Иные судьбы

Она осталась стоять на месте. Я – удалился. Уходя, заметил, что лицо её залилось слезами. Хотел подойти, обнять… передумал! Вдруг ещё больнее сделает!

Понял – любовь не моё. Я – умею, остальные – нет. Не бывает: любви и нелюбви. Бывает: способные любить и неспособные любить. Она – ярчайший пример последнего, я – редчайший пример первого! Как я люблю? Появляется трепетное чувство. Не из сердечной пены – как Афродита из Эгейского моря, а из головы – как Афина из головы Зевса. Рождается не Афродита – любовь, а Афина – война. И все чувства – сражения – мои поражения! Вот – трагедия!

—

Зашёл в церковь. Лампады бросают блик на святые образы. Пустота… Я встал посередине под куполом Храма и начал просить: «Боженька, верни гений, дай вдохновение! Хочу стихов – идеальных и неповторимых! Дай – или забери меня. Воля твоя! Не хочу быть таким дрянным, как все они. Ты меня создал иным. Не дай сойти к ним – не прощу!» Так – 40 раз.

На колени вставать и в грудь бить? Не дождётесь! Я всё делал, чтобы пришло вдохновение. Я трудился. Я старался. Получается, талант – греховен. Ему и быть судимым! Где он заплутал? Мне раскаиваться не за что – я чист перед всеми! Ещё в оконце влетел чёрный голубь. Чиркнул яростно воздух – улетел. Думал – вдохновение принёс. Нет. Верно – душа заблудшая мечется!

Вышел. Увидел идущего человека. И – случилось!

Чёрным мелом, обречённый,
вышел чёрный человек.
Он чеканил шаг, учёно
поднимал свой взгляд наверх.

У часовни притаился —
напугался чародей,
вот чуть-чуть – и разозлился,
ощетинился злодей.

Очертил – чертою чёрной,
в обруч запер чудака,
а черты его точёны,
жизни ноша нелегка.

В этом чёрном человеке —
дух – чистилище чертей,
он поднял надменно веки
червоточиной своей!

Красота! Мне пора пить лекарство – до следующего письма.

    С уважением,
    С.Е.
    15 ноября.

Здравствуй, Елена! Ура-а! – раскатистым воплем. – Выздоровел! Утром открыл глаза и увидел… свет! Свет – недоступный во время болезни! Настроение – рабочее!

—

Вчера был приглашён на поэтический вечер. Собрались люди, считающие себя поэтами. Ровесники. Заправляла этим сборищем дама бальзаковского возраста, восседающая на байроническом кресле. Впечатление – неописуемое! Стали слушать творения друг друга. Нет, так – их попытки, предвещавшие мои творения! Выступила одна – верлибр – решили обсуждать. Каждый старается казаться неповторимым, ломаться – отвратительно. Начали за упокой – закончили за отпевание! Моя очередь оценивать. Я, простодушно: «Прекрасная проза!» Все – хохот, шептание, снисходительные гримасы, удивление. Оказалось, представленный шедевр являлся стихотворением! После такого конфуза – решили послушать меня. Всё как я и задумал. Прочитал:

Там лист как парусник зелёный
несётся к солнечным лучам.
Там верноподданный влюблённый
взывает к даме по ночам.

Там облаками небо рушит
вершины побеждённых гор.
Там детям надо взрослых слушать
и говорить, куда пошёл…

Там после длительных попыток
заветную достигнешь цель.
В стене лежит забытый свиток —
его замуровал злодей!

Там всё прошло, там всё случилось —
осталось только созерцать.
А коль желанье появилось,
то можно заново начать!

Там ничего нельзя исправить,
и место это – память!

Вновь – удивление. Первое было – от моей наглости, второе – от моей одарённости. По отношению ко мне – только удивление, вне зависимости от побуждений! Тогда я понял: надо требовать не понимания, а внимания! Понять – не способны. Понимает – автор и какой-нибудь счастливец (редко, когда их много). Остальные – внимание. Вздохи – ворчание – замешательство – их предел.

Один встал, сказал: «Очень хорошо!» – сел. Полминуты проглатывали зависть, потом дали слово следующему. Какие они примитивные – неприятно. Рядом со мной сидел словоохотливый пижон. Так франтился, что ни одна дама не удостоила его взглядом. Расстроился – повернулся ко мне – заговорил: «Мы – поэты! Мы должны проявлять политическую активность. Надо больше политических стихов. Да не с буквальным посылом, а с заковыркой. Чтение между строк – что может быть лучше? Вот это – высший пилотаж! Вот таких – я уважаю! Но, мало способных. А вы, думаю, сможете! У вас огромный потенциал! Только всё не о том вы пишете. Кому хорошо от вашей романтики, всяческих сентиментальных оборотов? Это же всё не о том, оно не развивает нашего человека! Наш человек и так лиричен по ментальности, так надо же, в конце концов, пробуждать в нём гражданскую активность, чтобы воспламенился он от словесного накала, готов был к решительным действиям; чтобы ни одна сила не могла сломить его твёрдого настроя бороться за светлое будущее; чтобы…» – далее я уже не выдержал и беззастенчиво отсел.

