Она улыбнулась. Такой аппетит не извинителен. И она позволила его удовлетворить.
Он держал ее в своих объятиях. Её чудная голова лежала у него на груди.
Вдруг он отстранил ее, встал, подошел к камину и взял календарь.
– Что это такое? – спросила она, следя за ним глазами. – О чем вы думаете?
– Я думаю, что сегодня 20-е сентября, – сообщил он, задумчиво возвращаясь на свое место. – Ровно год тому назад, я убежал из тюрьмы замка де Верт, убив своих сторожей.
– Я рада… что у вас хватило мужества и ловкости вырваться из несправедливого и жестокого заточения!.. На настоящее слишком хорошо, зачем же вспоминать о печальном прошлом?
– Вы правы. Простите меня Мадлен. Рядом с вами я должен думать только об одном. Но вы знаете, это не моя вина… Я не всегда могу совладать с собой. Когда человек сходит с ума в нем навсегда, что-то такое остается.
Действительно, Антуан де Горн шесть месяцев был сумасшедшим и, как он сказал, в нем что-то такое осталось. Посреди разговора он вдруг обрывал себя и начинал говорить о совершенно других вещах. Маркиза де Парабер часто замечала, что из-за пустяков, при каком-нибудь воспоминании, кровь бросалась ему в голову и все путала.
– Что касается сумасшествия, – сказала маркиза, взяв руки своего любовника и смотря на него с нежностью, – я признаю и разделяю только одно… сумасшествие от любви!
Он снова горячо обнял ее.
– Так ты меня любишь, Мадлен! – сказал Антуан де Горн.
– А ты?
– Всей душой!
– Так же, как и я.
– А ты всегда будешь любить меня?
– А ты?
– Всегда, всегда!
– Так же, как и я.
– Дольше, чем всегда, чудная Мадлен!.. Дольше моей жизни я тебя буду любить, даже когда умру!..
– Что касается последнего, как бы я ни желала тебе нравиться, не могу быть такой постоянной, как ты!.. Я не знаю, что будет после смерти, и потому не могу ручаться.
– Отчего? Разве ты не согласна со мной, что когда любящие души оставят земную оболочку, встречаются в ином мире, чтобы снова любить?
– Пусть будет так! Но, ни я, ни ты не жаждем умереть, и желаем встретиться в ином мире, как можно позже, потому что мы счастливы на земле и не будем портить нашего счастья, беспокоясь о будущем!
Она завершила свою речь пламенным поцелуем.
– Гм! – прошептал он, задумчиво покачав головой. – Ты говоришь, что нам не надо заботиться о будущем, Мадлен! На самом деле, для тебя, по крайней мере, никогда не может быть тени беспокойства относительно некоторых требований жизни… Но для меня, к несчастью, все обстоит иначе!
– Некоторые требования жизни?.. Что ты хочешь сказать?
– Ничего! Это касается дел… презренных финансовых дел! Я очень сожалею, что надоел тебе этим разговором.
– Мне не может надоесть то, что интересует тебя. Говори, прошу тебя, Антуан. Какие денежные дела тебя беспокоят?
– Это то, что помешало мне спокойно спать прошлой ночью и отчего у меня сегодня мигрень. Ты знаешь, я приехал в Париж летом, чтобы получить свою часть наследства от моей тетки, принцессы д’Эпине.
– Да, и самую лучшую часть: во-первых, особняк, в котором ты живешь, потом, поместье в Пикардии и наконец, восемьсот или девятьсот тысяч ливров.
– Я тотчас же вступил во владение особняком, – это правда; поместье в Пикардии – леса, луга, ферму, отдадут мне тотчас же, как я захочу. Но денег мне не дали.
– Да!?
– Мне дали только часть денег, но это слишком мало для меня.
– Но у тебя есть поверенный по твоим делам о наследстве?
– Без сомнения! И этот поверенный дал мне только пятьдесят тысяч ливров, которые я у него попросил, потому что у меня не было ни гроша.
– Ну что же?.. Если эти пятьдесят тысяч ливров истрачены, нужно у него взять еще пятьдесят, – вот и все!
– Я так и сделал, а этот болван мне вчера ответил, что он не может давать больше денег до совершенной ликвидации наследства.
Маркиза де Парабер пожала плечами.
– Твой поверенный педант и глупец, – сказала она, – он не понимает, что когда человек твоего положения нуждается в его кошельке, его обязанность предложить его к твоим услугам. Но об этом не стоит огорчаться. Напиши только… как зовут твоего поверенного?
– Господин Фанар.
– Напиши только господин Фанару, чтоб он в двадцать четыре часа прислал то, что ты у него требуешь или ты лишаешь его доверенности. Во всяком случае, если он окажется очень скуп, не печалься, мой друг, я знаю, кто может помочь тебе в этом затруднении.
– Ты знаешь, кто может мне одолжить…
– Пятьдесят… сто… двести тысяч ливров? Не сомневайся! К чему тогда быть знатным и получать больше чем миллионное наследство, если нельзя получить золото, когда оно необходимо! Я сегодня же увижу, опытного в этих, делах, кавалера де Мильна, и рассказу ему о твоем положении и…
Маркиза остановилась.
Кто-то постучался в спальню.
– Что такое? – закричал Антуан де Горн, рассердившись, что прервали его разговор.
Вошел его лакей, Фирмен, и подал на подносе записку ле Борньо.
– Может, это от господина Фанара! – весело сказала маркиза де Парабер. – Он раскаивается в своей ошибке и предупреждает тебя о своем посещении.
Граф распечатал и прочел записку, потом подал ее маркизе.
– Нет, – сказал он, – это не от моего поверенного. Посмотри, что мне пишут, Мадлен.
Она тоже прочла.