разом повторял Степан, уставившись на нее невидящими расширенными от ужаса глазами.

– За доктором надо послать, – быстро отреагировала Наталья, выходя из комнаты и спускаясь вниз. Отправив Михаила, она назад подниматься не стала, уж слишком мерзким был запах в той комнате.

Доктор, живущий на этой же улице, пришел через четверть часа и лишь констатировал смерть, вызванную отравлением. Он виновато улыбнулся, вот, дескать, пораньше бы, тогда можно было промыть желудок, и, если на то была Господня воля, могли бы спасти. А так, – он безвольно развел руками и написал заключение о смерти, предупредив, что обязан сообщить о смерти из-за отравления в участок.

На службу Степан эти дни не ходил. Был занят подготовкой к похоронам, а потом их проведением. Приходил пристав, допросил всех обитателей дома, особенно пристрастно Машу, поскольку она и собирала, и готовила грибы, но та так искренне была огорчена и напугана, что он оставил ее в покое. В той же манере он попытался допросить и Наталью, поскольку и она была причастна, но был вынужден отступить под напором ее аргументов, эрудиции и интеллекта. То, что ядовитый гриб достался именно Евдокии Ивановне, чистая случайность. Ели их все, в том числе и прислуга. Допрос перешел в приватную беседу, и пристав не нашел причин, из-за которых Наталья могла отравить свою хозяйку. Состава преступления не было выявлено, смерть наступила вследствие непреднамеренного употребления в пищу ядовитых грибов, и дело, так и не начавшись, было закрыто. В положенное время рабу Божью Евдокию отпели в местной церквушке и похоронили рядом с мужем. На поминальном обеде народу было мало, в основном старушки, соседки по улице. Родни у них не было, подруг уже растеряла, осталась одна-единственная. На девять дней пришлось для людности пригласить монашек, но потом и сами были не рады. Их застолье было сродни пьяному. Только страсти разжигал не алкоголь, а пение. После каждой пропетой христианской песни или молитвы они входили все в больший раж, а аппетит их с каждым съеденным куском все увеличивался. Наталья с Марией едва поспевали наполнять моментально пустеющие тарелки. Наконец Наталье это надоело.

– Все, Маша, хватит. Мы все равно не набьем их ненасытные утробы. Убирай все со стола, ставим на стол булочки и кисель. Пора и честь знать.

– Так ведь обидятся. Неловко как-то, люди-то Божьи.

– Ничего, и Божьи должны меру знать. Мы с тобой, не Божьи что ли?

– Так они по-другому…

– Делай, что говорю, – рассердилась Наталья, и Мария покорно принялась забирать тарелки с остатками еды прямо из-под рук монашек. Вопреки опасениям Марии, они восприняли это как должное. Может, они и ели так много потому, что тарелки не пустели, а обижать отказом хозяев они не хотели. Во всяком случае, они с не меньшим аппетитом съели булочки, выпили кисель, дружно поднялись, словно по команде, коротко помолились и удалились, не благодаря за угощение и не прощаясь. На сорок дней Наталья попросила Степана не приглашать их. Помянут сами, и будет. Со смертью хозяйки ничего в раскладе жизни не изменилось. Только время могло внести свои коррективы, оставалось отдаться его течению и ждать.

Глава восьмая

Время отсчитало три года со дня смерти Евдокии Ивановны. Наталья продолжала жить в когда-то принадлежавшем покойной доме, но уже в качестве хозяйки. Процесс перехода из одного качества в другое, более значимое, прошел легко и безболезненно. Через три месяца после смерти хозяйки она поздним вечером вошла в комнату Степана, разделась и легла к нему в постель. Ее девственность не позволила тому судить о ней худо. Он искренне воспринял это как проявление чувств и подарок судьбы. Их нечастые тайные встречи продолжались в течение года, а потом они обвенчались. Свадьбы как таковой не было. Из деревни она никого приглашать не стала, стыдясь лапотников, в городе у нее из родных была только сестра. Ее она и пригласила с мужем. Были еще две ее подруги да несколько офицеров, товарищей Степана. Наталье, как всякой женщине, хотелось шумной и людной свадьбы, чтобы блистать на ней нарядами и красотой, ловить на себе восхищенные взгляды мужчин и завистливые – женщин. Но ничего этого не было, и причин тому было масса. Во-первых, жених – инвалид. С ним много не покрасуешься. Во-вторых, он офицер, а она крестьянка. И в-третьих, и этот пункт перекрыл оба первых, кроме дома, покойная оставила в наследство сумму, которой едва хватило на похороны. Мечты о богатой жизни с балами и зваными ужинами так и остались мечтами. Теперь она тщетно искала выход из создавшегося положения, которое и создала сама. Она в мыслях перебирала десятки способов разбогатеть: от торговли в собственной лавке, что претило ее самолюбию, до разбоя на большой дороге, что его тешило. Будь она мужиком, без всяких сомнений отправилась бы мыть золото. Так и прошли три года в тщетных потугах найти способ разбогатеть. Со Степаном она своим недовольством и мечтами не делилась. Он был существом приземленным, его не манили никакие перспективы. Его устраивало его положение, позволяющее держать прислугу из двух человек и вполне прилично питаться. Дальше этого его запросы не уходили. Он все еще носил свои армейские мундиры, сняв с них погоны. Носил бы и сапоги, подбивая их в сотый раз, если бы ноги были здоровы.

