Снимать штаны и бегать

Но вообще – не пытайтесь понять. Для того, чтобы освоить мой авторский метод реконструкции внешности, нужно обладать особым зрением. Чутьем, интуицией, даром, если хотите! Этот дар у меня есть.

Николай Николаевич Пилюгин по секрету открыл нам большую творческую тайну. Оказывается, в ближайшее время он намерен выпустить ряд публикаций в СМИ, подготовить к печати книгу, а так же выступить с рядом лекций относительно своего новаторского метода».

Александр Александрович Шашкин не сразу понял, что насторожило и расстроило его в интервью краеведа Пилюгина. Больно царапнули чувствительную творческую душу слова «особое зрение», «чутье» и «дар». Как и любой служитель муз, поэт Шашкин довольно ревниво относился к случаям, когда у других вдруг обнаруживались те качества, наличие которых он допускал исключительно у себя и считал авторскими.

Но, перечитав отрывок статьи, поэт Шашкин понял, что гораздо сильнее ревности беспокоит его чувство преследования. Он уже видел мысленным взором, как в недалеком будущем на творческих встречах с интеллигенцией, на тематических лекциях в вузах, на уроках патриотизма в школах, на торжественных митингах и прочих мероприятиях, буквально наступая ему на пятки, лезет на трибуну Николай Пилюгин. Вместо обстоятельного рассказа поэта Шашкина о ценности и важности Слова; вместо задушевной беседы с аудиторией об упадке нравственности и культуры; вместо компетентной оценки сложной международной обстановки, в которой великое богатство Русского Литературного языка остается едва ли не единственной ценностью – этот Пилюгин будет забивать головы слушателей глупыми россказнями про генерала Бубнеева и о своей идиотской методике. Потрясая перед носом читателя публикациями и книгами, краевед постепенно втиснется в нишу известных Славинских литераторов, а дальше – чего доброго – вытеснит из нее Александра Шашкина!

– Пусть попробует, выскочка! И не таких видали! – пробовал хорохориться поэт Шашкин. Но в душе он чувствовал, что однозначно предсказать финал битвы литературных титанов будет довольно сложно. Конечно, «Торжественная Ода» и юбилейные медали Шашкина были сильным оружием. Но этот новичок даже в проходной газетной статье так и «давил интеллектом», позволяя себе, походя, упомянуть Ломброзо, антропологию, параметры, реконструкцию, авторский метод и прочие не в полной мере понятные поэту Шашкину слова. Александр Александрович чувствовал, что ему попросту нечем ответить на такой неожиданный наглый выпад.

– И ведь молчал все время! – горестно вздохнул он, вспоминая детали знакомства с Пилюгиным в приемной Харитона Ильича. – Сидел, все время записывал что-то. Анализировал слабые стороны противников. Каков подлец, а?!

Подобно меценату Брыкову, поэт Шашкин испытал потребность вскочить и с громкими стенаниями немного пометаться по своему рабочему кабинету (который ввиду стесненных жилищных условий являлся так же спальней). Но застарелый артрит коленного сустава помешал исполнить задуманное, и потому поэт стенал, полулежа на продавленной тахте. Он всей душой чувствовал необходимость срочных контрмер.

Неожиданно для себя, поэт Шашкин ощутил небывалый прилив творческих сил. Он должен опередить выскочку Пилюгина! Он должен затмить его, чтобы этот новоявленный литератор навсегда оставался скрытым тенью более достойного. Он должен ослепить самозванца сиянием своего таланта, чтобы тот исчез в лучах, подобно нелепому призраку! Он должен сразить его Глаголом!

Кропотливая работа над Торжественной Одой, посвященной генералу Льву Бубнееву, двигалась не то чтобы очень легко, но методично, и уже входила в завершающую стадию. Трудность заключалась в том, что автору хотелось непременно ввернуть куда-нибудь слова «суровый воин», а они, как на грех, никуда не влезали. И все-таки, немного поразмыслив, Шашкин решил пока отставить Оду в сторону, как самый решающий аргумент или даже как знамя, которое будет поднято над станом разбитого противника. Начать же атаку на своего оппонента он решил едкой эпиграммой.

Решение было замечательным, но его исполнение оказалось сопряжено с определенными трудностями. В основном мешало то, что праведной желчи хотелось излить очень много, а точных и литературных слов для этого находилось очень мало. Потом вдруг слов стало излишне много, и они уже не умещались в строки. А когда количество смысла и слов случайно пришло в соответствие, куда-то потерялась рифма. Но в итоге труды увенчались заслуженным успехом. Окончательный вариант эпиграммы звучал так:

«В ответ на вызов недоброжелателя Н.П.»

Когда задумываешь злые козни иногда —

Разбившись о талант, им воплотиться не судьба!

Довольно потерев руки, поэт Шашкин воскликнул:

– Так-то! Не судьба!

Но не таким человеком был отставной полковник и известный Славинский поэт Александр Шашкин, чтобы останавливаться на достигнутом. В голове его, которая еще немного кружилась от успеха, тут же родился замысел об эпической поэме, посвященной жизни, подвигам и смерти генерала Бубнеева. Но во время перемены поэтических жанров произошел обидный казус. Выражаясь фигурально, ветреная покровительница лирической поэзии муза Эрато со смехом покинула жилплощадь отставного полковника, а ее серьезная сестрица Каллиопа, отвечающая за эпическую поэзию и знания, так и не пожелала войти в его прокуренные пенаты. Если же говорить обыденно – у Шашкина закончилось вдохновение.

Как ни бился несчастный поэт, единственной рифмой, которую он смог подобрать к имени «Лев», было слово «хлев». А уж фамилия «Бубнеев» отказывалась рифмоваться с чем-либо просто принципиально. Подсознание намекало, что кто-то знаменитый когда-то давно уже родился в хлеву. А потому, промучившись с полчаса и не желая быть обвиненным в плагиате, поэт Шашкин решил отложить главу, повествующую о детстве героя, и перейти сразу к описаниям подвигов. Но к досаде автора такое простое и очень полезное для героичного эпоса слово «подвиг» на поверку также оказалось неудоборифмуемым.

– Годвиг, родвиг, модвиг, – бубнил поэт, сосредоточенно нахмурившись. Со стороны могло показаться – рассерженный чернокнижник насылает прожорливую саранчу на посевы мирных селян.

Потерпев очередную неудачу, поэт Шашкин предпринял заключительную попытку – он решил начать с конца и описать трагическую кончину генерала. Тут все пошло гораздо лучше. Уже через минуту в душу прокралась привычная торжественная суровая скорбь, и поэт Шашкин, мужественно удержав скупую слезу, вывел в блокноте:

Лев Бубнеев не похоронен!
Для меня он – всегда живой!

Но тут произошло узнавание, и капкан шашкинского гения захлопнулся, поймав его самого. В очередной раз он осознал, что лучшие строки в литературе уже написаны, а любая попытка совершенствовать какое бы то ни было поэтические произведение, приводит к простым и выверенным словам Торжественной Оды. Обычно эти мысли наполняли поэта Шашкина тихой гордостью, но сегодня они ввергли его в уныние и меланхолию.

– Чертов выскочка-краевед! – бормотал несчастный литератор. – Чертов генерал! Чертов памятник!

Вдруг мозг Александра Шашкина пронзила мысль, настолько простая и яркая, что он так и подскочил на тахте. Уставившись в пустоту, он почесал правую залысину и медленно, но отчетливо произнес:

– Нет памятника – нет выскочки! Нет выскочки – нет проблем!

* * *

По странному стечению обстоятельств в эти же часы отец Геннадий, окончив утреннюю службу и завершив подсчет средств, привнесенных паствой, тоже решил передохнуть за чтением мирской прессы. Репортаж из мастерской Андриана Сквочковского чем-то сразу не понравился батюшке. Он пропустил эскапады автора о творческой стороне процесса реинкарнации генерала Бубнеева. С усмешкой ознакомился с новаторскими методиками краеведа-рационализатора Пилюгина. Но окончание публикации заставило его встрепенуться.

«Вопрос о том, где именно будет установлен памятник, пока остается открытым. Как поясняет руководитель историко-культурного общественного движения «Отчизны славные сыны» Харитон Ильич Зозуля, сегодня городская Дума рассматривает ряд вариантов. Среди предполагаемых мест установки – Центральный городской парк, привокзальная площадь, и так же микрорайон Промышленный Тупик, где и была обнаружена давно утерянная могила генерала Бубнеева.

