Репликация. Книга вторая

– Ей и незачем исчезать, – заметил Хименос. – Преступность – отличная узда для простого люда, который боится теперь не только власти, но и быть зарезанным в темном переулке. Бандиты действуют быстро и эффективно: никаких судов, вынесения решений – раз и все. Первоиюньский закон претворяется…

– Но это же беспредел! – возмутился Маурильо. – Преступность при Паччоли казалась всем за гранью возможного, но то, что происходит сейчас… Ты слышал про полковника Сорго?..

– Слышал, – вполголоса произнес Хименос. – А слышал, что его лично канцлер на тот свет отправил?

– Как? – Маурильо не поверил приятелю, которого прятал у себя в доме почти два месяца, с того самого дня, как третье звено «Когтей Зигфрида» было объявлено пропавшим без вести. На сегодняшний день из шести звеньев в Солерно вернулись пять – генералу пока не удалось объявить пропавшим без вести экипаж первого звена, не пожелавшего покидать Есеник. Родригес принимал от них ежедневные видеоотчеты, которые со временем становились все более похожими один на другой, пока однажды канцлер не задал генералу очевидный вопрос: не занимаются ли разведчики фальсификацией данных, а если да, то с какой целью? Родригес к такому повороту был готов и уверенно заявил, что ребята относятся к возложенной на них миссии со всей ответственностью, а однообразие их отчетов объясняется однообразием жизни курорта. Канцлер сделал вид, что подобное объяснение его вполне устраивает, и начал пристально наблюдать не только за генералом, но и за его верным оруженосцем, полковником Сорго…

– Дело темное, – признался Хименос, приглушая голос до шепота. – Было объявлено, что полковник умер от остановки сердца, якобы приступ, но…

– Что, но?

– Ты племянника полковника знаешь? Пеньо?

– Конечно, мы с ним в одном звене были. Но он весь в себе, я даже не сразу узнал, что полковник ему родственником приходится.

– Информация не для всех, – заговорщическим тоном произнес Хименос. – Я знаю, что у полковника давно стоял кардиорепликант. А, как понимаешь, такая штука сама по себе остановиться не может.

– Что же получается?

– Две недели назад Трепетун вызвал полковника к себе на какой-то разговор, а через два часа после этого личный врач канцлера засвидетельствовал остановку сердца Сорго. Но, чтобы репликант остановился, его нужно остановить, нужно взломать программу или воткнуть в грудь полковника оголенный электрический провод.

– И как канцлер? – у Маурильо глаза сделались похожими на две луны в полных фазах. – Что он сделал?

– Думаю, программу деактивировал, – предположил Хименос. – Пеньо говорит, тело не было повреждено.

– Какой кошмар… получается: Зигфрид Бер – убийца? – ужаснулся капитан.

– Не смеши! Ты еще можешь в этом сомневаться после того, как он лично уничтожил миллионы человек?

– Не уничтожил, Небеса целы.

– Это мы с тобой знаем, что целы, – сказал Хименос. – Хотя и не понятно, как они выстояли. Но он-то уверен, что там никого.

– Да, – Маурильо замолчал… – Как думаешь, Хименос, долго еще Зигфрид Бер будет смотреть в туманное зеркало Тескатлипоки?[7 - Тескатлипока – бог тольтеков. Красный Тескатлипока (дымящееся зеркало) и Черный Тескатлипока, который был бо-гом ночного неба. Черный Тескатлипока сеял ужас и страх на земле, мог читать мысли и оказываться мгновенно в лю-бом месте мира. У Тескатлипоки был зеркальный щит, в который верховный бог мог видеть все, что происходит на земле. Такой щит был символом управления человеческими судьбами. Тескатлипока обычно описывается как ярый соперник Кетцалькоатля. Тескатлипока – бог ночи, холода и войны. Покровитель колдунов и грабителей. В древнем мифе индейцев майя в книге «Пополь Вух» рассказывается о со-здании первых людей богами. Эти древние люди были вели-кими мудрецами, и вот как об этом повествует эпос: «Они были наделены проницательностью; они видели, и их взгляд тотчас же достигал своей цели. Они преуспевали в видении, они преуспевали в знании всего, что имеется на свете. Когда они смотрели вокруг, они сразу же видели и созерцали от верха до низа свод небес и внутренность земли. Они видели даже вещи, скрытые в глубокой темноте; они сразу видели весь мир, не делая (даже) попытки двигаться; и они видели его с того места, где они находились. Велика была мудрость их, их зрение достигало лесов, скал, озер, морей, гор и долин. Поистине они были изумительными людьми!» Но богов смутило, что их творения слишком мудры, а их возможности равны самим богам. Они решили ограничить их, сдержать и затуманить их: «Тогда Сердце небес навеял туман на их глаза, который покрыл облаком их зрение, как на зеркале, покрытом дыханием. Глаза их были покрыты, и они могли видеть только то, что находилось близко, только это было ясно видимо для них. Таким образом была потеря-на их мудрость, и все знание четырех людей, происхождение и начало было разрушено». В этом мифе рассказывается о том, как было утрачено древнее знание, видение энергии. Шаманы и жрецы – это те, кто хранит, возрождает и открывает эти знания. Туман в этом мифе – это внутренний диалог. Карлос Кастанеда говорил о том, что нас окутывает «синтаксический туман» в котором мы блуждаем, утратив смысл и намерение своей жизни. Этот туман состоит из мыслей, намерений и идей, которыми нас окутывает социум. Неслучайно и упоминание в древнем мифе затуманенного зеркала – как образа нашего Эго, в котором мы пойманы и куда бы мы ни смотрели – мы видим только отражение самих себя. Похожая история с туманным зеркалом Тескатлипоки была и у исторических тольтеков (а позднее и у ацтеков): это зеркало, в которое коварный Тескатлипока улавливал души людей. Интересно, что боги не лишили предков самих возможностей, они заставили забыть об их существовании.]