Что меня радует – он притворялся. Мысли – не его. Даже не вычитанные, а выслушанные. О таком не пишут – слишком поверхностно. В книгу вкладывают глубину, а не то, что и без неё в воздухе поймать можно. Поэт и политика – несовместимы. Это лабиринт с тупиком в конце! Разный резус-фактор! Поэт – непостоянство, недосказанность, хрупкий субстрат. Политика – требует убеждений постоянных, конкретных, жёстких. Поэт – противоречивость. Он выхватывает противоречия и страдает – формула создания проникновенного стиха. Поэт – не удовлетворён ничем. А что политика? Зацепится за какую-то идею, реализует и… найдёт отрицательные элементы. Положительное – оно и так есть. Его надо сохранять, а не менять. Поэт призван изменять, корректировать, направлять. Если бы было только исключительно положительное – надобность бы в поэтах отпала. Никогда поэт не найдёт в политике правды – сломает стиль, слог, стержень (и свой, и карандаша).

Мои внутренние упражнения в рассуждениях перебила писклявая поэтесса. Опять дали слово мне – бессмертные!

Я, под воздействие предыдущего промаха: – В стихотворении поэтессы…

Она, апоплексически содрогнувшись: – Я поэт, а не поэтесса. Как вы смеете, наглец!

Я, смотря на её трясущиеся неврастенические конечности: – Не извращайте русский язык. Или… корнет, вы женщина? – взрыв смеха по всему залу. Поэтесса – в слёзы!

После этой выходки меня вежливо попросили больше не присутствовать на подобных мероприятиях. Я ответил, что и сам никогда и ни за что не соглашусь сюда прийти. Поразительно! Раньше было: они – мы. А теперь, я – отдельно! Даже не так: мы и они – против я! Какой поворот. Почему Сократа убили? Ему не могли возразить! Видимо – это удел подлинного дарования! Не скромно…

—

Мне понравилась одна пожилая женщина, читавшая незамысловатые стихи. Было в ней какое-то сочувствие к моему одиночеству.

Я, приветливым тоном: – Можно занять минутку Вашего внимания!

Она, от внезапности: – О! Молодой человек. Признаться, не думала поговорить с Вами в такой обстановке. Я польщена, право! Знаете, мне очень понравилось, как Вы читали стихи. Нет, нет, не смущайтесь, я чистосердечно, – вероятно, она расценила потирание мной носа, как показатель смущения. – Единственное… Вам надо полюбить людей!

Я, изумлённо: – Я и так их люблю. Знали бы Вы как! Только они меня не любят. Бывает – кажется – все!

Она, с минарета житейского опыта: – Пониманию, понимаю… Непризнанный гений. Не Вы первый – не Вы последний. Каждый человек, что-то из себя представляющий или считающий, что он что-то из себя представляет, оговорюсь, второе – это не про вас, – так вот, такому человеку хочется считать себя непонятым окружающим миром и его обитателями, зачастую это желание достигает таких размеров, что и самому себе он кажется непонятым и всецело уповает на собственный талант. Вам надо полюбить… Именно! Посмотреть вокруг не только глазами вершителя человеческой мысли, которому дано вести людей к истине, а глазами обычного человека, мнительного, ошибающегося, обременённого разного рода проблемами, не касающимися творческих интересов. Попробуйте! Вы сразу увидите, что всё обстоит не так плачевно. Вы поймёте, что Вы не один. Есть и Вас понимающие, и такие, как Вы. Может, они пока не пишут таким колоритным слогом, но стремятся, думаю, что за одно это стремление следует их уважать и помогать встать на одну ступень с Вами. Даже если Ваши произведения не затмят остальные, будут не в полной мере оценены современниками и потомками, но, может быть, Вы поможете какому-нибудь человеку, более достойному этой славы, способному её вынести, пускай не обладающему такой лексической живостью, но умеющему совладать и с малой. Я вижу, что Вы немножко обиделись – Ваша растерянность Вас выдаёт.

Правда – я был озадачен. Немного, – но всё-таки…

Помедлив, нашёлся: – Нет, я просто в своих мыслях… Наверное, Вы правы, – сказал от усталости, чтобы не вступать в перепалку. – Какое время года у Вас более продуктивное?

Она, улыбаясь: – Осень!