В один из теплых летних дней, в самом его конце, Наталья прогуливалась по городскому базару, заглядывая в лавки и проходя ряды торговцев. Ей особо ничего не было здесь нужно. Она часто приходила сюда просто окунуться в мир контрастов. Здесь можно было увидеть рядом с роскошью нищету, с дорогими французскими туалетами – работы местных портних, рядом с седлами и хомутами – изящные фарфоровые фигурки. Так она переходила из ряда в ряд, из лавки в лавку, отмахиваясь от назойливых приказчиков, пока ее внимание не привлекли три мужика. В маленьком городе привыкаешь к его жителям, и если не знаешь всех, то, по крайней мере, среди прочих сразу узнаешь чужака. Эти были чужаками. Одеты они были, как одеваются фабричные по выходным: в косоворотки, темные костюмы с заправленными в хромовые сапоги брюками, на головах – картузы. Они шли ей навстречу от лавки старьевщика. Идущий в середине пересчитывал деньги. Когда они стали подходить ближе, Наталья услышала раздраженный голос считавшего деньги: «Вот старый скупердяй, мало того, что за гроши все скупил, так ведь еще и опять обсчитал». Уже минуя их замедленным шагом, она слышала, как кто-то предложил вернуться. Больше она ничего не услышала, но, когда оглянулась, мужчины продолжали идти своим путем. Эта встреча отчего-то взволновала Наталью, она стала чаще ходить на рынок, заглянула в лавку старьевщика, куда раньше из-за врожденной брезгливости ни разу не заходила, и была поражена грязью и убожеством этого заведения. Старая одежда была свалена в кучу, отдельными экземплярами висело только то, что еще можно было носить, но что едва ли станут покупать. Отдельно свалены металлические отходы. Наталья брезгливо оглядела все это и вышла. Хозяин лавки то ли грек, то ли армянин, выглянул было из своей коморки, заслышав посетителя, но сразу скрылся, поняв, что посетитель человек случайный. Наталья не разбиралась в различных производствах, знала лишь, что весь этот хлам идет на переработку, а что из него получится потом, для нее было тайной. Но она твердо знала, что больших денег на этом не заработаешь. Что же тогда влечет ее сюда? Она продолжала наблюдать за лавкой и еще раз видела тех троих. На этот раз они шли в сторону лавки, неся на плечах довольно большие мешки, скрылись в ней и довольно долго не выходили, а когда вышли, руки их были свободны, и они чему-то смеялись. Один из них злорадно произнес, проходя мимо Натальи: «Давно надо было прижать его. Теперь будет как миленький». Для Натальи эта фраза не осталась пустой репликой из короткого отрывка чужого разговора. Она поняла, что старику дали понять, с кем он имеет дело. Теперь он не будет больше обманывать. Интересно, есть в этом хоть что-то, что может ей прояснить ход событий. Ведь что-то происходит. Недаром же ее притягивает эта лавка. Она осторожно приоткрыла дверь и заглянула вовнутрь. Никаких мешков она не увидела. Продолжая наблюдать, она сделала еще одно открытие. В лавку периодически наведывался околоточный и выходил оттуда с самодовольной усмешкой на лице.

Все сопоставив, Наталья наконец поняла, что ее так магически притягивает к этой лавке. Деньги, там крутились немалые деньги. Старье было лишь прикрытием. Старик скупал и перепродавал краденое, а околоточный опекал его. Как-то надо сделать, чтобы и она имела право на деньги старьевщика. Чем она хуже других, загребающих деньги чужими руками. Надо как-то познакомиться с этой тройкой. Как говорят люди, старьевщик владеет этой лавкой с незапамятных времен, и наверняка за все это время ее предназначение не менялось. А если это действительно так, то он мог скопить очень большие деньги. Живет он по-нищенски. Одевается в старье, которое скупает, питается хлебом да овощами. Очевидно, он болен скопидомством. Такие могут спать на золоте и помереть с голода. Надо было как-то начинать действовать, но как? Для начала надо было познакомиться с той троицей, но как это сделать, она даже не представляла. Продолжая ходить на базар, она однажды вновь увидела их с большим кожаным саквояжем. Процедура повторилась, только на этот раз они задержались у старьевщика надолго. Очевидно, не сходятся в цене, подумала Наталья, лихорадочно ища предлога для знакомства. Они уже шли ей навстречу, она замедлила шаг, не зная, что предпринять, и в это время услышала насмешливый голос.

– Что, барышня, не мужичка ли ты тут себе подыскиваешь? Больно часто ты нам на глаза попадаешься. Может, я сгожусь, мужик я в этом теле хоть куда, если тебе, конечно, приспичило до не могу. Если я не мил, так вот еще двое, я в обиде не буду, мы, как братья, все делим поровну. Хочешь, мы и тебя по-братски поделим на троих, – громко рассмеялся мужик. Его напарники дружно поддержали.

– Нет, не хочу, – ответила Наталья, сверля говорившего холодным презрительным взглядом. – Я не сука, и мне не нужна стая кобелей.

– Ты, барышня, извини, смутился под ее взглядом мужик. И так видно, что ты не сука. Пошутил я, понимаешь. Ладно, мужики, пошли.

– Постойте, – решительным голосом остановила их Наталья. – У меня к вам дело есть. Стоящее дело.

– А ты кто такая? – пристально посмотрел на нее самый старший из троих.

– Я заказчик, заинтересованное лицо. Хочу предложить вам работу.

– Мы не поденщики.

– А эта работа и не поденная, а почасовая. А оплата годичная.

– Как это? – удивился третий мужик, высокий и стройный.

– Та вот так вот. Поработал часок, а потом год в молоке купаешься.

– Чего ты нам тут сказки рассказываешь, – рассердился Старший. – Иди своей дорогой, а мы своей пойдем.

– Никуда я не пойду, – решительно заявила Наталья. – Я за вами уже два месяца хожу, все не решалась подойти. Вы хоть выслушайте. Дело стоящее. Ей-богу.

– А мы тут при чем? – опять вступил в разговор Старший. – Попроси кого другого. Мы по найму, говорю тебе, не работаем.