Не потеряй себя

столько вероятно в тот вечер и было. Почему он назвал Костю

«матрёшкой» сложно сказать, вероятней всего, предрекая даль- нейший ход событий, ибо только матрёшку потрошат часто и

густо. Костя вылез из-под одеяла, спокойно оделся и последовал за Пашей в коридор. Не обладая мистическим даром предвиде- ния событий, по причине своей ещё юности, как и не учуяв бе- ды, которая нависла над его головой поплёлся по коридору вслед за Пашей – паханом, в надежде, что всё закончится разго- вором. Вслед им – в пяти шагах – развалисто шагали остальные. Порой людская подлость не знает границ. В эти минуты в возду- хе клубились, искрились и сотрясали невидимое пространство разно-полюсные душевные эмоции, идущих по коридору. Одни непомерно радовались предстоящему развлечению над жерт- вой, а тем временем жертва в мыслях металась от трагедии – к

надежде. Деревенская безоблачная жизнь с этой минуты для

Кости закончилась бесповоротно, а в последующее время обер- нётся для него трескучим морозом, когда стоишь голышом по колени в сугробе. Где-то уже посреди длинного коридора: гла- варь – Паша, открыл дверь комнаты и вошёл, Костя замер у по- рога, но в туже секунду – шедшие сзади, резко его толкнули в

спину через порог; войдя, прикрыв полотно дверь, заперли на ключ. Комната на четыре спальных места оказалась пустая: кро- вати были заправлены по-армейски одеялами, кругом чистота, будто в ней и не живут. Паша прошёл к столу, который стоял по центру комнаты и уселся на него боком, спустив одну ногу на

пол. Остальные толпой стояли у порога, но двое из них приня- лись сворачивать в рулон матрасы вместе с одеялами и просты- нями на двух кроватях, которые стояли крайними у входа. Свер- нув постели, рулоны положили на заправленные кровати.

Прежде чем начинать экзекуцию: Паша решил перед началом

посмаковать, ибо другого объяснения, зачем ему понадобилось вести разговор с тем, которого через минуту начнут избивать до полусмерти всей шайкой, объяснить сложно. Сидя боком на сто- ле взглядом косил на Костю, начав свою речь, сказал осуждаю- ще:

– Блатуешь, парень, блатуешь! Устроим мы тебе маскарад не- большой, так сказать, на все руки от скуки и для кулаков тоже.

Как ты считаешь, по правилам будет?.. Молчишь… ну, это твоё дело. Раз молчишь, отоварим тебя по-полной, хотя просили токо попугать, но мы до-того невоспитанный народ и всяких просьб, и пожеланий никак не научились исполнять. Ты уж прости за

необразованность нашу. Не обижайся, но я тут не причём, мне лично до фени, кто ты там такой и в чём ты провинился. Так при- казано. Может, дашь больше, а?.. в покое оставим. Нет, я шучу, больше всё равно не дашь, потому что у тебя нет этого, что нам нужно. Не учуял ты, фраер, беду за версту, надо было раньше думать, когда нарывался. Токо не вздумай после топиться или в петлю нырять, поверь, туда никогда не поздно…

Всё это время Костя, молча, стоял перед сидящим на столе Пашей, смотрел немного в сторону, стараясь не встречаться с

ним взглядом, при этом мысли были где-то за его спиной, где в это время стояло шесть или семь человек. Посчитать их всех он не удосужился, да собственно, какое это имело значение – на одного больше или меньше, – он всё равно в западне! И в те по- следние минуты перед экзекуцией, пока Паша произносил всту- пительную речь – за Костиной спиной, вся эта братия надевала на руки кожаные перчатки, в которых ходят зимой.

– Вот и усё тебе, телёнок, не доросший до бычка, – сказал Паша, расплывшись в улыбке, – карачун тебе, кажется настал и родни

поблизости нету, спасать-то некому! Не богато, но что надо сде- лаем на славу: не пальцем выковыривали и с мальства тому

учились. Мокруху постараемся не сделать – нам это ни к чему. Рыжий, выглянь в окно, – кивнув головой назад, – вертухая во дворе не видать?

– Так там же темень, чё я там увижу? – протестующе, заявил один из подручных Паши.

– Ты глянь, раз сказано, а темно, не темно, не твоего ума дело – моргала свои пошире раскрой! На-крайняк – уговор, как догово- рились, чтобы не влипнуть по-полной. Слышали все?

Рыженький паренёк подошёл к окну, раскрыл створку окон-

ную, лёг на подоконник грудью и стал вглядываться вниз в тём- ный двор, где только при входе в подъезд тускло светила лам- почка, наконец он выпрямился, закрыл окно, повернувшись,

сказал:

– Пусто, хоть и темно – токо ветки шелестят, можно начинать.

В ту же секунду Костю сзади ударили прямо в затылок. По

инерции, сделав пару тех шагов, которые отделяли его от Паши, получил встречный удар кулака прямо в губы. Паша нанёс удар, не вставая со стола, возможно, это в какой-то мере и спасло Ко- стю в те первые секунды избиения. Если бы Паша ударил его,

стоя – встречным ударом, то могло бы и не потребоваться бить дальше. Отлетев от стола, следом со всех сторон посыпалась

серия ударов, и уже через минуту Костя лежал на полу. Били не торопясь, стараясь не мешать друг другу: словно на соревнова- ниях подходя по очереди к спортивному снаряду. Подходили двое, приподняв парня с пола, взяв его под мышки, очередной подходил и исполнял серию ударов. Когда уже всё было в кро- ви, чтобы сильно не запачкаться, перешли бить ногами. Отлива- ли с графина водой, приводя в чувство, и снова били, и били. В очередной раз вода перестала действовать, Паша сказал:

– Это предел, хватит, и так кулаки болят, к тому же может и коней двинуть – греха потом не оберёшься. Перекур устроим. Придёт немного в себя, обмоем и оттащим его в постель, уло- жим как куклу, а там пусть ищут, где он ночью бродил и куда падал.

