Млечные истории – I

– А обувь с магнитной подошвой – это вовсе смешно? В каком-то фильме видела, тоже старом. Вот прямо как перед глазами картинка вспомнилась. Простите, мистер Батлер, за столь детский вопрос, просто я в жизни космосом, можно сказать, не увлекалась. До сегодняшнего старта, по крайней мере. В курсе только прописных истин, да иногда муж что-нибудь расскажет. Моё поприще – это как раз кино.

– Из кино я вас и знаю. Смотрел фильмы с вашим участием. А магнитная подошва… или какая другая, сцепляющая. Бывали идеи о каких-то высокотехнологичных присосках и липучках. Это действительно смешно. Тело в невесомости, а притягиваются только ботинки. Представьте насколько крепко их нужно на ноге зашнуровать. Ступни ног даже не давят на стельку внутри обуви. Ты постоянно норовишь вылететь из собственных ботинок. Да и какой в этом смысл?! Легче оттолкнуться да пролететь, чем сопровождать передвижение по станции пошаговым примагничиванием своих ботинок. Или тогда уж добавить на руки магнитные перчатки – и, простите, на четырёх точках. Будет чуть удобнее.

– Вот пусть фантасты и продолжают об искусственных гравитациях книжки писать, а режиссёры фильмы снимать, – в слегка декларативном тоне высказался генеральный секретарь.

– Обязательно пусть пишут. Как же без них! Скучно будет. Но режиссерам сложнее. Писатель, он что, написал действие, обрисовав обстановку, а режиссеру картинку нужно воспроизвести. Два века назад ой как сложно было снимать фильмы, где герои пребывают в невесомости. Слишком много мелких деталей приходилось учитывать. Писатель написал, что герои решили кофе сварить и попить, а режиссёру и оператору с этим мучиться, – под эти слова Анант Батлер подлил себе кофе. – Это сейчас съёмки в натуральных декорациях могут проходить. На орбите, на Луне, уже и на Марсе некоторые эпизоды снимали.

Но вот что я ещё хочу заметить. Раньше писатели и режиссеры, которые фантасты, своими сюжетными подробностями о новых технологиях и изобретениях постоянно не попадали в соответствующее время. Торопились вечно куда-то. Например, в двадцатом веке снимали фильмы про двадцать первый век с указанием конкретного года, в котором по сюжету действие происходит. Напридумывают того, другого, третьего. Потом приходит двадцать первый век, наступает этот самый год… А где оно?! Ничего подобного и в помине нет. Мало того, ещё и долго не будет. Казус! Чересчур оптимистично те фантасты в будущее смотрели. Мы вот сейчас во второй половине двадцать второго столетия живём, а некоторых вещей, что ещё на двадцать первый век были «запланированы», не видим. Естественно, все книжки не прочитаешь и все фильмы не посмотришь – тут и жизни не хватит. Но вот из того, что мне попадалось… что я читал и смотрел… мне только один писатель запомнился, который взял время по сюжету с запасом и примерно угадал.

– Полагаю, у него в книге нет гигантского, километрового в длину межзвёздного корабля с поперечным «бубликом» полукилометрового диаметра, что вращается на подшипнике несоприкосновения, – вставил генеральный секретарь.

– Нет. У него всё гораздо реалистичнее, – подтвердил учёный.

– И я всю фантастику делю по содержанию на две фантастики: более-менее реалистичную и диковинную, – генеральный секретарь закончил с яблоком, вытер руки и отодвинул от себя тарелку. – И ту и другую можно потреблять с одинаковым удовольствием, только нужно настроить себя на определённый лад. Иногда у тебя есть возможность призадуматься, а иногда тебе преподносят ну совершеннейшие чудеса.

– Мне в фильмах на космическую тематику не довелось участвовать, – произнесла бывшая киноактриса, нарочно придав себе выражение лёгкого сожаления.

– Может, и к лучшему? А то вдруг фильм оказался бы в жанре реалистичной фантастики. Пришлось бы тебе тогда играть героиню, которая участвует в межзвёздном перелёте без гравитации, без заморозок и без многолетних снов, – ответил муж.

– И как бы такое выглядело?

– Это выглядело бы и грустно, и смешно одновременно, – предопределил Анант Батлер. – Давайте представим, что нам нужно снять максимально реалистичный фильм на основе сегодняшнего запуска, который по сюжету будет пилотируемым.

– Давайте, – подхватил генеральный секретарь. – Лететь больше тысячи лет, и сразу фантастически допустим, что мы сможем добиться того же разгона при увеличенной из-за наличия людей полётной массе. Дорогая, сейчас будет немножко страшновато. Считаю, что в корабль нам придётся посадить детей: одного мальчика и двух девочек.

– Согласен. Это оптимальный максимум для сохранения расчётного срока полёта и оптимальный минимум для сохранения смысла всей затеи, – поддержал собрат по логике.

– В виде неукоснительной к исполнению инструкции к полёту строго-настрого наказать им, как можно дольше не размножаться. Лет этак до пятидесяти, дабы покрыть побольше расстояния и полётного времени. Потом, чтобы их дети тоже не рожали раньше достижения такого же возраста. И так с каждым последующим поколением. Дожили до пятидесяти лет, сделали мальчика, сделали двух девочек, вырастили их, скажем до пятнадцати лет, и всё! Дальше получается, что больше не нужны. То есть в шестьдесят пять человек становится балластом. До пункта назначения, как ни старайся, не долететь – так и так помирать в космосе. А зря потреблять архидрагоценные еду и воздух категорически нельзя. Что делать? Преисполненное высокой целью, отработанное поколение обязано совершить космическое харакири. Например, просто выброситься за борт.

– Какой ужас! – воскликнула женщина.

– Я предупреждал, что будет сурово.

– При длине одного этапа в пятьдесят лет двадцать три поколения должны в общей эстафете поучаствовать, – сразу подсчитал Анант Батлер. – Трое детей зайдут в корабль при старте, трое очень далёких их потомков выйдут из корабля в конце путешествия. И шестьдесят три человека, итого, в ходе полёта выбросятся за борт.

– Кошмар! – прозвучало опять от женщины.

– Надо ещё учитывать, что начиная с третьего поколения патологии начнутся. Всем понятно, какого ребёнка брат с сестрой могут «замутировать». Не на третьем, так на следующих поколениях гарантированно не повезёт.

– Включится процесс выщепления рецессивных гомозигот… в условиях неизбежного инбридинга, – добавил учёный.

– О господи, мистер Батлер!

– Это ещё малая доля всех ужасов, – продолжал нагнетать генеральный секретарь. – Родиться внутри металлического корпуса. Расти, не имея друзей, подруг, а только брата и сестёр, к которым аморально иметь какие-либо иные чувства, нежели родственные. Созрев, пофилософствовать на тему «Что есть твоя жизнь?» Понять, что она целиком принадлежит проекту, придуманному не тобой. Что ты существуешь только ради того, чтоб протащить по времени форму жизни, выведенную где-то очень-очень далеко от твоего настоящего местоположения, чтоб твои прапрапра… какие-то там внуки смогли повстречаться уже с другой формой жизни, о которой совершенно ничего никому не известно.

Реалистично мыслящий фантаст развёл руки в стороны и вопросительно – в стиле «ну как вам такое?» – посмотрел на жену. Потом добавил:

– Родиться, взять эстафетную палочку, протянуть время, передать эстафету, самопожертвовать собой. И вся жизнь!

Сколько-то мгновений висело молчание.

– Можно говорить, что ты не родился, а тебя вывели с определёнными целями, – не стал надолго растягивать безмолвие Анант Батлер. – И чем там заниматься, в этом замкнутом корпусе? Нет дня, нет ночи. На освещении надо экономить. Научиться читать… а писать учиться вроде и незачем. Страшно представить, каково это, знать о Земле только из видеофайлов и электронных книжек. Смотреть в фильмах, как люди резвятся на пляже у моря, как катятся на лыжах по склону горы, как играют с собакой или гладят кошку. Как в ресторане вечером при Луне кушают что-то очень вкусное, запивая вином. Как плавают в бассейне или… Послушайте, а как сильно наверняка там захочется просто принять горячую ванну! Хоть какая-то радость в унылом полёте. Может, в нашем фильме учтём, что у узников металлического корпуса имеется возможность полежать в горячей воде?