– Мне иногда кажется, что канцлер – это и есть Черный Тескатлипока, – шепотом произнес Хименос, трижды суеверно хлопая себя по левому плечу…

Зигфрид завис над площадью своей победы, пристально рассматривая в сканер каждого проходящего по ней. Одно лицо оказалось в «сфере интереса», и сканер взял его на расширение. «Маурильо… – изумился канцлер. – Вот так сюрприз!»

Зигфрид с трудом верил своим глазам, и, скорее всего, не поверил бы, подумав, что ошибся, если бы не отправлял экипажи на задание лично и не обладал фотографической памятью: увидев человека однажды, он уже не мог его забыть. Два месяца назад он перебросился с Маурильо несколькими словами, и это гарантировало молодому человеку ячейку в сознании канцлера до скончания дней.

Зигфрид Бер вернулся домой и закрылся в овальном кабинете, распорядившись срочно вызвать к себе генерала Родригеса. Альфонсо явился через полчаса, возмутив и без того донельзя возмущенного канцлера своим неспешным прибытием.

– Где вас носит, генерал? – гневно бросил Зигфрид входящему в кабинет Родригесу. – За смертью только посылать. Впрочем, скоро вы туда и отправитесь, – добавил, поигрывая перстнем на пальце.

– Что случилось, монсеньор? – генерал не понимал причин гнева Зигфрида.

– Это я и хочу выяснить, мой дорогой Альфонсо, – проговорил канцлер змеиным голосом. – Расскажите-ка мне, пожалуйста, при каких обстоятельствах пропал экипаж второго звена моих орлят?

Генерал чувствовал, что у него похолодели пальцы рук. История скорой смерти полковника Сорго была еще свежа в памяти и отзывалась болью понесенной утраты – со дня похорон прошло две недели.

– Экипаж пропал при невыясненных обстоятельствах, монсеньор, – ответил генерал не очень уверенно.

– Почему же вы до сих пор не удосужились их выяснить? – спросил Зигфрид. – Вам в голову не приходило, что это нужно сделать?

– Вы же сами распорядились уничтожить шаттлы, монсеньор, – осмелился напомнить Родригес. – Я предлагал…

– Хватит! – заорал Зигфрид. – Хватит мне врать, генерал! Я знаю, что Маурильо здесь, в Солерно. Как он смог прилететь сюда после того, как были уничтожены шаттлы?

– Понятия не имею, монсеньор, – генерал просто так сдаваться бешенству канцлера не собирался. – Откуда вам стало известно, что он здесь? Я ничего не знаю об этом…

– Сам его видел! – снова закричал Зигфрид. – Только что собственными глазами видел Маурильо на площади!

– Думаю, вам показалось, монсеньор. Это маловероятно, чтобы…

– Показалось?! Показалось, говорите? Сканеру показалось?

– Техника иногда сбоит, монсеньор, – с вызовом проговорил генерал. – Вам ли не знать. Не далее, как две недели назад, полковник Сорго, мир его праху…

Зигфрид Бер испытующе смотрел на Родригеса и находил в выражении лица генерала незнакомые ранее признаки уверенности в себе и отсутствие привычных признаков страха, словно тот чувствовал за спиной некоторую силу, способную поддержать его, генерала, в оказании сопротивления ему, канцлеру. Сделанное наблюдение отозвалось неприятным скрежетом в сознании Зигфрида, заставив его изменить тактику. Теперь генерал не казался ему этаким простофилей, дрожащим от страха при одном упоминании его имени. Уничтожить Родригеса сейчас – упустить добычу покрупнее, куда интереснее понаблюдать за поведением этого страуса и вычислить, что за сила за ним стоит. А потому стоит немного ослабить хватку и притупить бдительность генерала, вернуть видимость прежней расположенности. Если всегда погонять кнутом, пряник смаковать будет некому…

