Шурави, или Моя война

– Что голову повесил, Абрамов? – спросил он, улыбаясь. – Радоваться нужно, город наш, ни убитых, ни раненых. Такое у меня впервые.

Виктор молчал, Что спорить с командиром, он, как всегда, был прав.

– О чем думаешь? – поинтересовался Марченко и пристально посмотрел ему в глаза.

Наверное, командир подумал, что он ответит – о Татьяне, но неожиданно для себя Виктор сказал, что о матери, хотя думал о ней. Последние сутки, он только и делал, что вспоминал о ней. Ее имя плотно засело в подкорке его мозга.

«Интересно, а о ком сейчас она думает, о ком молится, обо мне или о нем?» – в очередной раз спросил он себя и невольно перевел взгляд на сидящего рядом с ним Марченко.

Командир тоже молчал, наверняка, думал о ней. Чувства обиды и ревности начали бурлить в груди Виктора.

– Пойду, выставлю посты у склада, – сказал Абрамов Марченко.

Он, молча, кивнул. Виктор встал из-за стола и, загасив окурок сигареты, направился во двор казармы.

***

Где-то в горах по-прежнему гремели взрывы, это наша авиация уничтожала остатки отрядов моджахедов. В город, лязгая траками гусениц, вошел мотострелковый батальон. Марченко, заметив машины пехоты, на БТРе направился в их сторону. Передав склады под охрану вошедшим подразделениям, бойцы отряда собрались около казармы и стали ждать возвращения Марченко. Командир появился лишь через два часа. Он был чем-то озабочен. Заметив Абрамова, он махнул ему рукой.

– Виктор, штаб поставил перед нами новую задачу, – произнес он. – Сейчас выдвигаемся из города и идем по следу горно-пехотного полка. При обнаружении моджахедов наводим авиацию и артиллерию. Мы должны не дать мятежникам уйти в Пакистан.

– Командир, нельзя ли проще, – ответил Виктор. – Скажи, что мы должны «оседлать» единственную дорогу, по которой может двигаться эта колонна. А то начал, словно мы в Генштабе или на учениях в Союзе.

Марченко улыбнулся шутке Виктора и потрепал его за плечо.

– Взрослеешь на глазах, Абрамов. Я рад за тебя

К вечеру последовала очередная команда, которой Марченко был явно не рад этому.

– Виктор! Зайди ко мне, есть разговор, – произнес он и направился в одну из пустующих комнат казармы.

Абрамов молча, взял автомат и двинулся вслед за ним.

– Вот что, Абрамов. Командование считает, что мы должны оставить здесь свои машины. Там, куда оно направляет нас, они не понадобятся. Нам придают саперный взвод, тридцать человек. Сейчас придут «вертушки». Собирай людей, пусть возьмут только самое необходимое: воду и боеприпасы.

Виктор кивнул и побежал отдавать указание. Через два часа бойцы отряда и саперы быстро погрузились в вертолеты. Десантировался отряд в нескольких километрах от границы с Пакистаном. Теперь в темноте спецназовцы должны были заминировать дорогу и «оседлать» последний перед Пакистаном перевал. Саперы трудились, как проклятые, хорошо осознавая, что от их работы зависит слишком много. Где-то далеко раздался шум, чем-то напоминающий шум сошедшей лавины. Все остановились и прислушались. К Виктору подошел Марченко и озабоченно посмотрел на него.

– Иван Тимофеевич, – обратился Абрамов к нему по «гражданке», – тебе не кажется, что нас слишком мало, чтобы остановить полк, или мы здесь, как двадцать восемь панфиловцев под Москвой?

– Что ты говоришь, это так не похоже на тебя, Абрамов. Раньше тебя всегда интересовало количество врагов, сейчас больше интересует наша сила. Конечно, если они развернутся, то мы их не только не сдержим, но даже не остановим. Но этого мы не должны им позволить сделать это.

– И чем же мы их должны останавливать, товарищ командир? Этим? – Виктор протянул ему свой автомат.

