Геката

– А что тогда?

– Она – физический объект материального мира. А мы с тобой – нет.

– А вода? Вода! Которую ты мне дала.

– Вода – нет. Я ее придумала. А ты уже допридумывал ощущения от нее.

– Что… что за фигня вообще?

– Мама предупреждала, что ты будешь потерян.

– Мама?

– Ага. Моя мама.

– А что?..

– Так, стой. Я вот что тебе скажу: чем больше вопросов ты будешь задавать, тем больше их будет появляться. Мы не знаем, что именно с тобой произошло, но точно знаем, что это случилось из-за Бури. Буря – это то, как мы видим это явление в реальном мире. На самом деле, у нее другой смысл. Тебе нужно вернуться в Маунт-Гейт. И чем дольше ты будешь оставаться вне него, тем сильнее будешь запутываться. Башню сорвет, я серьезно. Вернись туда и ляг спать. Мы тебя найдем.

– Тенди, но…

– Нет, нет, нет, никаких вопросов, хватит! Я пока только учусь. Не знаю всех тонкостей. Приезжай в Маунт-Гейт.

Она приложила указательный палец к губам и вышла… Куда-то. Я не видел, как именно это произошло, но остался со стойким ощущением, что Адриана Тендерлоин – уже не девочка, но еще не девушка – куда-то вышла.

Тенди:

«Когда мама узнала, что произошло во время Бури, она запереживала. Это было совсем не похоже на нее. Она сказала, что я должна отыскать „битхо“ и уговорить его встретиться с ней. Почти ничего не объяснила мне, потому что сама мало что понимала. Но это было важно для нее, а я люблю ее, поэтому послушалась. Да и вообще, искать кого-то в Джуджионе – это интересно. Очень просто и очень сложно одновременно, но у меня неплохо выходит. Когда я нашла его, мне очень хотелось побольше поговорить с ним, потому что такие случаи редко выпадают. Обычно те, кто участвует в Почитании без подготовки… Они… Ну, не справляются с этим…»

Я держал наполовину полную бутылку с минеральной водой и смотрел в нее, как в хрустальный шар таинственного доброго колдуна. Соображал. Сосредотачивался. Осознавал. «Засыпая, я нахожусь в реальном мире, как дух, а, бодрствуя, вижу Мир Снов? Джуджион? Другое измерение? Что за буря? Что она такое? Какой это – другой смысл?»

Буря, творящаяся в моей голове и перемешивающая еще оставшиеся здравомысленные крупицы сознания, выглядела гораздо страшнее чем та буря, которая приподнимала от земли колеса моего автомобиля в Маунт-Гейте. Во время Эпидемии Ночных Кошмаров мир людей претерпел уничижительные изменения, и на долю каждого человека в частности выпали суровые истязающие испытания. Нам всем понадобился необозримый объём труда, чтобы вернуться в русло, хоть сколько-нибудь напоминающее привычную жизнь. Но революция уже произошла, и изменения были необратимы. Они расчетливо преследовали нас, чтобы не позволять забыть, как мы беспомощны и немощны на самом деле. Я гордился своими успехами – смехотворными маленькими преодолениями колючих страхов, мелочных сомнений и скупых разочарований. Но последние события отбросили меня на несколько сотен шагов назад, и я снова вспомнил о группе поддержки страдающих от пост-эпидимального синдрома.

Как только я проснулся в своей прихожей, – или вернулся в тело, или что там произошло на самом деле – я позавтракал без аппетита, и отправился в одну из таких групп. Улица встретила меня влажным лесным туманом и жухлыми шевелящимися побегами, пробивающимися по краям бурого ручья. На месте детской площадки в воздухе висело ромбовидное строение с окнами, через которые насквозь виднелось небо, охваченное скользкими тенями безлистых ветвей. У смотрящего в землю нижнего угла ромбовидного строения стояла фигура в черной мантии и красной фарфоровой маске, изображающей любопытную гримасу. «Куда-шшшшш идё-шшшш? Ц-тк-тк-тк… Беда-шшшш, галдё-шшшш! Цк-цк-цк-ссссс».

Я шел по памяти – мне нужно было обойти свой дом вокруг и выйти на пешеходную линию, пролегающую вдоль проезжей части. Маршрут, исхоженный тысячами дней. Ведущий к тысячам целей. На месте дороги лежала пропасть – разлом, уходящий в темную тесную бездну, поглощающую глубиной и свет и звуки. Я шел по его краю, допуская, что бездонная опустошающая мгла не помешала бы моему шагу, и, ступи я мимо видимой тверди, падения не последовало бы. Но мне не хотелось рисковать. Мне хотелось лечь на землю и держаться за нее руками так крепко, как будто сила земного тяготения больше не властвовала надо мной. Преодолевая это желание, я дошел до местечкового культурного центра, скрывшего систему своих низких залов и кабинетов в подвале длинного жилого дома. Лестница вниз была крута и спиралевидна. Спуск по ней, казалось, занял у меня больше времени, чем путь от дома до ближайшего в этом районе места встречи страждущих от бессонницы, нервных расстройств и судорожных припадков. Лестница меняла высоту ступеней под моими ногами, пускала по стенам ворчащий подвижный гул, вспыхивала факелами и дрожала, будто сжималась и утончалась в ритм неровного обратного отсчета. Но я помнил, каким на самом деле был спуск в культурный центр – семь аккуратных ровных ступеней из искусственного камня. Раз-два-три-четыре-пять-шесть-семь простых шагов, обратившихся в торжественное нисхождение в самые недра необъяснимости происходящего.

Во входном холле, вместившем стол администратора, окно гардеробного помещения и пару ветхих, но крепких диванов, у дальней стены за столом сидела девушка. На его шершавой поверхности стояли несколько небрежно покрашенных глиняных кувшинов. По обеим сторонам от стола прямо из кафельного пола росли огромные, тянущиеся по стенам кувшинки со светящимися лепестками. Стена за девушкой была испещрена трещинами и крупные хлопья отшелушивающейся под самым потолком краски переходили очертаниями и текстурой в такие же светящиеся лепестки кувшинок.

– Ясама. Унцу реде-реде помсат? – сказала она.

– Что, простите?

– Унцу помсат? Лерих лерон вазими.

– Я ни слова не понимаю.

Она мило ворковала что-то совершенно незнакомое и оттого выглядела любопытной, но осторожной туристкой.

– Водзюц иссиро лерон пра.

– Что?… Я… Мне нужна группа поддержки.

– Корто!

Она поднялась из-за стола – в длинном мешковатом платье, белая, как новая батарея, и подошла. Мягко взяла меня за предплечье и показала на настенные часы, на которых не было часовой и минутной стрелки. Только секундная – красная и стремительная, как окровавленная стрела.

– Суномигата барте. Арфиол нагада?

Затем она, осторожно – даже сочувственно – повлекла меня к одному из ветхих, но крепких диванов. Я сел.

– Цем лерон циари аротилеш. Велилу.

Мне необязательно было понимать ее слова, чтобы понять ее. Она пригласила меня подождать, потому что сбор начинался позже. Судя по тому, что подождать я мог здесь, сидя на диване, ожидание не заняло бы много времени. Я разместился поудобнее и заметил, что огромные кувшинки пропали. Глиняные кувшины тоже. Весь холл обрел резкость, но при этом и обыденно-непримечательную бытовую бледность. Стены поменяли цвет с иссиня-бирюзового на грязный бежевый. У меня в руке была наполовину полная бутылка минералки – та самая, которую благосклонно передала мне Адриана Тендерлоин. Я сделал несколько глотков. Спустя прошедшее время, вода все еще оставалась холодной, колючей и освежающей. Девушка за столом больше не была одета в мешковатое платье и совсем не выглядела белой и свежей. Она была смугла и устала – внутри темного свитера крупной вязки. Я подошел ближе к столу и осмотрел ее: лицо, засвидетельствовавшее тяжелый опыт болезни любимого человека. Возможно, даже его трагическую кончину. Теперь девушка скорбела и помогала нуждающимся в честь памяти ушедшего. Я осмотрел ее руки – жесткие натруженные руки с мозолями от отвертки на правой ладони и мозолями от гитарных струн на кончиках пальцев левой руки. Девушка не располагала отличительными интеллектуальными качествами, но зато была крепка телом и обладала блестящей моторикой – поэтому зарабатывала ручным трудом и играла прекрасный грубый блюз на своем крошечном открытом балкончике каждый вечер. Я смотрел на нее, и настолько живо представлял ее жизнь, что в какой-то момент усомнился в собственном авторстве этих фантазий. Они были слишком правдоподобны.

