Тайная сила, или Король воров. Серия «Мир детектива: бессмертные персонажи»

Это случилось в 1699 году, – уже двадцать лет прошло с тех пор, как в октябре 1679 года аббат Морин познакомился с Женевьевой Фойоль и её сыном Жаком.

Это было вечером, около шести часов. Аббат Морин возвращался с урока и был уже в нескольких шагах от своего дома, на улице Серизе, как вдруг около особняка Ледигиер он встретил плачущую женщину.

Конечно, аббату не было никакого дела до того, куда шла эта женщина. Но он не мог, даже обязан был спросить, о чем она плачет, чтоб помочь ее горю.

К тому же, как будто осознав, что она найдет у него сочувствие, женщина остановилась перед аббатом в ту минуту, когда он остановился перед ней.

Женщине было лет тридцать, она не была особо привлекательна, но имела честное и открытое лицо. По её наполовину деревенскому, наполовину городскому костюму можно было догадаться, что она из Нормандии, на что также указывал её большой и высокий чепчик.

– Что с вами сударыня? – ласково спросил ее аббат. – О чем вы плачете? Я – аббат Морин, живу недалеко отсюда. Если я могу быть вам чем-нибудь полезен, располагайте мной!

– Благодарю вас, аббат, – отвечала женщина, подавив рыдание. – Это Бог послал вас ко мне, если вы сможете мне помочь!

– Что, вам нужно?

– Доктора.

– Для кого?

– Для моего ребенка, моего сына, моего Жака: он болен, очень болен, очень болен… и я боюсь!..

Меня зовут Женевьева Файоль, я из Байё, близ Кан; по некоторым причинам, три дня тому назад, я была вынуждена вместе с моим ребенком покинуть родной город и навсегда поселиться в Париже. На него плохо подействовала перемена климата и утомительная дорога. Еще вчера, как только мы приехали, мне показалось, что мой маленький Жак был не совсем здоров. Я думала, что, когда он отдохнет в хорошей комнате и в чистой постельке, ему будет лучше… но…

– Он не поправляется!

– Да.

– И вы очень беспокоились. Где вы живете?

– Недалеко, господин аббат.

И Женевьева указала на гостиницу с вывеской «Черная кошка», недалеко от дома аббата Морина.

При виде этой гостиницы аббат не смог удержать гримасы.

– Может быть, я неправильно поступили, что остановилась там? – боязливо спросила Женевьева. – В гостинице не совсем хорошо, но согласитесь, это не моя вина, я не знаю Парижа. Мне подсказали этот дом, где я вce-таки не хотела долго оставаться. Хотя мы не богаты, но у нас есть средства для жизни и…

– Я вам найду более удобную квартиру. Немедленно…

– Нужен доктор! Вы знаете какого-нибудь? Вы пойдете за ним вместе со мной?

– Я знаю доктора, который может помочь вашему сыну, но так как я сам немного разбираюсь в медицине, прежде чем звать доктора…

– Я вас отведу к моему маленькому Жаку, чтобы вы могли сказать, что он болен или просто устал. Пойдемте поскорей, может быть, вы скажете, что мне нечего беспокоиться. Какое бы это было счастье! Конечно, это милость Божья, что я вас встретила, у меня и у Жака никого нет в Париже, а теперь, мне кажется, у нас будет покровитель… друг!..

Женевьева была права, случай или Провидение посылало ей друга в лице аббата Морина.

Друга, который с первых же минут стал для неё братом, отцом – для её сына. Друга, которого любовь на протяжении двадцати лет не только не уменьшилась, но напротив увеличилась и стала серьезней и глубже.

Когда Женевьева привела аббата Морина к маленькому Жаку, хорошенькому двухлетнему мальчику, он тотчас же успокоил ее, сказав, что нет ничего опасного. Это было простое утомление, неизбежное следствие длинного, и утомительного путешествия. Освежающее питье вечером и теплая ванна утром, диета, спокойствие… и послезавтра Жак будет здоров.

На следующий день он чувствовал себя настолько хорошо, что мог вместе с матерью переселиться из гостиницы «Черная кошка» на маленькую квартирку рядом с аббатом, который, спросив совета Женевьевы Фойоль, меблировал эту квартиру, пусть не роскошно, но очень комфортно.

Женевьева Фойоль находила, что аббат Морин у неё был как у себя дома. Мать и сын были в восторге, когда после уроков он проводил у них несколько часов, вскоре и аббат привык их дом считать своим. Благодаря хорошей репутации аббата и малопривлекательному лицу Женевьевы, никто в квартале ничего дурного не говорил об их дружбе!