Очнулся Костя, придя в сознание, когда на лицо ему тонкой струйкой бежала вода. Над ним стоял тот рыжий парень с гра-

фином в руках и с интервалами плескал на него воду. Паша, си- дя в той же позе, что и раньше, будто бы и не вставал до этого,

заметив, что тот пришёл в себя, цинично издеваясь над полужи- вым парнем, сказал громко:

– Скоко живу, так и не понял, может, кто из вас надоумит, чё он лежит, растянулся на всю хату?! Вперёд ногами выносить нас не учили, мягко говоря, мне до фени: лежи тут скоко хочешь, но

сам подумай хата-то не твоя! К примеру, мне надумается ещё

пару раз съездить тебе по рылу, – и чё прикажешь? Мне на коле- ни становиться затем, чтобы скулы тебе на место поправить?!

Ну, ты, мудак!.. а ну, братишки, подняли его на руки, как прежде я вас учил, токо держите правильно и крепко, а то промажу, по- том у себя зубы считать придётся. Давай быстрее шевелитесь, а то уже жрать охота; ужин-то сёдня мимо прошёл. Там есть в од- ной хате, хуторянин из дома приехал. Очередную посылку от мамки чувак приволок. Пока будем с этим хмырём разбираться, всю нашу хавку полопают, падлы!

Пока Паша рассусоливал, смакуя своё высокое в иерархии

приблатнёного мира положение, – по крайней мере, он так счи- тал – остальные сидели на кроватях и курили: в ту минуту они

никак не ожидали от жертвы такой прыти. Костя резко вскочил. Кто бы мог подумать, что полудохлый так может скакать: после, как минимум, трёх раз, подряд терявший сознание. Костя обе- жал стороной стол, на котором сидел Паша, вскочил на под- оконник и кулаком со всего размаха ударил в стекло, отчего оно тут же посыпалось, при этом сильно поранив ему ладонь. Тут

было уже не до руки, вся голова и лицо, словно каша: к тому же сработало чувство самосохранения, которое в отдельных случа- ях спасает человеку жизнь. Держась рукой за переплёт оконной рамы, одну ногу выставил наружу на отлив окна и в таком поло- жении застыл. Поглядел вниз, – высоко ли лететь. Выломал кусок острого стекла и, сжимая в руке так, что с пальцев стала сочиться кровь, глянул вглубь комнаты на всю эту компанию, которая то- же замерла в недоумении, сказал хриплым, словно простужен- ным голосом:

– Хоть один подойдёт – по шее полосону или в морду брошу, все разом ломанётесь – хоть одного, но угроблю, а после спрыг-

ну на низ. Давай подходи, кто смелый?.. кагалом бить одного вы горазды! Ну?!.. – держа впереди себя острый кусок стекла, запи- наясь в словах, стараясь громче кричать, сказал Костя. В эту ми- нуту послышались внизу громкие женские голоса. У входа в зда- ние стояли, задрав головы, дежурная вахтёрша и комендантша общежития. Услышав звон стёкол, после чего рассмотрев на фоне светящегося окна стоящего парня, обе подумали, – что их воспитанник сейчас станет прыгать со второго этажа. Подняли

шум: стали кричать, уговаривать и возмущаться, но Костя их не слушал. Костя ещё раз посмотрел вниз, но там стояла темнота, и где эта земля, определить было трудно; пока он смотрел и раз- думывал, кинул взгляд в комнату, но она уже была пустая – вся шайка исчезла словно растворилась. Уже через пару минут в

помещение с воплями вбежали две женщины. Дальше было разбирательство: кто бил, зачем, по какому поводу и сколько раз? В тот вечер в поселковом медпункте, куда Костю скорая

помощь увезла, дежурный врач посвятил ему больше часа, при- водя его голову, если и не в надлежащий вид, то хотя бы немно- го глаза открыть, чтобы видеть, куда ногой ступать. Настаивали на госпитализации, но Костя наотрез отказался, а когда доктор

сказал, что не отпустит его, встал и покинул медпункт. На следу- ющее утро, ровно в восемь часов утра, когда звонок оповестил о начале занятий, Костю из общежития увели в кабинет директора училища. Войдя в кабинет, ему предложили присесть, отчего, отрицательно покачав головой, он дал понять, что в том не нуж- дается и остался стоять вблизи у дверей. За столом собрался

консилиум «дознавателей», – как обычно собираются на сове- щание. На своём почётном месте сидел директор, рядом с од- ной стороны заместитель по воспитательной части – завуч, с другой стороны участковый инспектор посёлка Новая – Соко- ловка; медики ему ещё ночью сообщили о случившемся. Далее сидели преподаватели, которые вероятно не были в этот час за- действованы, мастер производственного обучения группы, где Костя учился и те две женщины, которые ночью посодействова- ли в прекращении разыгравшейся драмы. Допрос вели без при-

страстия, – куда уж тут применять что-то, когда на парне живого места нет. Все сидящие за столом – не менее десяти человек —

приготовились писать. Перед каждым лежит лист бумаги, между пальцев ручка торчит. Оставалось лишь зафиксировать допрос, после сравнить, подкорректировать, отредактировать и отпра- вить следователю. Костя решил стоять насмерть, как когда-то

бравые гренадёры на Бородинском поле умирали. Как это и по- ложено в подобных разборках первым нарушил молчание

участковый инспектор: