– Стремился покинуть помещение тем способом, которым в него вошел… – пояснил отец Геннадий, усмехнувшись. – Я это окошко еще во время своего вчерашнего визита в мастерскую присмотрел. Там прямо с мостовой можно влезть – удобно!
– А как же дверь? – удивленно промямлил литератор.
– А что «дверь»? – спросил батюшка, разливая по второй. – Я прибыл за минуту до вас через окно, услышал шум и решил замаскироваться. Про дверь я ничего не знаю. Выходит, ее открыли не вы?!
– Она уже была открыта! – проговорил поэт, все еще будучи явно не в себе.
– Может быть, Сквочковский забыл запереть?
– Может…
Они снова выпили, опять без тостов. Шашкин закурил. Отец Геннадий, алчно взглянул на сигарету и привычно прогудел суровым басом:
– Дьяволу кадить при батюшке?!
И добавил уже спокойнее:
– Я в том смысле, что не нужно здесь лишних окурков, отпечатков пальцев и прочих улик…
– Да-да-да! – засуетился Шашкин. Он округлил глаза, двумя пальцами поставил пустой стакан на стол и, высоко задирая ноги, сделал пару шагов к двери. Потом быстренько развернулся, подбежал к столику, схватил бутылку и прошептал заговорщицким шепотом:
– Улика!
Прижав тару к груди, поэт, все так же высоко задирая ноги, прошагал к выходу. Батюшка вышел следом.
Оказавшись на улице, они молча кивнули друг другу и, не сговариваясь, направились в противоположные стороны от места несостоявшегося преступления. Батюшка уже успел дойти до угла дома, как вдруг услышал за собою тяжелый топот и прерывистое дыхание. Он оглянулся и увидел литератора, который настигал его, заметно прихрамывая и все так же прижимая початую бутылку к груди.
– По… Подождите! – задыхаясь, прохрипел Шашкин. – Подождите, батюшка! А э-э-э-э… Э-как же? Как же памятник?
– В самом деле! – хлопнул себя по лбу отец Геннадий. – Памятник! Знаете, уважаемый! А ведь когда я пришел, памятника в мастерской уже не было!
Глава 21. Тройной нокаут кандидата Зозули
– Буду откровенен: прос… пропустили мы с вами, господа, довольно много, – сказал Голомёдов с вымученной улыбкой на исхудавшем лице. Осунувшийся Харитон Ильич безрадостно кивнул. Пару часов назад они вернулись в кабинет, покинутый в такой спешке три дня назад. Все новости, поступившие за эти несколько часов, были крайне неутешительными.
– За истекшие трое суток расстановка сил на нашем поле в корне изменилась, – констатировал Кирилл. – Хохловцева усиленно митингует. Играет против вас. Упор делает на то, что вы за четыре года работы в Думе не смогли добиться никаких результатов. Значит, не сможете и на посту мэра.
Кандидат Дрисвятов провел полный ребрендинг своей кампании. Снял старые билборды и развесил новые. Его слоган теперь: «За достойную жизнь! Дрисвятов». Позиционирует себя как успешного человека, который готов поделиться успехом со всем городом. Соответственно, всю свою агитацию сопровождает подкупом. Электорат «поплыл» – на встречи прет валом, жаждет халявы. А это, как показывает практика, самое верное средство агитации.
И, наконец, в игру вступил неизвестный Павел Болдырев. Нашего подсадного Пэ Болдырева он клеймит позором на каждом углу. По всему городу расклеены фотографии, где он «ручкается» с новым губернатором. Слоганы: «Губернатора поддерживают все, губернатор поддерживает достойных», «Голосуй за новую команду губернатора!». Призывает вымести старую коррумпированную власть поганой метлой. Расчет понятен. Люди любят «начинать с чистого листа». Болдырев решил не пачкаться в предвыборной грязи, а ставку сделал на мощный финишный рывок. На всю катушку включил административный ресурс, заполняет собою все газеты, телевидение и почтовые ящики. Никаким другим кандидатам места просто не остается.
Мы же замолчали на трое суток. Как следствие, по рейтингам первым сейчас идет Дрисвятов, за ним – Хохловцева, на третьем месте вы. Болдырев пока в самом низу, но подозрительно быстро начинает отыгрывать позиции.
Харитон Ильич уронил голову на руки и простонал:
– Катастрофа!
– Рано сдаваться! – с профессиональной бодростью взмахнул рукой Кирилл. – У любой медали есть две стороны. Надо только повнимательнее присмотреться!
– Да тут куда ни присмотрись, ядрен-батон! – крикнул Харитон Ильич, в котором понемногу созревало решение обвинить во всех своих неудачах неумелых политконсультантов. – Доигрались! Вон, трое на меня одного прут, ядрен-батон! И это все вы винова…
– Минутку! – оборвал его Кирилл, явно начиная нервничать.
