Высшая мера

– Иди…– успокоившись, произнес снова тихо Седой.– Только о нашем разговоре должны знать только мы. Свистнешь в администрацию…

– Я понял, не дурак.

– Надеюсь, Чекист! Мне бы очень не хотелось тебя убивать,– спокойно, будто о чем-то обыденном, сказал вор.– Мотя проводи его до барака. Не хватало, чтобы патруль его в ШИЗО закрыл за нарушение режима.

– Так Ковригин сегодня амнистию штрафникам всем дал, к годовщине революции!

– Проводи…

– Понял, не дурак!– вор отбросил в сторону недоеденную картошку и легонько подтолкнул меня к выходу.– Пойдем, Чекист, прогуляемся под луной. А знаешь какие у нас звезды в Одессе? Вот такие…И близко близко над морем, рукой достать можно.

Он еще что-то рассказывал про свой родной город, болтая без умолку всю дорогу, но я его уже не слышал толком. Все мои мысли были лишь о том, что не было печали, купила баба порося. Теперь кроме ссоры с Качинским, драки с Кисловым, присутствием здесь Валечки, у меня появилась новая и довольно серьезная проблема…Как отказаться от предложения воров и остаться в живых.

ГЛАВА 21

То, что происходило между Андреем Коноваленко и Ирочкой Бергман сложно было назвать любовью. Животный инстинкт овладевал ими обоими каждый раз, как только они оставались вдвоем. Страсть, всепоглощающая похоть захватывали их разум и толкали на самые непредсказуемые безумства.

Вот и сейчас…Едва Бергман зашла в белом халате к нему в кабинет со стопкой каких-то личных дел, слегка покачивая бедрами прошла к столу. Коноваленко снова почувствовал, как желание охватывает его сознание. Эта женщина будто была соткана из похоти…подумалось ему. Эти взгляды, сводившие его с ума, полуоткрытые полные губы, крутые широкие бедра, аккуратная грудь только одним своим видом кричали: « Ну возьми же меня!»

Вот и сейчас, он не стал ждать пока она разложить бумаги у него на столе. Грубо схватил ее за грудь и впился в нее губами, покрывая шелковистую кожу поцелуями. Бергман застонала и вся подалась вперед, отдаваясь, словно в омут с головой, ласкам Андрея. Его руки зашарили по ее телу и с удивлением отметили, что под белым халатиком ничего-то и нет. Всего лишь на секунду он оторвался от женщины, чтобы поинтересоваться:

– Холодно же?

– Меня любовь греет, Андрюшенька!– выдохнула Бергман, отталкивая любовника на спинку стула. Теперь она была хозяйкой положения, королевой, во власти которой подарить мужчине неземное наслаждение или наоборот, оставить его в этот вечер без сладкого.

Быстрым решительным движением она дернула ремень на брюках хозяина лагеря, торопливо расстегнула несколько пуговиц нательного белья и опустилась перед ним на колени. Провела рукой по его возбужденному члену, наивно промурлыкав, что-то про любовь.

– Давай же…– выдохнул Андрей, закрывая глаза от удовольствия. Голова Бергман мерно двигалась под его ладонью, положенной на затылок, и в целом мире ничего более для Коноваленко не существовало, лишь эти движения и легкое причмокивание медсестры.

Когда все закончилось, он совершенно опустошенный пытался придти в себя, наблюдая, как у маленького зеркальца рукомойника Ирина поправляет сбившуюся прическу с таким видом, словно ничего и не было.

А сразу и не скажешь, что минуту назад она такое вытворяла своим язычком, что поручик Ржевский бы покраснел… Подумал Коноваленко, заправляясь. Может так и Валентина встречала его с работы, прихорашивалась, после того, как ее Клименко стервец драл прямо у них на квартире. Мерзко…Он сплюнул, достал стакан и вылил в него остатки самогона.

– Сволочи вы все…– выдохнул он, опрокидывая в себя спиртное залпом. Не поморщился, проглотив его, как воду. Крепче домашнего самогона был пожар в его душе. Намного крепче и опаснее.

– Это ты сейчас о ком, Андрюшенька?– повернулась к нему Бергман. Малюю по губам ярко-красной губной помадой.

– О бабах, о ком же еще? Лживые вы все существа! Лживые и хитрые!

– Кто бы говорил?– улыбнулась Ира.– Ты-то какой правильный, прямо идеальный муж, за щеку навалял мне. А теперь пойдешь комплименты своей супруге делать, суп ее нахваливать, да на ночь в лобик целовать целомудренно…Кобели вы все! Вам от нас только одно и нужно…

– А вам?– Коноваленко потянулся еще за одной бутылкой, но самогон кончился. Остлся лишь початый коньяк, который они распивали утром с Ковригиным. Какая к черту разница? Решил он, когда на душе так погано. Янтарная жидкость почти до краев наполнила граненный стакан. Ирина, приведя себя в порядок, молча достала небольшую пыльную рюмку из буфета и поставила рядом.

– И нам, Андрюша, и нам нужно от вас только одно…А еще забота, внимание, любовь…Нам много чего надо,– со вздохом сообщила Бергман,– чтоб баба счастливой стала много условий сойтись должно. Хороший секс не самое определяющее в этом.

– А чего ж вы, тогда налево ходите, если не определяющее, а?– они чокнулись.

– Бабу драть надо, андрюша. Пусть иногда, но драть…А если ты с работы неделю уставший, вторую уставший, месяц пьяный вдрызг, кому это понравится. Свято место пусто не бывает. Баба всегда найдет замену…Ей это проще, губки накрасила. Бровки подвела, платьице покороче и все! Вечер занят…

–Вот и говори, с-суки…

– Причину нашей стервозности в первую очередь нужно искать в вас, мужиках! От хорошего мужика баба гулять не пойдет.

– Ой ли!

– Вот тебе и ой ли, Андрюша! Я это точно знаю!– заявила Бергман.

– Ты?– пьяно хохотнул Коноваленко, да ты ни одного члена не пропустишь, если он хоть как-то стоять будет…

Пощечина, резкая звонкая обожгла щеку Андрея быстрее, чем он смог отклониться или защититься от нее. Кожа мгновенно вспыхнула красным, оставив след пальцев Бергман, кошкой прыгнувшей на капитана.

– Сволочь ты, Коноваленко! Сволочь. Поэтому и трахалась твоя Валентина на стороне с этим сопляком Клименко, да и сейчас, наверное, трахается! Потому что не способен ты, своей чугунной головой думать об отношениях, строить что-то, анализировать. Был солдафоном, так солдафоном и помрешь, а я ее чисто по-женски понимаю. От такого, как не загулять?

– Пошла вон…– процедил Коноваленко, потирая ударенную щеку.– Пока я тебя, как бешеную суку не пристрелил…

– Ничего ты так и не понял!– грустно покачала головой Бергман.– Ничего…

– Пошла вон!– рука Коноваленко метнулась к кобуре на правом боку. Нервно зашарила там, пытаясь справиться с клапаном застежки. Ирина смотрела на его возню довольно спокойно.

– Правда глаза колет? Уйду я, не волнуйся…А ты беги домой, солдафон, может твоя Валя, как раз зэка спать до барака провожает.

С этими словами Бергман вышла прочь, громко хлопнув дверью, оставив Коноваленко в одиночестве. Он наконец-то справился с застежкой кобуры. Достал пистолет, положил перед собой, гладя холодную сталь кончиками пальцев.

Может твоя Валя как раз зэка…Он резко взмахнул рукой, прикладывая вороненную сталь к собственному виску. Раз, два, три…Мысленно просчитал он про себя. Металл неприятно холодил кожу. Всего лишь одно еле уловимое движение, одно нажатие на курок и все закончится! Раз, два…Андрей зажмурился до боли в глазах. Палец на спусковом крючке дрогнул, погладив изогнутый металл.

– Нет…– он облизал враз пересохшие губы.– Еще не время…

Аккуратно отвел оружие от себя, положив напротив себя на стол. Что его остановило? Мысль о Глебе, ставшим за столько времени абсолютно чужим ребенком? Любовь к Вале? Или может быть просто обычный страх? А вдруг там, за порогом ничего и нет? Только выстрел и пустота! Глубокая пустота, неизведанная, как черная дыра, которая засасывает в себя все вокруг? Вдруг нет ни рая, ни ада, никакой другой жизни? Вдруг он просто перестанет в один миг существовать?

Решительно налил себе еще коньяку. Горячий алкоголь немного привел его в чувство. Чтобы все потом сказали из-за бабы застрелился, чтобы она дождалась этого Клименко, он жил с нее, а Глеб называл его папой.

– Хрен там!– уже опьяневший и немного осоловевший, а оттого агрессивно-решительный, Коноваленко стукнул кулаком по столу, приводя себя в рабочее состояние.– Расклеился, тряпка!– поругал он себя.– Все беды в нашей жизни от баб! Именно они источники мужских страданий! Пошло оно все!

Настроение, испорченное Бергман, так и не вернулось, зато мысли о самоубийстве покинули его. Андрей встал из-за стола, опрокинув кипу бумаг, лежавших на краю стола и оделся. Вышел на улицу, когда стрелки на ручных часах показывали почти половину первого.

Морозный колкий воздух немного остудил его. Упорядочил мысли, заставил застегнуть шинель на все пуговицы, сбив хмельную оскомину. Лагерь, живя строго согласно заведенного распорядка. Лишь где-то вдалеке, в женской половине Темлага слышался надрывный лай овчарок, да негромкая перекличка часовых. Дежурный снимал пупкарей с вышек. Закурил. Минут пять простоял просто так. Не зная стоит ли идти домой. Да и дом ли это его? Дом – это там где ждут, верят, где любят, а там…

Плюнув на все, он двинулся по натоптанной тропинке, пряча подбородок в шинель от мокрого снега. Идти больше ему все равно было некуда. Не к Бергман же возвращаться после сегодняшней ссоры? Хотя та примет, обогреет, накормит, да и спать рядом уложит, а все равно, Андрей внутренне чувствовал, что это не то…Не королева…

В служебной квартире свет не горел. Окна занавешаны старыми потертыми шторками, оставшимися от старых хозяев. Крыльцо завалено снегом и только два аккуратных следа. Дома…Определил именно по ним присутствие супруги Коноваленко. Других следов не было. Значит одна! Непонятное чувство удовлетворения от этой простой мысли совсем расслабило его, он толкнул незапертую дверь, стараясь поменьше шуметь. Но все же наткнулся на какой-то тазик, загремел, негромко обматерив себя за неаккуратность.

Чиркнула спичка, мотыльком сгорая в темноте огромной комнаты. Валя в одной ночной рубашке запалила керосиновую лампу.

– Андрей…– заспанные спросонья глаза жены смотрели на него испугано.

– Спи уж,– махнул он рукой, непослушными пальцами пытаясь расстегнуть портупею и пуговицы на шинели.

– Ты чего так поздно?– Валя прошла к столу, набрала из графина себе воды в кружку, отпила глоток, наблюдая за мужем, чувствуя каждую неловкость в его движениях, ощущая свежий перегар, даже заметив синий засос на шее.