Примерно так рассуждал сейчас Зигфрид Бер, картинно соответствуя картинным девам, привычно осознавая собственную причастность к прекрасному. Он не довольствовался признанием себя как ценителя этого прекрасного, Зигфрид Бер осознавал себя его непосредственной частью, в качестве произведения природы не менее ценной, чем полотна Уотерхауса в качестве произведений искусства. Он поднял и слегка отвел в сторону левую руку, вытянул кисть, словно любуясь игрой света, преломляющегося в тонких гранях драгоценного камня любимого перстня, при этом будто бы случайно оказавшись рядом с Цирцеей.[8 - Речь идет о персонаже работы Уотерхауса «Цирцея, подносящая чашу Улиссу», написанная им в 1891 году. На картине изображена сцена из «Одиссеи» Гомера. Цирцея, волшебница, предлагает кубок Одиссею (обычно Улисс на английском языке). В чашке зелье. Цирцея стремится подчинить Улисса своим чарам, как она сделала это с его командой. Один из членов экипажа Улисса превратился в свинью, и его можно увидеть у ног Цирцеи. Отражение Улисса видно в зеркале за троном Цирцеи. В нем отражаются колонны дворца Цирцеи и корабль Улисса. Одиссей, бесстрашный и беспокоящийся о своих моряках, пытается спасти их, и по пути Гермес (посланник бессмертных) перехватывает его и сообщает ему о намерениях Цирцеи, советуя найти особое растение, которое удержит его от воздействия напитка Цирцеи. После того, как Одиссей получил растение, он смог противостоять пагубным эффектам зелья Цирцеи. Поэтому, когда волшебница поду-мала, что на него подействовал ее напиток, она подошла, чтобы коснуться Одиссея своей палочкой для завершения процесса трансформации. Тогда Одиссей пригрозил своим мечом Цирцее, которая немедленно сдалась и вернула его морякам человеческий вид.]

Генерал оценил и позу, и жест канцлера и невольно улыбнулся. В другое время ироничное выражение лица могло стоить этому самому лицу безвозвратной потери того, на чем оно держится. Но сейчас Зигфрид вынужден был проглотить негативную интенцию Родригеса, сделав вид, что не заметил ее.

Для генерала резкая смена настроения канцлера не осталась незамеченной. Невольно сопоставив деву-Цирцею на полотне и Зигфрида, стоящего рядом с ним, Родригес оживил в памяти историю Улисса, с облегчением подумав, что ему, по-видимому, сказочно повезло, что в руках канцлера нет чаши с ядом – перспектива превратиться в свинью или любое другое животное давно не казалась генералу фантастической: Альфонсо не понаслышке знал, на что способен Зигфрид Бер в приступе ярости, а противоядием обзавестись ему пока не удалось.

На самом деле, генерал не все знал о яде канцлера и еще меньше о противоядии к нему, в чем сейчас же и убедился, услышав вызов коммуникатора Зигфрида и увидев, как меняется выражение его лица при взгляде на моргающий экран. «Кто это? – с интересом подумал Родригес, очень желая узнать, кто мог так встревожить монсеньора вызовом. – Отдал бы что угодно, лишь бы узнать». Канцлер отклонил вызов, а спросить, кто звонит, генерал не решился.

– Так о чем мы, дорогой Альфонсо? – наилюбезнейшим тоном произнес Зигфрид, хотя в его словах отчетливо слышалось подрагивание голосовых связок, и сама мелодия речи отдавала нервными спазмами.

– Вы говорили, что вам показалось, монсеньор, что на площади Победы Зигфрида вы увидели капитана Маурильо, без вести пропавшего два месяца назад в Шрилане…

– Думаю, вы правы, генерал, должно быть, мне показалось, – неожиданно отказываясь от своих прежних заявлений, сказал Зигфрид. – Последнее время обстановка в городе такая напряженная, что всякое мерещится. Никак не возьму в толк, как вам тогда удалось разогнать бунтовщиков по домам, не пролив ни капли крови… Должен признать, я вас несколько недооценивал, дорогой мой Альфонсо.

Зигфрид смотрел на Родригеса так, словно пытался препарировать взглядом мозг, в нетерпении ожидая, что тот ответит. Но генерал молчал, делая вид, что не расслышал вопроса в словах канцлера.

– Так, как же? – настойчиво повторил Зигфрид, приближаясь к Родригесу. – Мне очень интересно, Альфонсо, как вам удалось утихомирить десятки тысяч человек без единого выстрела…

Генерал почувствовал себя неуютно на близком расстоянии от канцлера, на физическом уровне ощущая его убийственную энергию. Он резко сел на оттоманку, не особенно задумываясь в эту минуту, как такой маневр будет расценен хозяином прекрасных дев, а мечтая лишь убрать свои глаза подальше от глаз Зигфрида Бер. Собравшись с духом, генерал выдал первое, что пришло на ум.

– Я просто объяснил людям, что их действия противозаконны, раз их не санкционировали власти, – сказал он, не поднимая взгляда на канцлера.

– Просто объяснил? – брови Зигфрида полезли на лоб. – И они вас услышали? Это стадо баранов, столпившееся на площади, требовавшее не понятно чего, вас послушало? Полиция не смогла с ними справиться, а вас, дорогой Альфонсо, они услышали и тихо разбрелись по дворам?

– Да, – спокойно ответил Родригес. – Вам это кажется неправдоподобным?

– Не знаю, Альфонсо, – задумчиво проговорил Зигфрид. – В другое время я бы вряд ли поверил в подобные чудеса, но сейчас…