Актуальным остается и вопрос благоустройства прилегающей территории. По замыслу идейных вдохновителей проекта, мемориальный комплекс должен включать в себя небольшую площадь, на которой в дальнейшем будут проходить митинги, посвященные различным памятным датам, Алею Славы и систему наружного освещения. А так же небольшой благоустроенный сквер, который мог бы стать местом отдыха для горожан, пришедших поклониться памяти предков, и стационарный пост милиции для охраны общественного порядка. Приблизительная смета работ превышает несколько миллионов. Авторы проекта приглашают к финансовому соучастию в установке памятника всех желающих – истинных патриотов и граждан Славина».

Как человек аналитического склада ума, отец Геннадий принялся взвешивать события последних недель и делать выводы. Новый позолоченный алтарь размерами двенадцать на восемь с половиной метров, уже давно был переведен в голове священнослужителя из разряда несбыточных мечтаний в категорию практически воплощенных проектов. А новый блестящий автомобиль, уж и вовсе материализовавшись, стоял за высоким кирпичным забором его частного дома в ожидании «блатных» номерных знаков от знакомых верующих из ГАИ. Эти два факта говорили о том, что отец Геннадий оказал большой кредит доверия Харитону Ильичу, и ждет в ответ существенного финансового кредита. Но с финансами неизменно выходили какие-то накладки.

Лично застать Харитона Ильича и облегчить его кошелек, слегка припугнув анафемой, у батюшки никак не получалось. На его пути всегда вырастал Раздайбедин. А этот тип в желтых очках каждый раз оказывался скользким, как налим. Получить от него какие-либо гарантии, подтвержденные документально, отец Геннадий не смог, не смотря на всю свою житейскую хитрость и аналитический склад ума.

Нет, началось все неплохо. С подачи Василия фасад храма даже оброс строительными лесами. Но, как выяснилось, штукатурить и красить церковь никто не спешил. Первыми приехали телевизионщики, которые снимали сначала сами леса, потом – Харитона Ильича на фоне лесов, и, наконец, отца Геннадия, занятого задушевной беседой с Харионом Ильичом (но, опять же, на фоне лесов). Говорили в камеру о возрождении духовности и грядущем ремонте храма. Снимали в несколько дублей, поскольку Харитон Ильич то неправильно ставил ударение в слове «молодежь», то норовил ввернуть свое «ядрен-батон» после слова «духовность».

Следующими за дело взялись фотографы, которые щелкали затворами и бесцеремонно просили батюшку то позировать, то посторониться.

Через несколько дней отцу Геннадию попался в руки календарь церковных праздников, на котором красовалось изображение слободской Церквушки в строительных лесах, уже известная ему краткая история генерала Бубнеева, улыбающаяся физиономия Харитона Ильича и подпись: «С душой – к прошлому, с верой – в будущее!»

Несколько недель после этого приход в Беспутной Слободе стремительно разрастался, как генно-модифицированный картофель. Постоянно ездили экскурсанты – как организованными группами, так и дикарями. Попадались среди них, между прочим, и серьезные люди. Ящик с прорезью «На храм» наполнялся теперь не только медяками и мятыми десятирублевками – иногда в нем оказывались даже приятно хрустящие валютные купюры. Отец Геннадий усиленно проповедовал щедрость и про себя уже подумывал – а не пора ли сколотить для пожертвований короб побольше? Но понемногу ажиотаж вокруг церкви начал спадать. На проповеди снова стали приходить в основном старушки. Вместо того чтобы приносить чистый доход в валюте, они приносили одну головную боль, покупая грошовые свечки и составляя полуметровые списки давно почивших родственников. Все это вполне закономерно наводило отца Геннадия на грустные мысли.

Прочитав в газете о том, что «идейные вдохновители» начинают активный сбор средств на установку памятника, батюшка всерьез задумался – а есть ли у предвыборного штаба Зозули деньги, обещанные на ремонт Храма? И будет ли кандидат спонсировать возведение алтаря, если сам побирается через газету на памятник?

– Проклятое идолище! – пробасил отец Геннадий, вспомнив о том, что смета на монумент составляет несколько миллионов. – Ишь, сотворили себе кумира, прохиндеи!

Благодаря аналитическому складу ума, отцу Геннадию не понадобилось много времени, чтобы найти лишнее звено в цепочке «Прихожане – пожертвования – памятник – храм».

