Карго поле

– Вели в устье Ковжи править, к берегу приставать, костры разводить. Пировать в честь дорогих гостей будем. Припасов не жалеть!

– Добро, княже.

– Да кликни Радивоя.

Ярополк громко проорал нужные приказы, дружинники, весело переговариваясь, разобрали весла, ладьи двинулись на восход, где в озеро впадала река Ковжа. Ловко перешагивая скамьи с кормы пробрался Радивой.

– Звал, княже?

– Звал. Пировать и ночевать тут будем, на Ковже. Как уговорено было – так и делай.

– Добро, княже.

До устья речного – рукой подать. Вот и высыпали кмети на бережок, толково, без суеты, поставили шатер княжеский, а недалече – еще один, заметно меньше. Кто-то уже дрова волок и костры разводил, другие с бреднем вдоль берега прошлись, свежатинки на уху добыли. Споро связали из кольев ивовыми прутьями козлы*, уложили на них щиты – вот и столы. А сидеть – бревна сухие из лесу принесли, всё не на земле. С ладьи Ерша-старейшины принесли лосиную полть, жарить на костре на вертеле. Двое Чуриловых воев принесли в бураке* обложенное от мух травами мясо медведя. Чудины медвежатину не едят, для них медведь – священный зверь-прародитель. А вот дружинники-русичи напоказ бывает едят, из медвежьей шкуры шубы да безрукавки теплые шьют, черепа медведей, коли найдут, топорами раскалывают. Дабы поняли глупые чудины – кто теперь хозяева, чей Бог сильнее.

Обильно получилось застолье – рыбное да мясное. Зато хлеба – в обрез, да и то сухари. Хозяйки заботливые, снаряжая мужей в поход, насушили. Ну и бочонок с княжеской ладьи – это уж как водится. Первые чарки гостям и князю, потом пошла братина* по кругу раз, другой, третий…кто-то уже и песню затянул, остальные – кто подхватил, а кто и носом заклевал. Тех, заклевавших, сразу стали в шалаши уводить, какая-то толкотня началась, незаметно и князь с гостями в шатер скрылся. За столом из щитов совсем мало дружинников осталось, да и те еле языками ворочали.

С недалекой лесной опушки все это было хорошо видно, тем более, если привычно глазам высматривать. Рослый пожилой воин в меховой безрукавке, кожаных наручах, с секирой в руке и второй – такой же рослый, но тонкий в кости, в меховом плаще из шкурок крота на голое тело, лежали и внимательно наблюдали. После того, как костры один за другим погасли, кроме одного в центре, и вечерняя заря вот-вот должна была превратиться в утреннюю, человек в меховом плаще сделал своему напарнику знак – уходим. Не треснул ни один сучок, не колыхнулась нигде трава, когда они отползали за деревья. Там поднялись на ноги.

– Что, почему мы должны уходить? Русь спит, почти все пьяны, самое время напоить их кровью наше оружие, – тихо, но внятно произнес воин с секирой.

– Неужели ты не видишь, что это ловушка? Разве не заметно было, как вроде пьяные русичи ползком выбирались из шалашей и окружили свой лагерь. Да, спят, но с оружием, в доспехах и по очереди. А их вожди, думаю, вовсе не спят. Ты зря погубил бы своих и так немногих воинов, вождь. Уводи их на восход, туда эта русь и галаты не пойдут. В этот раз не пойдут. Бегите на реку на восходе и по ней плывите в Онегу, предупредите других вождей – русь идет.

– А ты?

– А я вас лесом обгоню, но сперва нагоню на них страх.

Вождь кивнул, вскинул секиру на плечо и скользнул в лесные сумерки. То там, то тут как бы из ниоткуда появлялись воины в безрукавках, в доспехах из шкур лося, со щитами и копьями. Так же безшумно, как и вождь, они уходили вглубь леса.

Человек в меховом плаще терпеливо выждал некоторое время, затем вытащил из кустарника большой как щит бубен и деревянную колотушку в руку длиной. Начал тихонько постукивать в бубен, казалось, в ритм бьющегося сердца. Очень медленно бубен набирал громкость, и вдруг зарокотал так, что испуганно вспорхнули птицы. Несколько ударов в том же ритме – и вдруг пропуск удара, а вместо него из глотки человека вырвался оглушительный звук, нечеловеческой силы и громкости. От него, казалось, вздрогнули даже лес и озеро…но не русичи, сразу вскочившие на ноги и сбившиеся в строй. Звук, казалось, исходил отовсюду, но кто-то опытный, не иначе ведун, выстроил стену щитов так, что копья смотрели в ту сторону, где находился источник звука.

Человек не стал ничего ждать, не стал медлить, свистнул громко, и через несколько мгновений перед ним из зарослей вымахнул громадный лось с седлом на спине, подогнул ноги, опустившись на землю. Человек прыгнул на спину лося, уселся в седло и щелкнул языком. Лось плавно поднялся на ноги и вместе с наездником нырнул в чащу – как в воду канул.

Лагерь дружины князя Вячеслава, разбуженный так безжалостно и так неожиданно, впрочем, никакой панике не поддался и никакого страха не изведал, как будто ждал чего-то подобного. Постояв некоторое время в стене щитов, кмети тройками рассыпались по поляне и опушке. Вскоре с опушки донесся призывный возглас. Князь, боярин, старейшина, монахи и Радивой пошли на зов, Ярополк остался прикрывать их. На опушке стоял Никола-торк с луком и наложенной стрелой в руках. Кивком указал в сторону и вниз. Все подошедшие увидели примятую траву, как будто здесь лежали два-три человека. Ерш обернулся и махнул рукой. Тотчас из лагеря к нему бегом бросились двое его людей.