– Я те дам «минутку»! – гаркнул Харитон Ильич. – Устроили тут московские штучки-дрючки!
– Харитон Ильич! – в голосе Голомёдова зазвучал металл. Похоже, досада Кирилла была не меньшей, и он отнюдь не собирался оставаться виноватым. – Я бы вас попросил!
– Что ты там еще недопросил?! – перешел на фальцет Зозуля. – Просильщик выискался! Попроси мне еще – я тебя быстро на ноль умножу!
Голомёдов вскочил и уперся кулаками в стол. В его глазах сверкнуло что-то похожее на жажду убийства. Но Харитон Ильич, не замечая этого, продолжал истерику:
– А денег-то – денег – какую прорву вбухали, ядрен-батон! Лучше б людям раздали, как Дрисвятов раздает, и то толку больше было бы! Как теперь его обскачешь?! Что теперь делать?! А?! Что делать, я спрашиваю?!
– Снимать штаны и бегать… – раздалось вдруг из угла, где сидел Раздайбедин. Его тихий голос сильный контрастировал с резкими нотами, рожденными под острым кадыком Харитона Ильича. От неожиданности конфликтующие стороны застыли с открытыми ртами и как по команде повернулись к Василию. За три дня, проведенные в больнице, Раздайбедин по самые очки зарос густой чуть рыжеватой щетиной и на неподготовленного зрителя мог произвести пугающее впечатление. Но Зозуля и Голомёдов даже через эту поросль разглядели на физиономии Василия беспечное и благодушное выражение…
Наконец, Кирилл разжал кулаки и, снова усаживаясь в кресло, напряжено спросил:
– В смысле?
– Русский человек может решить любую проблему, если не будет задаваться вопросом «А зачем?». У нас слишком много вопросов! «Кто виноват?», «Что делать?» Мыслители Герцен и Чернышевский про это даже по толстой книжке написали. А зачем? Кто виноват, и так понятно. В нашем случае – кто проиграет, того виноватым и назначат. Ну, а что делать – это тоже не загадка. Снимать штаны и бегать! Честное слово, я убежден, что если бы Герцен или Чернышевский позволили себе побегать часок-другой без штанов, то они наверняка избавились от своих регулярных философских запоров и гораздо проще взглянули бы на жизнь.
– Но ты же не собираешься всерьез снимать штаны и носиться по улице? – раздраженно спросил Кирилл.
– Вообще, я уже неоднократно обдумывал такую перспективу и даже имел на этой почве привод в милицию, – важно произнес Василий. – Но применимо к нашей ситуации – нужно расслабиться и немного повалять дурака. Стянуть штаны с конкурентов. Пусть побегают.
– Например?
– Например, пусть кандидат, который агитирует народ «за достойную жизнь дрисвятов», объяснит людям, кто такие эти дрисвяты, и чем заслужили достойную жизнь. А мы ему поможем, не проблема… – пояснил Василий и хитро усмехнулся.
– А Болдырев?! Это ведь не хухры-мухры, а губернатора человек! – хмуро спросил Харитон Ильич.
– Они, конечно, думают: сел Болдырев на слона и поехал… – лукаво приподнял брови Василий.
– Слона? – недовольно спросил Зозуля. Кирилл сухо пояснил:
– Слон в нашем деле – это через чур авторитетный товарищ, на поручительстве которого кандидат повышает свой рейтинг.
– Конечно, губернатор – фигура крупная, – продолжил Василий воодушевленно. – Но по факту ведь в городе и области он человек пока еще новый. Ничего, кроме надежд, с ним не связывают. Если правильно повернуть ситуацию, то и его, и кандидата Болдырева можно выставить чужаками или даже захватчиками на Славинской земле…
– Вы это… поосторожнее с губернатором! – боязливо поджался Харитон Ильич. – На этом уровне, ядрен-батон, без штанов не бегают…
Василий удивленно развел руками.
– А мы-то здесь причем? Люди говорят… Тем более, в Славине есть еще один специально обученный кандидат по фамилии Болдырев, который очень обижен на своего «двойника». Вот пусть эти два Болдырева поспорят в телеэфире, кто из них настоящий. И даже устроят драку. Кстати, ставлю на дядю Пёдыра сто к одному. Губернаторский Болдырев увязнет в этих дрязгах и, будьте покойны, чистеньким из споров о том, какой Болдырев более настоящий, он уже не выйдет. Дядя Пёдыр его похоронит в тени своей харизмы.
– А Октябрину Александровну как со счетов спишешь? – надул губы Зозуля.
– Про почетную оппозиционерку Хохловцеву я могу вам сказать одно. Вся ее бурная деятельность, не что иное, как крик души: «Харитон Ильич! Возьмите меня!»