– Если нужно будет, и этим. Я тебе еще раз говорю, как своему заместителю, что наша задача не задержать полк, а лишь приостановить его движение. Полк, похоже, полностью втянулся в Кунарское ущелье и будет здесь часа через полтора. Ты сам посмотри, какая здесь местность, особо и не развернешься. Остальное все сделает наша с тобой Краснознаменная армия. Накроют «Градом», а вертолеты добьют остатки. Так что не бойся, Абрамов, мы здесь лишь в роли пастухов, чтобы овцы не разбежались по сторонам.

Его последние слова, как нож, резанули по самолюбию Виктора.

– Ты знаешь, командир, я не боюсь. Как сказал Шекспир – умерший в этом году, автоматически избавляется от этой процедуры в следующем.

– И это сказал твой Шекспир? Видно, умный был мужик. Я тебе тоже могу сказать, что солдат, потерявший веру в победу, обречен на поражение. Поэтому держи себя в руках и не будь похож на бабу. Ты же мой заместитель!

– Вот, слушая тебя, Иван, я почему-то подумал, хорошо, если сразу и наповал. Страшнее остаться без рук или без ног. Кому ты такой будешь нужен. От здоровых мужиков отворачиваются, не то, что от калеки.

– Давай, не каркай. Мысль, она материальна. Кстати, я все время хотел тебя спросить, Абрамов? Когда убили Лаврова, кто из ребят стрелял из его пулемета?

– А зачем тебе это? Ну, я стрелял, – коротко ответил Виктор.

– Я так и подумал. Раньше, я почему-то считал, что среди «партизан» таких ребят, как ты, не бывает.

– Это почему? Мы хоть и не кадровые офицеры, но кое-чему научились за это время.

– Не обижайся, это я, чтобы завести тебя.

Он повернулся и ушел в темноту. Через пять секунд его силуэт растворился в этой чернильной ночи.

– Абрамов, ко мне! – закричал Марченко и дважды мигнул ему фонариком.

Виктор встал с камня и, взяв автомат, не торопясь, направился на звук голоса.

– Что, быстрее не получается? – спросил он Абрамова. – Зад оторвать от земли не можешь?

Виктор промолчал: спорить с командиром или оправдываться ему не хотелось.

– Бери десять бойцов, отделение саперов и выдвигайся метров на сто вперед. Оборудуйте там свои позиции.

Заметив пробегавшего мимо них Петровского, Марченко, остановил его жестом руки.

– Помоги Абрамову дотащить боеприпасы к пулемету.

– Есть, – коротко ответил тот и, посмотрел на Абрамова, ожидая его команды. Виктор нагнулся и поднял стоявший у ног Марченко ручной пулемет и направился выполнять команду. Вслед за ним двинулись его бойцы и отделение саперов. Позади, кое-как волоча ноги под тяжестью коробок с пулеметными лентами, плелся Петровский.

– Виктор! – обратился он к нему. – Все время хочу спросить тебя, ты еще не жалеешь, что подписался под эту войну?

– В каком смысле подписался? – спросил его Абрамов.

– Ведь мы тогда все, в том числе Павлов и Лавров, могли отказаться от всего этого. Просто встать в позу и заявить, что никуда не поедем, и не подписывать эти дурацкие бумаги о том, что хотим исполнить свой интернациональный долг.

– Не знаю. Сначала вроде бы и нет. А вот когда убили Павлова, а затем Лаврова, стал задумываться, для чего я здесь?

– Скажи, Абрамов, правда, что ты отказался выполнить приказ одного майора и не стал расстреливать раненого моджахеда?

– Правда.

– Говорят, что этим отказом ты сильно обидел майора, да и наш командир был не в восторге.

– Слушай, Петровский! Знаешь, мне плевать на этого майора и на восторги нашего командира. Я никогда бы себе не простил, если бы выполнил тот приказ.

Они замолчали. За спиной Абрамова, по-прежнему тяжело вздыхая, шел Петровский.