Шурави, или Моя война

– Алла Акбар! – закричали «Аисты» и поднялись в полный рост.

Где-то совсем недалеко раздались суры Корана, усиленные музыкальными колонками. Виктор опустился на колено и выстрелил в набегающего на него «Аиста». У того подвернулись ноги и он упал на пыльную сухую землю.

– Вы что, молитесь, «замок»? – удивленно спросил Абрамова новенький боец.

– Если бы знал молитву, то молился бы, – ответил ему Виктор, – а так – пою. Я эту песню пел у нас в Казани на танцевальных площадках. Не знаю, поют ли ее сейчас.

Пулеметы БТРов заставили откатиться атакующую волну «Аистов». Абрамов осторожно выглянул из-за угла дома. «Черные Аисты» подбирали раненых, убитых и грузили их в машины. Атаковать их они не могли, так как улица была заминирована.

– Командир! Они уходят! – крикнул Виктор Марченко.

– Далеко не уйдут! Нам тоже нужно срочно уходить из кишлака! Отводи людей.

– Уходим! – что есть мочи закричал Абрамов, чувствуя, что совсем сорвал голос.

БТРы стали пятиться назад. Вслед за ними, короткими перебежками стал отходить и отряд.

«Почему нет авиации? – снова подумал Виктор и сам же ответил на свой вопрос. – Наверняка, отдельные группы спецназа глубоко вклинились в их оборону и командир не вызывал вертолеты, чтобы не подставить своих бойцов под их огонь».

Он хорошо помнил бой на перевале в Кунаре, когда авиация чуть ли не сравняла их с землей вместе с мятежниками.

«Они уходят, – крутилось в голове Абрамова, – Ура! Я снова остался жив!»

В голову полезли слова молитвы, которую он когда-то слышал от матери.

– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас.

Виктор сам удивился этому, почему у него, молодого парня, члена КПСС, в голове крутились слова материнской молитвы? Ответить он не мог. Бой утих, и стало отчетливо слышно, как трещали доски догорающих домов и подбитой техники.

В кишлак отряд не вошел и все бойцы стали ждать саперов, которые должны были очистить дорогу от мин. Абрамов подошел к бойцу и протянул ему руку.

– Спасибо, если бы не ты, он меня точно завалил.

– Вы меня, товарищ заместитель командира, простите. Я раньше, как и все наши ребята, смеялся над вами, называл «лаптем», «партизаном». Мне казалось, что вы человек случайный в нашей офицерской среде, но я ошибался и мне сейчас не стыдно попросить у вас прощения.

– Ничего, как тебя зовут-то?

– Сергей, – коротко представился он.

– Так вот, Сергей, многие герои войны тоже в свое время были гражданскими людьми и были далеки от войны, как и я.

– Еще раз простите меня. Так, как сражались вы, нам еще учиться и учиться. Насколько я знаю, за вашей спиной десятки боевых столкновений.

Абрамов не успел ответить, крик Марченко заставил его броситься к нему.

– Что будем делать, Абрамов? Саперы сняли мины.

– Если это вопрос, то отвечу, что нужно провести зачистку кишлака. Но есть еще один вариант: сняться и возвращаться на базу. Пусть саперы сами устраивают зачистку, а также акцию устрашения. Мы свое дело сделали, больше воевать здесь не с кем.

Последовала команда Марченко и они, не спеша, направились к своим машинам. Бойцы уложили трупы шести наших бойцов внутрь одного из БТРов, в другой – пятерых раненых, а сами полезли на броню.

Саперы стали бить по домам из автоматов, стараясь их запалить зажигательными пулями. Но эти жилища невозможно было даже поджечь, кругом одна глина и камни. В домах горели лишь циновки на полу. Убожество и нищета царили вокруг, хотя, по нашей марксисткой идеологии, именно здесь должны были жить, как раз те люди, из-за которых и был разожжен этот мировой пожар. Это их интересы прибыла защищать сюда Советская Армия, бойцы которой убитые и сожженные, лежали сейчас в КАМАЗах у кишлака.

Бульдозеры саперов начали рушить дома. В садах, расположенных чуть выше, десятками встали взрывы. Это саперы валили вековые ореховые деревья и шелковицы. Над кишлаком повисло черное облако. Прошло минут двадцать, и саперы побежали к своим машинам. Все быстро погрузились. Минута, другая, и машины саперов выстроившись в колонну, двинулись вслед за нашими БТРами.

***

Виктор сидел на броне и смотрел на черный дым, поднимающийся над разгромленным кишлаком.

– «Замок», чего грустишь? – обратился к нему Сергей. – Радоваться надо, что остался жив.

Абрамов посмотрел на его радостное лицо и промолчал.

– Чему радоваться? – словно подбирая слова, ответил Виктор. – Тому, что еще одного кишлака не стало? Сколько мы их пожгли и сколько еще сожжем, один Бог знает. Жалко ребят, которых везем в броне, а ты говоришь – радоваться. Вот меня сегодня дважды могли завалить, первый раз, лишь легко контузило, а, второй – ты срезал «Аиста». Любой бой, как рулетка… крутанул барабан, раз и нет тебя.

Абрамов замолчал. В голове крутились разные мысли, обрывки из ранее прочитанных им книг. Невольно вспомнил слова своей старенькой матери о том, что такое смертный грех убийства. Болят не только полученные телесные повреждения, но кровоточит, страдает и душа человека, совершившего неоправданное убийство. Раньше, когда церковь не была отделена от государства, любая война благословлялась ею. Тысячи прихожан, служителей церкви, монахи молились за воинов, сражавшихся на полях войны. Сейчас все по-другому. Никто не молится ни за души убитых людей, ни за спасение душ убивших.

Его размышления прервал Сергей, который обратился к нему с вопросом.

– «Замок», правда, что тебя в очередной раз побрили с наградой? Я слышал от ребят, что за Кунгур Марченко тебя представил к Золотой Звезде, но в штабе завернули твой наградной лист. Ходят слухи, что у тебя с кем-то из штабистов большой «натяг».

Абрамов с улыбкой посмотрел на Сергея, который сверлил его глазами.

– Не знаю, Сергей, что тебе ответить, – усмехнувшись, произнес Виктор. – Никто мне о награде не говорил. И про штаб ничего интересного рассказать не могу. Никогда не служил там и тонкостей их кухни не знаю. Знаю только одно – себя они награждать не забывают. Быть у колодца и не напиться, сам понимаешь.

– Скажи, ты многих убил?

– Что за вопрос, Сергей? Не знаю. Никогда не считал. Здесь – война, а не тир, где подсчитывают очки.

– А я, сегодня, первого душмана убил, и ничего.

– У всех это по-разному. Одним нравится убивать людей, другим нет. А вообще любое убийство – это большой грех.

Сергей засмеялся так, что все сидящие на броне бойцы повернулись в их сторону.

– «Замок», я же сам видел, как ты их убивал, а говоришь, что это грех.

– Молодой ты, Сергей, – ответил Абрамов ему, – это не потому, что ты только прибыл сюда, а по своему мышлению. Для тебя война – игра, но не всякая игра заканчивается добром.

– Я что-то не понял тебя, «замок»? Что ты хочешь этим сказать? Что меня убьют?

– Я этого не говорил. Думаю, что нужно убивать, лишь защищая себя, а не ради интереса самого действия.

– Ты рассуждаешь, как проповедник. Ты же, наверняка, коммунист, а говоришь, словно поп на проповеди о добре и зле.

– Это ничего не меняет, коммунист я или поп.

– Ты, действительно, странный человек, «замок». Как ты попал в наш спецназ с таким мировоззрением?