Иные судьбы

Рядом кашляют на славу,
накрывает словно лава…
***
Начал я давать ответ:
насморк есть, а звука нет!

—

Ещё новость – пропал голос. Он даже не стремился это сделать – я всё сделал за него! Связки сковал коварный ветер, – теперь они ощущаются как бамбуковые стволы…

Болеют ветки за окном,
трясясь от сдавленного кашля.
Лекарства – снова да ладом —
бесславят стол. А я – неряшлив:

летит с таблетками флакон,
с собою взявши спрей для горла —
всё бьётся вдребезги об пол,
и ждёт, чтоб тряпку взял, подтёр.

Воробушек на проводах
кричит о новой пандемии.
Ворчат старушки: «Ох, да ах,
где мы простуду подцепили?!»

А я – лечусь, а я – творю,
пишу про зиму и про сосны,
кричу: «Я выздоровею
и встречу будущие вёсны!»

Писать в таком состоянии – тяжело. Но никаких отсрочек быть не может – долг перед потомками! В обычное время – мысль зарождается и распускается. А сейчас – зарождается – надувается – взрывается – разлетается, – и пытаешься собрать осколки в пазл. На совещании – сижу с тетрадкой и записываю. Конспект? Стихи! Свой конспект! Главное – иметь постоянную возможность записать!

Пришёл домой. Пойду лечиться. Как соберусь с мыслями – напишу.

    С уважением,
    С.Е.
    31 октября

Здравствуй, Елена! Всё плохо. Ты даже не можешь представить – насколько. Поэзия заболела. У меня тоже тридцать восемь. Из дома не выхожу, и стихи на бумагу не ложатся… Они… умерли? Не знаю. Порою мне кажется, что с неба сыпет их прахом… Изнуряю себя, как могу. Всё угнетает. Ум напирает, разум отступает – уникальных мыслей нет. Ничего не радует – сжимаю, сжигаю, выжидаю (разрешения?)…

А с нынешним насморком ни на что уповать не приходится – третий день бездельничаю! Ты не представляешь, как сурово я себя корю за лень! Истязаю мучительно и нещадно – смотрю на часы и жду, когда проснётся совесть…

Холод внутри откликается на стук холода снаружи. Озяб, лежу под одеялом – состояние отрешённое! Смотрю на окружающее грустным взглядом. Радует, что взгляд грустный – значит, мой. Значит, я сохранил себя. Не поддался общему одурманиванию пустым весельем!

Может, я просто разучился писать стихи? Зачем духовная смерть при физической жизни? Мёртвым смерть не страшна! Не должны карать убившего исписавшегося поэта! Он поступил благородно – литературный санитар!

В такие минуты рядом со мной должен быть Человек! Он меня – человеческой любовью, я его – нечеловеческой. Если я когда-нибудь сделаю предложение девушке, то скажу: «Хочешь ли ты со мной страдать: и в горе, и в радости; и вместе, и порознь; и близко, и далеко…» Стра-адать! Искренне, глубоко, от сердца – пока всю душу слезами не омоешь! Я такой, какой я есть – не навязываюсь и не вверяюсь.

Если не сейчас – умру рано. Кто-то скажет: «Прерванный полёт!» Неправда. Я даже не взлетел! Гению жить долго – маяться. Идей – нет. Желание – есть. В результате – профанация! Нет – не я должен взлететь, а меня должны возвести на поэтический пьедестал. Наивно – жду благодарности от человечества. Сокровенное желание!

—

До конца месяца осталось 7 дней, у меня на всё про всё 150 рублей – тяну, как могу. В начале недели было 2000 в кармане, из них 1850 потратил на скупку полного собрания сочинений Маяковского. Тратить все деньги на себя – слишком эгоистично. В покупке книг – самоотречение (телесное самоочищение). А больше мне тратить не на кого и незачем! И не в плане значения «окупится», а в плане: обернётся (чем?). Ничем хорошим не обернётся – люди предательскими поступками научили! Всё во благо расширения знаний! Страницы перед глазами вижу чаще, чем людей. И люблю – людей – в страницах. Там – могу себе нарисовать их безупречными. Только голову поднимешь от книги – чужие, равнодушные. И с ними уже ничего не поделать! Они не умеют полноценно жить – ценить искусство! Без искусства – не жизнь. Никто не просит творить, все требуют понимать. Если не через себя – через чувства других. А если – никак – головой кивать, выражая понимание взглядом.