– Княже, это хорошие охотники, очень хорошие, – объяснил Ерш и кивнул своим, – ищите следы.

Охотники коротко кивнули и медленно тронулись вперед, жестом остановив князя с остальными.

– Могут быть ловушки, – кивнул на лес Радивой, обратившись к князю.

Охотники отошли на бросок копья и помахали – можно подойти. Подошедшим объяснили:

– Вот тут двое разделились. Один побежал дальше, а второй отошел в сторону. За кем пойдем?

– Радивой! За тем, кто побежал иди. Монахи – за отошедшим. Один из вас, – обратился к охотникам, – с Радивоем, второй с монахами. Идти сторожко, ни с кем не ратиться, что найдете – сразу назад. А мы – к ладьям.

Тем временем дружинники уже свернули шатры, разобрали и повесили на борта ладей щиты, расселись на скамьях для гребцов. Только стрельцы* с изготовленными к стрельбе луками и самострелами продолжали оглядываться по сторонам. Князь поднялся на борт, боярин и старейшина разошлись по своим ладьям. Солнце уде поднялось высоко, когда из леса показались монахи. Подошли к княжеской ладье, по веслу поднялись на борт.

– Ну, – требовательно вопросил князь, – что видели?

– Видели место, где беглец на лося сел, коли по следам судить. Верно, тот

и есть колдун рогатый, который полоняника выручил с Хотенова подворья. Лось на восход поскакал, да вышел на тропу лосиную. Там и потеряли мы след.

– Добро. А где…

Но тут из леса выскочил Радивой с провожатым охотником и бегом

кинулся к ладьям, вбежал по веслу на бот.

– Княже, к этому одному чудину еще человек десять подошли, все вместе пошли на восход, пошли ходко, налегке идут. Мы их не догнали, да и не старались. Вернулись упредить. До Чурилова погоста им неблизкий путь, да и пошли не в ту сторону, а вот по сему берегу озера могут к Галатинке выйти. Недалече тут. Побить не побьют, но на вред что-либо сотворят.

– Слыхал, Ершович? – громко окликнул князь старейшину, – а ну как правда в твои края подались? Тут верст десять всего, к вечеру дойдут, а то и раньше.

– Да и пусть, – махнул Ерш рукой, – там мужей три десятка, да сыновья мои, Ершовичи, встретят как полагается. Милостью вашего Бога у нас железного оружия довольно, а кольчуги – на каждом втором воине. Одначе, поспешу. Прощевай, княже. У устья Онеги ладья с нашими воинами к тебе пристанет.

– Да и мне, княже, пора, – молвил Чурило, – доброе у тебя вино, давно такого не пивал, да пора и мне.

– Друже, – ответил князь, – так прими в дар недопитый бочонок, не побрезгуй.

– Княже, что говоришь-то? Мы с тобой в прежние года из одной братины пили, в блюде пировали*, с чего вдруг побрезгую? То дар для меня любый. Спаси тебя и дружину Христос, удачи вам в походе, – и Чурило в пояс поклонился князю. Гребцы оттолкнулись от борта ладьи, боярин еще какое-то время соял с поднятой рукой, а потом опустился на скамью и перенял правило у кормщика. Кельтская ладья отошла еще раньше.

–Охти мне, – опечалился князь, – ничем Ершовича не одарил. Как бы обиду старый не затаил.

– Ништо, княже, – обратился к нему монах, – я ему в дар от ростовского епископа крест-энколпион передал. Серебряный, на серебряной цепи.

– Слава Тебе, Господи! – истово перекрестился князь, – спаси тя Христос, отче. Други, отходим! Идем вдоль восходного берега, но не близко, на три стрелища. Да навались, навались! Мало ли что, а вдруг галатам подмога нужна.

Ладьи тронулись, набирая скорость, на мачтах поднялись паруса, гребцы осушили весла, только одна пара осталась в готовности.

– Радивой, – позвал князь, – сказывай, чего я не знаю или забыл.

– Да все ладно, княже, монах с Чурилой уплыл, чтобы паству окормлять на погосте. Вои Чуриловы на передней ладье. А человек Даниил – вон на

корме под присмотром, вроде бы и не мается, веселый, кметей веселит.

– О как! Давай кличь его сюда, да догляди, чтобы лишних ушей рядом не было, я с ним говорить буду.

– Добро, но ты, княже, пасись. У него сума невеликая, не отдал и заглянуть не дал. Не вашего, говорит, ума дело.

– Кличь уж.

А в это время на корме ладьи Даниил продолжал очередную байку:

– Ну вот, значит, а хмельной новгородец и закручинился. Я, говорит, на чудь ходил, но никто меня воином не зовет. Домину себе поставил – не хуже иного терема. А никто меня плотником не зовет. А стоило по пьяному делу один раз на свинью упасть да за окорока ее ухватить, как все меня….

Кем назвали пьянчужку, дружинники сразу догадались, хохот грохнул такой, что чайки с криком шарахнулись от ладьи в стороны. Даже подходивший Радивой ухмыльнулся.