– Ну-у, мистер Батлер, это на грани фантастики, – улыбнулся сорежиссёр. – И не полежать, а повисеть в горячей воде.

– Да-да, конечно. И вот, вися в горячей ванне… то есть в горячем пузыре… философия о смысле собственной жизни как раз и полезет в голову. «За что мне такое?» «Почему именно я?» «Кто обрёк меня на подобную участь?» По ужасному невезению жизнь твоя оказалась на алтаре чьего-то замысла, да ещё и с неопределённостью конечного результата. С пользой ты жил или впустую – не ясно! Тут с ума можно сойти.

– И раньше срока выброситься из корабля, не пролетев и десятой части пути, прервав, к чертям, всю миссию, на которую человечество возлагало беспрецедентные, межзвёздно-эпохальные надежды, – в печальном стиле завершил гипотетический сценарий генеральный секретарь.

– Какая грустная картина. Жуть! Хуже тюрьмы с пожизненным сроком… – Казалось, ещё немного, и по милому женскому лицу покатится слеза.

– Высокая цель оборачивается жестокостью, как это часто и бывало в нашей истории.

– Не будь вы в такой должности, я бы вас к нам на проект позвал работать, – прокомментировал Анант Батлер.

– А если сделать фильм с хорошим концом? Если всё-таки долетели, то какой будет финальная сцена?

– Ой, дорогая, двадцать три поколения будут жить, рожать детей в условиях невесомости и геометрически прогрессирующей гомозиготности. Изменения неотвратимо произойдут.

– Это кто ж тогда прилетит в конечную точку?

– Как раз те самые шаробразы и прилетят! Выкатятся такие из корабля перед братьями по разуму: «Ой, вы на нас не смотрите, мы в полёте изменились слегка!»

– «А те, которые нас отправили к вам, они на самом деле выглядят намного симпатичнее», – подхватил учёный, показав на себя обеими руками сверху вниз.

Оба дружно засмеялись.

– Вы, мужчины, всю жизнь остаётесь детьми, – усмехнувшись, пожурила женщина. – После ужасов ехидничать.

– Не было бы так смешно, если б перед этим не было грустно, – смеясь, оправдывался муж. – И, кстати, момент тоже немаловажный и неизвестный. Там душе-то человеческой при рождении, собственно, есть откуда взяться? Вдруг она только здесь, на Земле, в теле новорожденного появляется, а там, меж звёзд, с этим, может быть, имеются проблемы.

– Хм!.. Интересное замечание. С ходу не отвергнешь, – произнёс Анант Батлер, задумавшись.

На некоторое время опять наступила тишина. Все размышляли, наверное, об одном и том же, но отдельными траекториями. Как если бы три человека поодиночке выбирались разными путями из одного лабиринта.

Быстро темнело. Небо очистилось, и звёздная рать массированно наползала с востока. Луна явила себя в полной красе. Город включал огни. Кварталы зажигались правильными линиями и фигурами, парковые зоны радужными гирляндами. Вдалеке, в северо-восточной части города, детский парк заиграл разноцветьем аттракционов (по эмблеме ООН детским парком была Австралия).

Из двери, что соединяла террасу с приёмной, появилась всё та же девушка в деловом костюме. Принесла шерстяное манто, вполне понятно для кого, и за которое её тут же поблагодарили.

– Что-нибудь ещё нужно? – спросила она.

– А… стакан молока, если можно, – поднял руку Анант Батлер и, будто извиняясь перед всеми, добавил: – Как кофе попью, так почему-то всегда на молоко следом тянет.

– Да, конечно, – и девушка перевела взгляд с гостя на своего босса. – Я хотела спросить, вы в Большой парк полетите или поедете?

– Мы поедем или полетим? – переадресовал и персонализировал вопрос генеральный секретарь.

– Поедем, – решительно сказала жена. – Мистер Батлер, вы с нами?