Патриарх Тихон. Пастырь

– Преподобный Нил Сорский так учил: «Бог приемлет от людей веру и дарует верным Небесные дарования». Будет и мне по вере.

– Вася, ты скажи без умничанья: есть кто на примете? Небось какая-нибудь петербургская краля?

– В академии наши крали – науки.

– Ректор-то ваш иному учит. Хороший, видно, человек.

Когда возвращались домой, на берегу Кудесницы встретили девушку. Шла по лугу босая, в шафрановом деревенском сарафане, с венком кувшинок на русой голове. Высокая, величавая, а личико детское, светлое, но глаза! Под строгими бровями – черный огонь. У Василия дыхание перехватило.

Девушка молча поклонилась братьям.

– Здравствуй, Мария Петровна, – сказал ей Иван.

– Спаси вас Бог, – ответила девушка. – Мой батюшка три раза ходил к вам.

– Что-то приключилось?

– Приключилось, – ответила серьезно и тотчас сверкнула удивительно ровными жемчужными зубами. – Матушка пирогов напекла.

– До пирогов мы охотники. Садись, подвезем.

– Не-ет, – сказала девушка нараспев, – у меня тут дело…

– А пироги?

– К пирогам я поспею.

Иван видел: глаза у брата просят обернуться, но сидел как дерево.

– Наша соседка. Дочка диакона Петра Бабинина. – Иван хлопнул лошадку вожжей и заодно стер ладонью улыбку с лица.

Ходить по пироги – языка не щадить. Батюшка Иван, привыкший сиживать на свадьбах, на крестинах, на похоронах, сладких слов не жалел, похваливал начинку, тесто, печь и мастерицу. Василий ел в охотку, улыбался, но на слова скупился, не умел польстить.

– Очень вкусно, – говорил он смущенно. – Очень, очень вкусно.

Отец диакон, желая показать ученость, принялся расспрашивать, что нынче читают студенты академии из философского.

– Многое и с увлечением, – ответил Василий.

– А читают ли книги по психологии? Психология для пастырской службы весьма ведь полезна.

– Да, читают… В последние два семестра мне пришлось штудировать Теодюля Рибо «Наследственность душевных свойств», Чарлза Дарвина «Происхождение человека и подбор по отношению к полу», Самуэля Смайльса «Самостоятельная деятельность».

– А Спенсера читывали?

– Из Спенсера я конспектировал «Основания нравственности»… Очень интересную работу психологического направления я нашел у русского автора Струве: «Самостоятельное начало душевных явлений».

Мария Петровна, сидевшая возле самовара, обмахивала лицо шелковым розовым платочком и нет-нет да и вздыхала.

Отец Петр спохватился:

– Для молодых долго за столом сидеть – все равно что долго в храме стоять… Машенька, бери Василия Ивановича, покажи ему нашу радость…

– На качелях покачайтесь, – подсказала дьяконица. – Да не забудьте: на посошок у меня пироги с голубикою.

Вышли в сад.

– Боже мой, а мы в избе сидим! – ахнула Мария Петровна.

В небе тоже был сад. Облачка как бутоны еще нераспустившихся цветов. Розовые, застенчиво нежные. Их все прибывало, прибывало, словно за горизонтом, за морем кто-то огромный и без меры счастливый собрал все розовое в мире и подбросил.

На Марии Петровне платье было тоже розовое. Василий Иванович не смел прямо посмотреть на девушку.

– Вот сюда, – сказала она, показывая узкую тропу между грядок.

Подвела к баньке, а банька была не простая, о две половины.

Нагнувшись, вошли в душное влажное помещение, сплошь заставленное деревцами в горшках.

– Видите? – показала Мария Петровна.

На каждом деревце висели зеленые плоды. Пахло лимонами.

– Субтропики!

– Это батюшка такой затейник. Идемте на качели, душно.

На качелях Василий Иванович качался в последний раз третьеклассником духовного училища, когда ездили в гости в Борки, а Мария Петровна была охотницей высоких летов. Она раскачивала качели, приседая резко, с силой. Земля отлетала прочь, и там, на высшей точке взлета, когда душа замирает, а сердце останавливается, его находили неистово радостные черные глаза. Преисполненный отваги, он летел к ним сверху, к широко распахнутым, к зовущим, но Мария Петровна звонко смеялась и, не дождавшись, сама взмывала к ласточкам. А ласточки затеяли карусель. С восторженным визгом мчались они круговертью с неимоверной высоты к яблоням, увертывались от удара, и скорость уносила их обратно в розовую кипень.

– Земля… тоже… розовая! – крикнул, захлебываясь ветром, Василий Иванович.

– И вода! – откликнулась Мария Петровна.

– Даже избы.

– Весь мир! Вся Вселенная! – Девушка опустилась на доску.

Качели качались сами по себе, ветер сник, но кровь билась в висках все так же громко.

Взлетая и падая, окунулись они, наконец, в тишину вечера.

Мария Петровна сидела словно бы забывшись.

«Господи! Что же это я молчу?» – ужаснулся Василий Иванович и вдруг спросил:

– А где же венок из кувшинок?

– Завял, – сказала Мария Петровна. – Я его курам бросила.