Карго поле

Карго поле
Александр Алексеевич Корнилов

Поход князя Вячеслава Белозерского против племен чуди вниз по реке Онеге до Белого моря и обратно. Основание города Каргополя.

Александр Корнилов

Карго поле

В лето 6654-е.

880-летию Каргополя посвящается

«В лето 6654 пришли на Белоозеро чудины жители сих мест… нападали на белозерские селения… всё на ходу пожигали и опустошали, и сие дотоле продолжалось, доколе князь Вячеслав, собрав войска, отразил нападение чуди и, победя, гнал оную до берегов Белого моря.»

Г. Р. Державин (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D0%B5%D1%80%D0%B6%D0%B0%D0%B2%D0%B8%D0%BD,_%D0%93%D0%B0%D0%B2%D1%80%D0%B8%D0%B8%D0%BB_%D0%A0%D0%BE%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87)

Глава 1.

…Войско шло ладьями по Свиди*, шло спокойно, река и земля считались своими. Князь Вячеслав Белозерский вел дружину в поход на местную чудь, поквитаться за прошлогодние набеги. Разведка была ни к чему, и так было ясно, где искать чудские поселения да стоянки – на мысах при впадении речек и ручьев. Наверно и выше по течению на речках были селения, но все всё равно не сыскать. Да и не желал никто совсем чудинов искоренить, только к покорности привести, данью обложить, да чтобы не резались друг с другом чудские роды, а к князю на суд ходили. С того князю прибыток, а, значит, и дружине.

Князь Вячеслав стоял на носу второй в караване ладьи – опытен был в лесной-речной войне, не подставлялся дуром ради похвальбы на первой. Да и княжеский плащ – корзно красное сменил на кожаный доспех, надетый поверх мелкой кольчуги. Если бы не выправка, выдающая мужа не только битвы и совета, но и власти, от простого воина не отличишь. С тихой гордостью оглядывал ладьи. Всего пять, в каждой по двадцать человек, вот и вся сила белозерская. Зато все как на подбор. Некоторые, и таких много, ведут роды свои еще от Синеусовых варягов, что пришли с далекого берега Варяжского моря с Рюриком Соколом по призыву деда Гостомысла чтобы ряд на земле словенского языка хранить да от лихих находников край этот оборонить. Эти и есть старшая дружина, все рослые, длинноусые, хоть и не бреют бороды, а только подстригают коротко. Давно уже, больше ста пятидесяти летов как приняли Веру в Христа отважные воины Севера. Потому хоть и подстригают волосы и бороды, но уже не жертвуют их Перуну, а просто сжигают. Каждому известно, что среди чуди сильные колдуны попадаются, такие через волосы на весь род черную порчу наведут.

Да не так чтобы боялись храбрые русичи колдовства чудского. Расшиты рубахи и порты обережными узорами, посолонью да коловратами, доспехи и оружие в церкви освящены перед походом, у многих и кресты на шеях не простые, а энколпионы, то есть с мощами внутри. На каждой ладье прапорец* небольшой с иконой вышитой. У каждого большого десятка – своей.

А еще идут в поход трое монахов из Ростовского монастыря. Правда, инок, который их перед походом ко князю привел, с глазу на глаз обсказал, что и в монастырь они из Киева пришли, а в Киев – аж из Корсуня, который византийцы называют Херсонесом. Один, темный волосом, но ясный глазами – болгарин из-за Дуная, двое – русичи. Будто бы особо обучены против нечисти и колдовства воевать, но и обычному бою очень хорошо обучены. Посохи у них железом окованы, а четки как кистени. Видел князь, как на привале на берегу монах затаившуюся на сосне рысь увидел. Молча метнул четки и оглушил зверя, попал в голову. Рысь как в себя пришла, сразу в лес кинулась, а монах четки подобрал и к костру подошел.

– Пошто не прибил? – спросил его полусотник Ярополк в крещении Яков.

– Божья тварь, – последовал краткий ответ.

А так – монахи не настырные, в души к воинам не лезли и с проповедями не нудили, хотя сами ели только хлеб, рыбу да еще немногие поспевшие ягоды. Вот так и шли вниз по Свиди, ожидая вскоре выйти в озеро Лача*. Тут князь становился серьезен и задумчив. Велено было ему в озерной веси, в Галатинке, где жили люди странные, вроде и нашего языка, но кельтами-галатами* себя считающие, взять с собой человека не своего, стороннего.

А человек этот был ох как непрост! По слухам был он княжьим человеком в малых чинах, да почто-то прогневался на него князь. Да ладно бы какой, а то аж сам! Юрий! Суздальский! Сын Владимира Мономаха Киевского. Уже сейчас, хоть был князь еще не стар, недруги его Долгоруким прозвали. Руки у него долгие и вправду. Ему до Белоозера дотянуться – невелика труднота, да князь Вячеслав свое место знал. Платил Юрию дань необидную и жил своей волей. Иной раз и воинов своих два-три десятка Юрию отправлял. Пусть в дальних походах умений новых воинских наберутся и остальных выучат.

С берега заорали, выскочили трое в кожаных доспехах с луками, но увидев прапорцы белозерской дружины споро вытолкнули малый челн из зарослей на берегу. Один сел грести, второй встал на носу, а третий остался на берегу, хоть и лук опустил. Князь даже разглядел, что луки – не охотничьи однодеревки, а составные, воинские.

Воин с челнока ловко запрыгнул на борт второй ладьи (опытный, знал, где князя искать), подошел ко князю, коротко поклонился.

– Здрав буди, княже* Вячеслав! Боярин наш Хотен Блудович, во крещении Григорий, челом бьет и передохнуть у него в усадьбе зовет. Окажи, княже, милость, тем паче, что дело судное есть для твоей чести.

– Что за дело? – поинтересовался князь, – неужто весские* роды смуту затеяли?

– Хуже, княже. Колдун сильный среди чуди объявился, вроде в сумских* землях в учении у тамошних шаманов был. А другие бают*, што у биармов* на Двине-реке*…

– Добро. К берегу! – отдал князь команду, – десятников ко мне.

Первая ладья осталась на реке, вторая ткнулась в берег, за ней третья и четвертая. Воины попрыгали в воду, подтянули княжескую ладью бортом к берегу, с ладьи кинули на берег сходню – широкую, в локоть, доску с поперечинами, и князь упругой походкой воина спустился на землю. Следом спустились трое десятников с причаливших ладей, обступили князя.

– Ну, други мои, порядок прежний: – две ладьи на реке, три у берега. Меняться. На берегу тож дозором встаньте с Хотеновичами* вместях. Со мной малый десяток гридней и двое святых отцов. Как тебя, вроде Радим? – обернулся князь к старшому из Хотеновичей.

– Так, княже, Радим. Память у тя…

– С моими молодцами дозоры выставь и будь тут, о смене с провожатым, что с нами пойдет, договорись. Как до Хотеновой усадьбы добираться будем?

– Так это…княже, десяток коней вас дожидаются под седлами.

– Добро, веди.

Князь, семь воинов-гридней, княжеских телохранителей, да двое монахов тронулись по тропинке в сторону от берега, выйдя вскоре на поляну, где щипали травку оседланные кони под седлами. Князь присмотрелся: – кони небольшие, но не местные, как-то не похожи.

– Хотен Блудович по твоему слову с князем Юрием в степь ходил, княже, пригнал оттуль* десяток половецких – трех кобылок, да семь жеребцов. Ох добры кони! – пояснил проводник.

– Я погляжу, ты вроде не здешний?

– Бачко* мой торк*, а мать здешняя весинка.

– Вот я и гляжу, што гутаришь как весин, хоть и чисто по-русски. Слова весские.

– Ну так матушка баять учила…последние слова утонули в незлом хохоте дружинников, князь тоже ухмыльнулся.

– В седло, други! – скомандовал князь, и когда все вскочили в седла, махнул рукой: – Скачи впереди, баяльник!

– Ха-ха-ха-ха-ха! – Князь тебя прозвищем наградить пожелал. Как звать-то?– сквозь смех спросил гридень Кован, во крещении Борис.

