Геката

– Кто же не слышал?

– Там есть ребята, которые разбираются в таких вопросах очень глубоко. Я могу дать тебе контакты.

– Откуда ты их знаешь?

– Какая разница… Сэм? Лонгботтом авеню, двенадцать-три. Пайдэ Низами.

– Что такое Пайдэ Низами?

– Это имя. Если спросит, откуда узнал о нем – а он, скорее всего, спросит – скажи, что из второй антологии Мацуо Басё. Называется «Весенние дни», тысяча шестьсот восемьдесят шестой год. Запомнишь?

– Запомню. Но… Басё?

– Это вроде как шифр. Старомодно, но действенно.

Я попрощался с Оскаром Брауном и вышел из унылого хореографического зала.

– Санамо мирту орзили? – Спросила девушка за столом.

– До свидания, – ответил я.

Выйдя на улицу, я увидел темнеющий восковой горизонт, обрисованный контурами Маунт-Гейта, хотя в действительности родной город Лэйэлы Баньяры располагался почти в двух сотнях километров от меня. Но что есть действительность?

Глава 3

На автостанции было темно. Горело всего два фонаря – посредине площадки и у касс. Рейсовый шаттл выплюнул меня наружу, как поперхнувшийся падальщик. Маунт-Гейт – мрачный и бестелесный – окружал прибывших плавающими шлейфами незнакомых загадочных веяний. Большинство людей приезжало сюда ради легендарного «Голден Баррел» – последнего рубежа на пути к океану – и торопились как можно скорее преодолеть расстояние от автовокзала до туннеля. Вот что писали в буклетах, лежащих пачками у таксофонов, касс и крошечных вокзальных забегаловок: «Великая горная гряда отделяла материк от обширного живописного побережья, на котором много лет назад стояла рыбацкая деревня. Деревня превратилась в небольшое портовое поселение, а позже старатели нашли в горах золотые залежи. Стремительно развивавшееся поселение крепло, расширялось, привлекало деньги и потребовало упрощения коммуникации с материковой инфраструктурной сетью. Добраться до Ардавилла можно было только по воде или преодолев объездной маршрут в несколько сотен километров. В подножии гор прорезали туннель на две автомобильные полосы. Уже через полгода эксплуатации управляющие органы поняли, что туннель не справляется с туристическим трафиком и развернули проект по расширению магистрали. На этой почве с материковой стороны гор появился строительный городок, походивший на бразильские фавелы. В этот городок прибывали люди, не чурающиеся тяжелой работы. Они сформировали маленькое общество, и называли себя „привратниками“. Привратники трудились на расширении туннеля, не покладая рук, и тоже находили золотые самородки. За пятьдесят лет непрерывного развития строительное поселение превратилось в прекрасный город, стоящий на страже входа в один из самых красивых и величественных мегаполисов в мире. Добро пожаловать в Маунт-Гейт!».

Привратник:

«Это не туристический город. Здесь нет достопримечательностей или курортов. Вы приехали, чтобы посмотреть на „Голден-Баррел“? Милости просим – направляйтесь прямиком туда. Сделайте вид, что города вокруг вас не существует. Не глазейте по сторонам, чтобы не увидеть того, чего вам не следует видеть. Не заглядывайте в окна, не прислушивайтесь к разговорам. Не ищите новых знакомств и впечатлений. Не задерживайтесь на светофорах. Если загорелся зеленый, езжайте сразу».

Буклеты были пестры и безвкусны. Неизвестно, какую цель преследовал управленец, решивший, что подобный печатный продукт будет уместен в границах грозного таинственного города. Из-за частых бурь и своенравных старожилов Маунт-Гейт укоренился в социальном сознании, как неспокойная, почти опасная периферия Ардавилла. Однако местные гордились этим. Они говорили: «Пусть лучше так, чем жить на географически-безэмоциональной территории». В Маунт-Гейт переселялись и те, кто не мог выносить вопиющего звенящего пафоса прибрежного мегаполиса. В Маунт-Гейте скрывались преступники, психопаты, маргиналы и антиконформисты, и уживались в его границах в удивительной слаженности как друг с другом, так и с обычными добропорядочными трудягами, ценящими домашние ужины в кругу семьи. Но я приехал сюда не ради них. Я смотрел прямо в оранжевый зев заходящего за оснеженную вершину солнца и надеялся узреть в нем будущее, избавленное от тяжелых запутанных перемен.

Автовокзал полнился размытыми тенями, перемешивающимися с дрожащим закатным заревом. Они изгибали длинные тонкие руки и обрушивались на асфальт, разбиваясь на невесомые лоскуты. Тени блуждали между перронов, царапали стены и забирались на покатые крыши. Я сам был не более, чем тенью своей тени. Через стеклянные двери входа было видно, что у дороги дежурили такси. Я направился к ним и назвал данный мне Оскаром Брауном адрес водителю. Моя сумка осталась у меня на коленях, сохраняя воспоминание о том, что случилось с кислородным баллоном Лэйлы Баньяры.