По воскресеньям они ходили втроем в церковь Сен-Поль, днем гуляли в бульварах или в садах особняка Ледигьер, где в 1742 году, из всех памятников, воздвигнутых различными владельцами особняка, остался только один, поставленный – кошке «Франсуаз», принадлежавшей Маргарите де Ганди, вдове Эммануила де Креки герцога Ледигьера. Этот «мавзолей» был украшен следующей надписью:

Су-gist une chatte jolie

Sa maitresse, qui n’aima rien

L’aima jusques ?. la folie.

Pour quoi le dire? On le voit bien!..[7 - Сай-суть красивая кошечкаЕго любимица, которой никто не нравилсяЛюбила его до безумия. Чего и говорить? Мы это видим!..]

Часто видели, как аббат Морин поздно выходил от Женевьевы Фойоль, а Женевьева Фойоль иногда очень рано приходила к аббату Морину. Но никто не находил это ни странным, ни предосудительным: мы уже сказали, что аббат Морин был больше чем другом – он был братом и отцом для Женевьевы Фойоль и её сына. Также думали о них все соседи. Морин никогда не расспрашивал Женевьеву о её прошлом. Не любопытный по характеру и из принципа, он довольствовался тем, что она сама ему сказала.

Она была вдова… У нее не было больше родных… Она получала ежегодно три тысячи ливров: из денег, вырученных от продажи её имения… И эти деньги ей высылал каждые три месяца нотариус в Кане, у которого был помещен её капитал. Вот и все.

И аббат Морин никогда не беспокоился о том, было ли это в самом деле все и была ли какая-нибудь тайна в жизни этой женщины и этого ребенка.

Да и к чему ему было, беспокоиться? Эта женщина была доброе создание; она чувствовала к нему бесконечную признательность и уважение, ребенок: любил его почти так же, как мать, и к тому же был добр, умен, и хорош, как ангел! Послушный и прилежный с детства, в пятнадцать лет Жак был лучшим учеником аббата, который им гордился.

Когда Жаку исполнилось пятнадцать лет, его добрый друг, как он всегда звал аббата Морина, сделал ему сюрприз: молодой человек с детства имел склонность к живописи, что не могло укрыться от аббата, с помощью которого теперь он поступил в мастерскую Клода Жилло.

Женевьева Фойоль огорчилась, узнав, что её сын станет пачкуном. Тринадцать лет прожитых в Париже не изгладили у нее провинциальных предрассудков. Она не думала, что искусство могло облагородить и обогащать! Преклонившись сначала из уступчивости перед призванием Жака и поддерживаемая надеждой аббата, она только впоследствии, увидела осуществление этих надежд, и была довольна, что не препятствовала ему! Жак уже в начале своими успехами доказал, что он быстро пойдет вперед.

– У меня есть новость для вас, – сказал однажды аббат Морин.

– Что такое? – вскричали вместе Жак и Женевьева.

– Если хотите, мы будем жить вместе.

– Вместе, все втроем?!

Мать и сын, широко раскрыв глаза, с удивлением повторяли эти слова.

– Заметьте, – возразил аббат, – что это не может случиться без вашего желания, но я вам скажу, что я сделал. Если вы одобрите, значит я хорошо сделал, если не одобрите – мы не будем больше об этом говорить. И так, я начинаю: Жак слишком далеко живет от мастерской своего учителя Клода Жилло. Не правда ли, Женевьева? От улицы де ла Серизе до улицы Сент-Андре-дез-Ар по крайней мере час ходьбы. Час туда, час назад, слишком долго, особенно в плохую погоду. Независимо от этого неприятного двухчасового путешествия, есть и другая причина, ради которой, я думаю, Жак не пожалеет оставить эту квартиру: он не может здесь иметь собственной мастерской. А мастерская необходима для живописца. Ученик может без неё обойтись, но когда начинаешь чувствовать свои силы, необходимо иметь свою собственную рабочую комнату. Короче, задавшись мыслью, что Жаку необходимо отсюда переехать, а, следовательно, и вам также, моя добрая Женевьева, я, не сказав вам ничего, начал искать для вас квартиру на улице Сент-Андре-дез-Ар. Я забыл вам сказать, что и я тоже не желаю оставаться в этом квартале ни одной минуты! Я умру от тоски, если останусь здесь один, я привык к вашему обществу, как вы привыкли к моему. Я не знаю, можете ли вы обойтись без меня, но я без вас не могу.

Четыре руки, дрожа от волнения, протянулись к аббату. Морину и два голоса вскричали вместе:

– Мой добрый друг!

– Дорогой аббат!

– Вот новость, – продолжал он, – которая, я думаю, будет вам приятна. Я нашел квартиру в маленьком домике, на набережной Театен, где у Жака будет своя мастерская! Этот дом не дорогой, – восемьсот франков в год. Вы – четыреста и я – четыреста. Нравится вам такое предложение? – Согласны ли вы? Будем мы жить втроем?

Вместо ответа Жак бросился на шею своему доброму другу, а Женевьева прошептала, вытирая радостные слезы.