Геката

Тайт Слинкер:

«Какое у этой чокнутой тело!»

Лэйла Баньяра:

«Я видела, как Тайт на меня смотрит. В иных обстоятельствах его цепкий взгляд мог бы польстить мне».

Хорошо, что у неё было длинное пальто, на пуговицах до самого горла. В машине она сняла остатки колготок, скомкала их и сунула в бардачок. Лэйла Баньяра держала кислородный баллон, как младенца и смотрела сквозь стекло, на котором оседала стремительная колючая изморось. Я сыпал песок в пасть дракона, но Лэйла просто сказала «Спасибо». Как будто я размешал сахар в ее чае или нашёл перевод незнакомого ей иностранного слова. Вдоль дороги на тротуарах, под светом каждого фонаря стояли люди – их тела были обращены в сторону надвигающегося урагана и собраны в разные позы – позу супергероя, мечника, молитвенника. Они встречали стихию с доблестью, готовностью и самоотверженностью. Лэйла покачивала на руках баллон и прикладывала к лицу пластмассовую маску. Я держался на постоянном расстоянии от машины Тайта Слинкера, но с каждой минутой ее становилось видно все хуже. Туман густился, дождь усиливался, ветер смешивал их, сжимал и желал соединить. Когда габаритные огни фургона СМФ утонули в вихре влаги, мне пришлось остановиться. Машину раскачивало так сильно, что я почувствовал, как правые колёса на мгновение потеряли контакт с асфальтом.

– Нам нужно где-то укрыться, – сказал я Лэйле.

– Единственное укрытие – это туннель.

– Машину может перевернуть.

Хрен бы драл эти приключения.

Лэйла Баньяра:

«Я никогда не видела Бурю вблизи, хоть и выросла здесь. Родители всячески оберегали нас от того, чтобы воспринимать и принимать ее. Мало что рассказывали о ее причинах и природе. В их словах Буря обретала суть дикого, но сытого зверя. Не могу сказать, что она интересовала меня настолько, чтобы ослушаться родителей, сбежать из-под их пригляда и посмотреть, какая она. Но когда я ощутила ее касания, когда поняла, что граница такой силы и значения уже переступила через меня, все наставления родителей утратили вес и ценность. И напомнить было некому».

– Попробуем попасть в какое-нибудь здание? – Спросил я.

– Наверняка, все уже закрыто. Все в туннеле.

– Нет, нет, нет, брось это, Лэйла. Брось это. Что нам делать? Ты здесь выросла.

– Мы всегда уходили в туннель.

Она говорила так спокойно, как будто ничего и не было.

– Что нам делать?

Она осмотрелась.

– Смотри, – ткнув пальцем в стекло, сказала Лэйла, – они все ещё стоят.

Она показывала на людей под фонарями – на мутные неподвижные силуэты.

– Пойдём к ним?

Этот вопрос походил на приглашение двигаться в сторону света в конце туннеля. Но не того туннеля, в котором хранилось спасение, а того, который есть конец всех начал. Вот я – а вот меня больше нет. А я даже не нашёл себе замену на рабочее место. Лэйла взяла меня за руку – уверенно и настойчиво – и кивнула. Мы выбрались на улицу через пассажирскую дверь, не размыкая союзную хватку. Водоветренный хаос разбрасывал силы во все стороны. Я и Лэйла прорезались сквозь рваные вихри к свету фонаря и оказались под сухим и безветренным куполом неприкосновенности. Здесь стояла девчонка – худая и хрупкая – уже не девочка, но ещё не девушка. Она держала руки на весу, сложив их в чашу. В них содержалось невидимое воздаяние. Девчонка обернулась на нас и будто исподтишка сказала: «Вы стали свидетелями великого таинства, битхо! Проявите уважение, иначе погубите и себя, и меня». Она умоляюще злилась в своих словах. Лэйла Баньяра затянула пояс пальто покрепче и застыла в неглубоком покорном поклоне. Я не знал, что мне делать, и девчонка, воздававшая урагану, поняла это. Она сказала: «Будьте честным».

Уже не девочка, но еще не девушка:

«Я часто встречаю чужаков и недолюбливаю их. Мама говорит, что у каждого есть право на Приобщение. Но еще она говорит, что Почитание только для посвященных. Только для тех, кто живет здесь. Для тех, кто этому учился. Я училась этому и живу здесь, а они нет. Я же не обязана мириться с их невежеством, когда выполняю священный ритуал! Сначала Приобщение и только потом Почитание. Никак не наоборот».

Я поднял правую руку и стал смотреть на часы. Я просто ждал. Ждал, когда буря закончится, и это было честным отношением к «ее величеству». Свет фонаря, укрывавшего нас от стихии, моргнул, и я остался один на один с памятью о кожистых щелках век, за которыми глаза опиумных япошек выглядели огромными, потому что отражали весь свет уличных фонарей.

У меня не стало тела. Я подумал так потому, что перестал видеть свою тень. Еще потому, что слышал, видел и осязал едино. Ни глазами, ни ушами, ни кожей. Но под изменением восприятия окружения, на дальнем плане цвело иное изменение – менее явное, более тонкое, менее понимаемое, более важное. Я перестал чувствовать время. Его постоянный нагоняющий ход затих, истончился и исчез. Я не мог опоздать. Мне не приходилось ждать. Не нужно было торопиться. Оказавшись вне времени, я понял, что такое вечность. Свет собрался в ослепляющую точку, блеснул до самого горизонта, воздух сжался, дрогнул и разжался, вернулось время, тело и его тень. Фонарный свет взмыл в высоту, затмил небо и оставил меня в тревожной бесшумной темнотое, превратившуюся в темноту опущенных век. Кровь снова пульсировала под кожей. Лопатки сводило от холода. Я не открывал глаз, как будто старался удержать неуловимый сон. Было ли виденное сном, откровением, иллюзией? Было ли правдой, метафорой или проявлением? Было ли оно? Моя огромная постигнутая вечность.

Я открыл глаза. Улица была пуста и мокра. Моя машина стояла на месте и приветливо отозвалась на кнопку отключения сигнализации. Я сел на место водителя, открыл бардачок, достал оттуда рваные колготки Лэйлы и поднёс их к лицу. Они пахли возбуждающей солоноватостью. Выезжая из города, я завернул в колготки Лэйлы свои часы и выбросил их на обочину.

Глава 2

Я нажимал на газ, и мотор отзывался ровным тяговитым рокотом. Сгусток памяти, вместивший путешествие в родной город Лэйлы Баньяры, методично удалялся от моего самовосприятия. Слева, над далеким горным массивом восходил рассвет. Все позади. Все почти забыто. Еще чуть-чуть, и все вернётся на круги моя.

Спустя несколько минут стремительной скорости, свет фар выхватил мутный антропоморфный силуэт вдалеке. Он стоял на дороге – на полосе моего движения. Вокруг него асфальт расходился волнами – как концентрический след от брошенного в воду камня. Я посигналил и мигнул дальним светом. Силуэт вытянул руку против направления моего движения. Я перестроился на встречную полосу, потому что не хотел задерживаться в окрестностях Маунт-Гейта ни под каким предлогом. Силуэт перешел на другую полосу вслед за мной. Он совсем не боялся почти двух тонн голодного до скорости металла, рвущегося в его сторону. Я притормозил и снова посигналил. Массив асфальта перед силуэтом потрескался, вырвался из земной тверди, смешался с обочечным грунтом и воздвигся в пыльную тяжелую стену поперек дороги. Я остановился и вышел из машины. Дверь увесисто хлопнула и лязгнула замком. Стена рассыпалась, асфальт осел на места, и трещины зажили. Силуэт, стоявший на дороге в мягкой дымке оседающей пыли, принял четкую форму.

– Значит, видишь, а? – спросил он.

– Вижу что?

– Меня.

– А ты меня? Куда ты лезешь под колеса?

– Добро пожаловать в Джуджион.

– В какой Джуджион? Ты кто такой?

– В мир сна.

– Я не сплю!

– Я знаю. Это и странно.

– Уйди с дороги. Что тебе нужно?

– Вернись в город.

– Пошел на хрен!

– Сам пошел. Девушка доверилась тебе, а ты сбежал, как от пожара.

– Тебе какое дело? Уйди с дороги! Не мешай мне, я хочу домой.

– Охо-хо… надо было раньше об этом думать. Теперь твой дом – здесь.

– Ты кто вообще такой?

– Буря открыла тебе Фактуру?

– Какая нахрен Фактура?

– Я вижу, что сейчас ты не настроен принимать перемены. Возвращайся, когда не сможешь быть в другом месте.

И он исчез – будто за одну двадцать четвертую доли секунды кадр сменился на точно такой же, но без постороннего присутствия.