Шурави, или Моя война

Абрамов надел наушники и услышал голос Марченко.

– Седьмой, я восьмой, как у тебя дела?

– Терпимо, командир. Один двухсотый и два трехсотых. Как у тебя?

– У меня хуже. Сейчас нужно угадать, куда они ударят, в твою или мою сторону.

– Я не цыган, чтобы гадать. Я завалил дорогу, и они едва ли рискнут двинуться через эти завалы. У них много раненых и гужевой транспорт.

– Ты особо не расслабляйся. Как ты говоришь, мы полагаем, а Бог располагает.

– Понятно, товарищ командир.

– Хорошо. Тогда «отбой».

Виктор снял наушники и передал их радисту.

– Илья, предупреди бойцов, чтобы не спали.

– Все понял, – произнес он и скрылся в темноте.

Абрамов привалился к камню. Дорога была пуста.

***

Всю ночь группа Абрамова не смыкали глаз, ожидая нападения. Но моджахеды не использовали предоставленную им возможность. По дороге рваными хлопьями, похожими на куски ваты, пополз утренний туман. Сразу стало влажно и холодно. Восток начал медленно окрашиваться в золотистые тона, значит, скоро рассвет. Виктор выложил из мешка все, что там было: две гранаты, цинк с патронами. Чтобы окончательно не замерзнуть, он переместился обратно к пулемету и с ужасом увидел искромсанное осколками тело Лаврова, которые виднелись между камнями. Вчера, во время боя, он, почему забыл о них, а вот сегодня утром….Схватив за ноги, он стащил остатки тела в воронку от мины и накрыл его пустым мешком. Что-то произошло с Абрамовым, ему стало трудно дышать: душили слезы и злость.

– Ну, давайте же, суки, идите. Сейчас я покажу вам, как погибает русский спецназ, – прошептал он, заряжая новую ленту в пулемет.

– Кто живой? – заорал он осипшим голосом.

В ответ тишина. Виктор не поверил в это и снова закричал, если можно было это назвать криком. Ответили семеро. Значит, он – восьмой, а это не так уж и мало.

Где-то там, за завалом из рухнувших камней зазвучал призыв к намазу.

– Давайте, молитесь, скоро вам станет не до Аллаха….

Что-то противно заквакало в воздухе и несколько мин с воем упали на дорогу, метрах в сорока от них.

– Недолет…, – шептал он, словно проверял работу минометчиков.

«Если пристреляются, то нам всем точно каюк», – подумал Абрамов.

Неожиданно обстрел прекратился. Виктор поднял голову и увидел, как между камней, извиваясь, словно змеи, поползли моджахеды. Сколько их, Абрамов не знал, но, похоже, раза в четыре больше, чем было их. Вдруг они вскочили и с криками «Аллах акбар!» побежали в их сторону. Это был их последний шанс, смять спецназ и вырваться из ловушки. Затявкали два или три миномета. Мины с воем пронеслись над ними и взорвались где-то за их спинами.

Абрамов направил пулемет в сторону наступающих моджахедов и длинной очередью, в половину ленты, срезал первые ряды наступающих душманов. Выстрелил еще, иначе перезарядить пулемет они не дали бы. Прозвучал сухой щелчок, и он, перекатываясь по земле, вдавил свое тело между валунами. Моджахеды были настолько близко, что он отчетливо видел их искаженные от злости и страха лица.

Виктор подпустил их на расстоянии броска гранаты и, выдернув чеку, одну за другой швырнул три гранаты под ноги бегущих на него духов. Взрывы, крики, стоны, вой осколков и пыль. Он поднял автомат и начал расстреливать это пыльное облако. Недалеко от него с треском разорвались еще несколько гранат, и наступила тишина. Абрамов не поверил в это и решил, что в очередной раз потерял слух.