– Никола я, сразу в младенчестве крещен в Торческе.

– Вот и будешь теперь Никола Баяльник, ха-ха-ха-!

Так с шутками и разговорами проехали перестрела три по широкой лесной тропе и выехали на поляну. Бывалый воин Хотен построился как можно ближе к реке, но чтобы с реки не видно было. Опасности не было большой, это при Гостомысле и сюда шайки викингов-норманнов добирались грабить, а ныне лет полтораста их видели только как купеческих охранников да и то редко. Чуди Хотен не боялся: была у него своя дружина – большой десяток, да столько же на усадьбе мужей могли оружие в руки взять при нужде. Стены терема крепки, тын высокий, ворота надежные. Стрел, сулиц и камней на настилах запасено.

Сейчас ворота были распахнуты, видно было построенных в ряд воинов Хотеновичей, за ними и по бокам толпились люди невоинского вида. Сам хозяин – крепкий рослый муж лет сорока пяти в зеленой шелковой рубахе и в плаще-кисе красного сукна стоял в воротах. Рядом с ним – женщина в дорогом убранстве с ковшом в руках.

Князь не чинясь спрыгнул на землю, за ним спешились остальные. Въехать во двор на коне князь, конечно, мог, ведь Хотен его боярин. Но чуть большая толика уважения к хозяину, олицетворявшему в округе его, княжескую власть и присылавшему отнюдь не бедную дань, не вредила, а наоборот.

– Здрав буди, княже! – зычно гаркнул боярин и поклонился в пояс, но чуть –чуть менее низко. – Гостем будь нашим ты и дружина твоя! Вперед шагнула женщина и протянула с поклоном корец: – Испей, княже, вина заморского !

В корце и правда было дорогое привозное вино. Князь с удовольствием выпил, перевернул корец, подал женщине и вошел в ворота. Хотен показывал дорогу, как и полагается радушному хозяину. Войдя в гридницу*, расселись за столы – вместе и княжьи, и боярские воины. Проворные слуги-подростки наполнили всем кубки и чаши. Боярин поднялся со своего места и произнес здравицу князю, пожелав здоровья, долгих лет и неуязвимости в битвах. Гости выпили стоя, закусили, налили по второй. Князь встал, поблагодарил хозяина и пожелал ему, его семье и его вотчине благополучия и процветания. После третьей чаши за удачу в походе торжественно-официальная часть закончилась, все размякли и стали беседовать о своем. Приглашенный гусляр – нестарый еще муж в атласной рубахе и воинском поясе, однако, без левой ноги, которую заменяла деревяшка, совсем неплохо исполнил былины про Илью Муромца и Идолище поганое, а потом про женитьбу Хотена Блудовича на дочери некоей вдовы Чусовой. Вдова не хотела отдавать дочь за Хотена и выставила против него аж девять своих сыновей. Опытный воин Хотен победил их в рукопашном бою и женился-таки на дочери вдовы. Все, в том числе и сам Хотен одобрительными выкриками подбадривали гусляра. Пир продолжался до сумерек. Несмотря на обилие выпивки, никто не упал под стол, и гости, и хозяева сильно навеселе, но на своих ногах разбрелись– кто домой, а кто в молодечную*.

Князя боярин увел в свои покои, туда же слуги принесли кувшин с квасом.

– Ну сказывай, боярин, что за редкую птицу изловил, – начал князь деловой разговор.

– А и правда твоя, княже, птица и есть. Чудин этот вороньим волхвом себя именует, птицегадателем. Плащ из вороньих перьев, чучело вороны на голове, не ворона, а серой вороны. Я не велел ничего отбирать, дабы ты, княже, оного волхва во всем убранстве позрел.

– Он что, у сумских или у биармийских шаманов в учении был?

– Брешет. Ни те, ни эти ворону не почитают. Я вот мыслю – как бы не у нурманов* он обретался и по их делам сюды пришел. Те как раз ворону почитают.

– Ворона черного, а не поганую серую. Утром судить будем.