А ещё теперь я буду стройнее некуда! Ем я два раза в сутки: вставая утром, в 4 часа, поглощаю кашу, а потом – вечером, подъедаю картофельные запасы. Мне лучше воспринимать это как добровольный аскетизм, на самом деле – вынужденная необходимость. Голодаю – не жалею.

Прости за одну прозу – красноречие от горя!

Пойду молиться.

    С уважением,
    С.Е.
    9 ноября.

Мне было грустно. Не вылечился до конца (поэзия тоже ещё болела!). Решил пригласить погулять девушку. Она – одинока. Внешность – неважная, характер – скверный. Не удалась ни в чём! И ведь зарекался с такими не гулять! Но встретились. Она – от безвыходности, я – от безысходности. Заговорили. Я – не в людях. Я – в поэтах. И ничто поэтическое мне не чуждо. Я – про природу, литературу, поэзию. Она – безынициативное молчание. Потом всё-таки спохватилась: «Странный ты! Неужто тебя, кроме поэзии, ничего не интересует?»

Я: – Нет. Живу в хламе и бумажном храме. Много пишу. А что ещё надо?

Она, высокомерно: – А я – общественный человек. Побудешь в моем окружении – поймёшь меня. Люди должны жить в социуме, а не в своём мире!

Я, не теряя самообладание: – А я никому ничего не должен, кроме Создателя! Я со многими общаюсь. Но многие – не друзья. Свой мир – не бегство от людей. Свой мир – искусство! Я всё вижу по-своему. Поднимаюсь в мыслях и скатываюсь в бытовой просак. Понимаешь?

Она: – Нет!

Я, с нарастающим возмущением: – Например, я недавно опоздал на работу, потому что любовался природой, очарованный листопадом. Но сказал, что проспал. Почему? Не поймут. Впрочем, главное – понимание моего творчества, а не меня. Согласен даже поступиться авторским правом – лишь бы печатали! Стихи – смысл жизни!

Она, недоумённо: – А почему ты – не главное?

Я, поражаясь её обыденности: – Убери стихи – это буду не я. Я соткан из этого! Я больше никуда не гожусь!

Она, не слыша моего раздражённого тона и стараясь как бы поддержать, но ещё больше усугубляя положение: – Ты заблуждаешься. Ты – это не только стихи. Если ты не будешь писать – это не значит, что тебя не будет. Творчество – это лишь одна из твоих сторон, но не ты полностью!

Я, наполняя грудь гневом: – Что для тебя является жизненной ценностью?

Она, затрудняясь: – Сложно… ценности меняются…

Я, изумляясь её страшной логике: – Ты могла бы жить, если бы жизнь потеряла смысл?

Она, наивно улыбаясь: – Конечно, ведь можно создать новый!..

Я, сдерживая негодование: – А я вижу себя в стихах! Мучительно жить без них? Это – мой вечный смысл! Есть вещи принципиальные, составляющие сущность человека! Как можно доверять кому-то, если для него смысл – переходящий? Никак!

Она, думая, что всё ещё можно исправить: – Может, зайдём в кафе?

Я, сорвавшимся воплем: – Не-ет! – вспоминая о своих сбережениях, ещё проникновеннее. – Не-ет! Хватит! Я – пожалел тебя. Тебя – никто не звал. Я – посочувствовал на свою голову. Я – добрый и чувственный! Зачем ты сделала мне бо-ольно?

Она, дрожаще: – Я… я не хотела… Ты… ты нравишься мне… Я… я хотела тебя понять… Я думала, что тоже нравлюсь тебе?..

Я, с невинным злорадством: – Понять? Нет – осмеять! Ты унизила меня! Кто ты такая, чтобы нравится мне? Я испытываю отвращение к людям беспринципным и бессмысленным!