– Дался им этот стату?й! – сердился отец Геннадий. – А разве Храм не может быть символом? Тут тебе и вера в настоящее, и надежда в будущее. Жертвовать нужно на храм, ибо сказано: «Грехи твои загладь милостынями»!

Подумав немного, он успокоился и изрек:

– Что ж, бывает время, когда человек властвует над человеком во вред ему. Кто, как не пастырь духовный, должен направлять овец своих? Хотя тут сыграть надо тонко – чтобы ни одна собака, прости Господи, не заподозрила!

Он поскреб бороду в глубокой задумчивости и подвел черту под внутренним монологом:

– Не стоять идолищу поганому на земле Русской! Ибо сказано – не фиг!

Глава 19…которая едва не стала последней

Председатель Славинской городской Думы Харитон Ильич Зозуля пожелал испить чаю. Хотя, нет. Давайте-ка, не смотря на политическую важность спикера, как персоны, и на его литературный вес в данном повествовании, пока отставим его в сторонку. Главным героям и так уделяются лучшие страницы. А судьба второстепенных персонажей гораздо обиднее. Порой авторы вводят их в произведение просто пачками, используя в качестве подпорок качающегося сюжета, как бездарных помощников главного героя, а иногда и просто для смеха. Потом их убирают со страниц, абсолютно не считаясь с их собственными желаниями и устремлениями.

А ведь, если задуматься, любой второстепенный персонаж при должном внимании и сам мог бы стать главным героем. Если известную историю о Красной Шапочке рассказать с позиции ее бабушки, получится мощный триллер, где главная героиня пережила тоску и одиночество (ведь она живет одна в темном лесу), голод, холод и болезни (не зря корзину с пирожками она ждет, лежа под одеялом), нападение кровожадного хищника, попытку убийства и еще Бог весть что. А какое поле для экзистенций открывается у этой героини, когда она оказывается заточенной в волчьем желудке?! Какие фундаментальные акты понимания, переживания и истолкования человеком себя и своей ситуации в мире свершились в ее голове?! Вдумайтесь! Артикулирующие решения и способы самоопределения человека по отношению к наличному и возможному, глубинные жизнезначимые смыслы и смыслообразующие структуры субъективности, синкретизм модусов существования и самоосуществления… Но нет. Автору, а вместе с ним и читателю куда интереснее пустоголовая девица, которая не в состоянии заметить разницу между родной бабушкой и волком.

Давайте же взглянем более пристально на Зинаиду Леонидовну Тушко, которая пока во всей этой истории с трудом дотягивает даже до героини второго плана. Меж тем, она заслуживает внимания, как человек, маленькие оплошности которого всегда имеют большие последствия. Ведь именно благодаря ей магистральная линия сюжета вскоре опишет незапланированную кривую, и кто его знает – вернется ли в прогнозируемое русло?

Обычный трудовой день гражданки Тушко всегда был полон множеством забот и неотложных дел. Зинаида Леонидовна знала – хорошо работать может лишь тот человек, который хорошо себя чувствует. А ключевым моментом отличного самочувствия является правильное и своевременное питание.

Рабочее утро Зинаиды Леонидовны начиналось с чашечки сладкого кофе. В одном из медицинских журналов она как-то прочла, что сахар является основным поставщиком энергии для клеток головного мозга, обеспечивая их нормальное функционирование. Потому «в усиление» к сладкому кофе обязательно полагалась шоколадка, выпечка или конфеты. С утра мозг требовал интенсивной подзарядки.

Еженедельник о красоте и здоровье стал для Зинаиды Леонидовны неиссякаемым источником диет. Обычно она худела сразу по нескольким диетам, потому как по одной – не наедалась.

Гражданка Тушко не собиралась слепо следовать всем рекомендациям диетологов и субтильных красавиц с обложки, поскольку о вреде диет была наслышана немало. Внимательно изучая все новинки в сфере коррекции веса, она выбирала для себя лишь самое полезное. Мясо, колбасу и сосиски она кушала в любое время суток практически без ограничений, потому что это разрешала Кремлевская диета. Завтрак из Японской диеты она дополняла блюдами из диеты по группе крови. Гарнир брала из Гречневой диеты, а куриную отбивную – из Белковой.