Где-то вдали стал нарастать шум моторов, он с каждой секундой становился все сильнее и сильнее и скоро заполнил все небо. Он посмотрел вверх. Четверка «горбатых» заходила на цель. Виктор достал красную ракетницу и выстрелил в сторону моджахедов. Земля затряслась от взрывов ракет. Кое-где затрещали выстрелы, которые быстро стихли. Банды не стало. Отряд тоже понес большие потери – погибло одиннадцать человек.

***

Ужинали молча. Все были подавлены понесенными группой потерями. Во дворе, в кузове автомобиля ГАЗ–66, словно бойцы, плечо к плечу, стояли ящики с цинковыми гробами внутри. Рядом суетился старшина, который должен был доставить «груз 200» на военный аэродром.

Никто из сидящих за столом не говорил пышных слов, потому что каждый хорошо знал, что люди никогда так изощренно не врут, как на юбилеях и похоронах. Марченко глушил кружку за кружкой. Завтра ему нужно будет отчитываться перед руководством КГБ о потерях. Его попытки оправдаться и все свалить на превосходящие силы противника никого там интересовать не будут.

Абрамов взглянул на Татьяну, которая сидела недалеко от Марченко. На глазах ее, словно бриллианты, сверкали слезы. Когда машина с телами была готова уехать с базы, неожиданно из-за стола встал Марченко.

– Давайте, проводим в последний путь наших товарищей, – предложил он.

Все бойцы направились вслед за ним во двор.

– Открой кузов, – скомандовал он старшине. – Дай, ребятам проститься…

Тот открыл борт и отошел в сторону. Командир подошел к гробам и хотел что-то сказать, но язык не подчинялся ему. Когда он понял, что сказать не сможет, из его глаз брызнули скупые мужские слезы. Мы, молча, выпили и направились обратно в столовую.

После ужина все разошлись по своим местам. Командир, шатаясь и хватаясь за стенку, скрылся в своей комнате. Виктор сидел под деревом и курил сигарету за сигаретой. Сегодня он написал письмо матери Лаврова, где описал героическую гибель ее сына. Ему трудно далось это послание, так как он не мог писать о Романе в прошедшем времени, но все же, он нашел несколько добрых слов, чтобы как-то поддержать его мать.

Абрамов не заметил, как подошла Татьяна и присела рядом.

– Витя? Мне командир сказал, что вышел приказ министра и всех резервистов в самые ближайшие дни отправят в Союз. Он сообщил мне, что ты – первый в этих списках.

– Лавров, наверное, тоже был в этом списке, а полетел домой вперед меня, – ответил он ей.

Они помолчали с минуту, а затем она снова задала Абрамову вопрос:

– Вот ты уедешь в Союз и забудешь меня, Афганистан? Ты знаешь, мне еще осталось чуть больше года.

– Почему ты решила, что я забуду тебя? Ты – вольнонаемная, хоть и при погонах. Напиши рапорт, и полетели в Союз вместе, моя мама будет рада.

– Это тебе кажется, что все так легко и просто. Кто меня отпустит? У меня подписан контракт. Да и как я могу бросить все и улететь. Ты же ни разу не писал рапорт о возвращении на Родину, ты честно сражался и сражаешься до сих пор.

– Слушай, Таня, безвыходных ситуаций не бывает. Давай, распишемся в штабе и ты, как моя жена, уедешь со мной в Казань.

Она замолчала и плечом прижалась к Виктору.

– Таня, как ты считаешь, почему Марченко сказал тебе об этом приказе? Ведь о нем он, кроме нас с тобой, никому не рассказывал? – спросил он ее.

– Витя, я сегодня посмотрела на него, и мне стало так жалко его, одинокого и забытого всеми. Мне впервые показалось, что я очень нужна ему.

– Ты что, Таня? А как же я? Ведь я люблю тебя не меньше, чем он.

– Не знаю, Виктор. То ли это была минута слабости, то ли что-то другое, но это не любовь.

Абрамов разозлился на нее, вскочил с места и начал «нарезать круги» вокруг дерева.

– Витя, что с тобой? Ведь я тебя по-прежнему люблю.