Девушка с мозолями:

«Это может быть Би. Би. Кинг или Стиви Рэй Воэн. Ангус Янг. Джон Маклафлин. Называйте сами. Повторить за ними несложно. Настоящая музыка в голове, а не в руках».

В холле появлялись люди. Две женщины, держащиеся под руку и передвигающиеся вдоль стен. Сутуловатый мужчина в узкополой шляпе и жидкой сединой в аккуратной бородке сел вплотную с моим спящим телом, хотя на диванах было еще много места. Молодая пара с бегающими глазами и в свободной, разрисованной вручную одежде скорее напоминали трусливых хипарей, чем страждущих. Куратор появился незаметно. Он принёс с собой сдобное печенье и порционные сливки. Участники группы следили за его движениями, как за руководством к действию, примером для подражания, как за заклинательными жестами, дарующими гипнотическое упокоение. Они уважали его. Куратор подошел к столу и вежливо поздоровался с девушкой, которая была объектом моего изучения. Затем посмотрел на меня – прямо мне в глаза – и сказал: «Подъём». Я встал с дивана осязаемо – подняв всю тяжесть костей, крови и дерьма, накопившегося в моей толстой кишке. Все вместе мы прошли в унылый хореографический зал, окружающий присутствующих выцветшими зеркалами. В середине стояло несколько стульев. Куратор сказал мне: «Я принесу еще стульев, а ты включи кофеварку». Люди пытались обвыкаться и не обращать внимания на неуютную зыбкую прохладу помещения. Здесь пахло детским потом и крысиной шерстью. Кто-то задерживал внимание на своём отражении и замирал, кто-то обходил зал, как будто выискивая затаившуюся угрозу, кто-то облизывался на сдобное печенье. Когда все расселись, куратор сказал:

– Добрый вечер, друзья!

– Здравствуйте! Добрый вечер! И вам того же.

– Я вижу новые лица в нашей команде. Это очень приятно. Для незнающих меня представлюсь: мое имя – Оскар Браун.

– Привет, Оскар!

– Энди, Мария, как вы себя чувствуете?

– Неплохо, мистер Браун, спасибо.

– Миссис Вейнмейер, Вы помирились с мужем?

– Да, Оскар, лапочка моя, спасибо тебе. Он еще, конечно, немного расстроен, но у него есть на то причины. Я очень тебе благодарна.

Оскар Браун:

«Могу поставить деньги на то, что ни один куратор не делает то, что делает от чистого сердца или из благих побуждений. Хрень собачья. Никто не утомляет так, как жалующиеся люди. Знаете, кто они такие – эти жалующиеся люди? Они либо лентяи, либо идиоты. Ни те ни другие не признаются в этом ни себе, ни обществу. Они заняли позицию жертвы, потому что на этой позиции им комфортно. Хотите знать, почему я здесь?»

– Рад, что наши встречи приносят вам пользу, – сказал Браун, – давайте узнаем, кто к нам присоединился сегодня. Мисс?

– Меня зовут Дженна.

– Привет Дженна! Здравствуйте, Дженна! Красивое имя, Дженна.

Дженна: