Оррик спокойно меня выслушал, а затем покачал головой.
– А что ты хотел? Она не в пансионе носки вязала. Знала, на что шла.
– В смысле? – эта новая вводная меня порядком обескуражила. – Что значит знала?
– То и значит. Ты думал, с ней там цацкаться будут? Посадят на хлеб и воду и все? Да как бы не так! – он вздохнул. – А тут еще и обвинение в запретном волшебстве. За нее принялись, едва она преступила порог камеры!
Я смотрел на Оррика, разинувши рот.
– Но де Бри сказал…
Бывший инквизитор меня перебил.
– Конечно, сказал. А что еще ему делать? Как по мне, так вообще чудо, что волшебница до сих пор жива, – Оррик наклонился ко мне. – Сказать по правде, кроме тебя, никто не верил, что ее удастся оттуда вытащить. По крайней мере, я на такое точно бы не рассчитывал! Хотя, Аридил, конечно, строго-настрого запретил мне тебя расстраивать, и, выходит, прав оказался, длинноухий-то.
Оррик крякнул и хлопнул меня по плечу, а у меня словно пелена с глаз упала. Вот что меня точило все это время, пока мы с де Бри бегали по городу! С того самого времени, когда перед моими глазами предстал великий маг Макгон, избитый и в антимагическом ошейнике, мое подсознание пыталось достучаться до меня. Впрочем, понять и принять – это совершенно разные вещи. Мне казалось чудовищным, что Валена сознательно пошла на такое! Насколько же нужно доверять человеку, чтобы отправиться на пытки с одной лишь мыслью, что тебя обязательно вытащат. Черт, мне не расплатиться по счетам никогда!
– Ну, чудо же, командир! Великое ты дело сотворил, – он одним махом опорожнил початую кружку пива, которую ему принесли тут же, едва мы заняли наши места. – А за остальное не беспокойся. Лекарь свое дело знает крепко. Видел бы ты, в каком она была состоянии! Краше в гроб кладут! Кровь, сопли, слезы – так сразу и не поймешь, чего там где. Но ведь не растерялся, сморчок! Дунул, плюнул, руками помахал – а девица уже и порозовела. Этот пройдоха обещал заглянуть завтра. Как он заявил, «проведать пациента». Ну и за деньгами, конечно! Сразу все, говорит, нельзя лечить – слишком сильное потрясение может выйти для организьму. Понятное дело, ему с нас все до последней рубашки содрать надо, но ведь и не соврал.
Оррик прервал свою сумбурную речь на полуслове. Едва показалось неровное донышко кружки, он нахмурился, но плывущая в руках пышной девицы новая емкость с пивом, заставила кустистые брови разойтись в стороны. Осторожно приняв подношение, воин могучим выдохом сдул пену на пол и сделал большой глоток.
– Ладно, что это мы все про нас. Давай про себя! – он нетерпеливо поерзал, и глаза его загорелись жгучим любопытством. – Рассказывай по порядку! Что вообще происходит? Мы тут, как в погребе огурцы, – сами себе истории выдумываем одна страшнее другой, когда по крышке ноги стражников шаркают. И не забудь поведать, как тебе удалось волшебницу с того света вытащить… В общем все рассказывай! Хотя нет, давай лучше ушастого дождемся – будет потом весь вечер дуться. Он побежал в банк свою долю снимать, чтобы с лекарем расплатиться. Вот придет, тогда и чтоб все без утайки! Путешественник, так тебя и растак. А вот и он!
Глава 31
– Да, командир, ты времени зря не теряешь! – присвистнул Оррик. Не привыкший скрывать эмоции бывший инквизитор на протяжении всего рассказа просидел с открытым ртом, иногда даже забывая подносить кружку с пивом ко рту. – Вона как! Уже и с епископом нашим успел языками почесать, и герцога разозлил, и эльфийку темную охмурил!
Я почувствовал, как внутри растет волна возмущения, а снаружи я покрываюсь красным, как вареный рак.
– Ты в своем уме?! Какие языки? Какая эльфийка?! Я там бегал, закинув рога за спину…
– У тебя уже и рога есть?! – чуть не уронил кружку Оррик, после чего он с гордостью оглянулся на эльфа: «Мол, каков у нас начальник, а? Всюду успел!»
– Нет у меня рогов! – заскрипел зубами я. – Это выражение такое.
– Ну, нет так нет, – легко согласился бывший инквизитор и вспомнил про свое пиво. – А то мы живо…
Но я не дал сказать ему еще какую-нибудь глупость, состроив страшную гримасу.
– Как бы то ни было, Иан, наш «чистый» друг прав: темные эльфы еще никогда не позволяли называть себя человеку по имени. Это все равно, что…
– Я в курсе! – мне пришлось отнять у Оррика его пиво, чтобы не выразиться «покрепче». Напитка там оказалось на донышке, но горечь в горле помогла немного прийти в себя. – Но тебя-то я называю по имени, и ничего.
Аридил усмехнулся.
– Да. Но ты сам так решил, – он развел руками. – Я только со временем понял, что условности для тебя – пустой звук. И перестал обижаться.
Если и можно почувствовать себя еще больше не в своей тарелке, то мне в голову не приходит, из-за чего.
– Могу извиниться.
– Можешь, можешь, – Оррик вдруг хлопнул меня по спине, отчего я едва не переломился. – Только давай сначала посидим, как люди, и отметим это дело!
Он приглашающе махнул рукой, и к нам стремглав подбежала девица, обновлявшая моему другу пиво. Он жестами показал, что нам «на всех и побольше». Чего-чего, а этого у моего друга не отнимешь – хозяйственный, любит поесть, по-житейски мудр. Я заметил, чем дольше рядом со мной он находился, тем меньше в нем оставалось былой угрюмости. Словно вернулись времена юности, когда «поесть и подраться» – предел мечтаний для сельского паренька, – вдруг стали частью его повседневной жизни. Былой Оррик возвращался в минуты смертельной опасности, в остальное же время это был увалень и весельчак, полагавший, что наилучший выход из ситуации – передать право выбора старшим.
– Не за что извиняться, – улыбнулся Аридил. – Пожалуй, это мне стоит просить прощения за мое недоверие.
– Недоверие? – удивился я. – Аридил, какое недоверие? Только что Оррик рассказал мне о том, что ты запретил при мне даже упоминать о том, что вытащить Валену из застенков инквизиции невозможно.
Оррик поднял кружку в знак согласия и что-то промычал, заедая слова куском колбасы.
Аридил неожиданно покраснел. Мне ни разу в жизни не доводилось видеть такого румянца на его идеальных скулах. В следующую секунду пунцовым вспыхнули щеки и уши. Эльф повесил голову и как-то весь сник.
– На-ка глотни, – прогудел Оррик, пододвигая к Аридилу стакан с вином. – Полегчает.
Я переводил недоверчивый взгляд с Аридила на Оррика, и не мог взять в толк, что происходит.
Бывший инквизитор поднялся, сграбастал свою кружку, подцепил другой рукой вино и, обойдя стол, приземлился рядом с эльфом. Затем он всунул в его ладонь ножку бокала и проследил, чтобы тот выпил до дна.
– Вы чего?! – опешил я.
– Ну как тебе объяснить, – Оррик крякнул. – Если по совести, то никто из нас не верил, что ты сумеешь вытащить колдунью из темницы. Только, ты ж знаешь, я готов всегда прямо сказать, что думаю, а наш ушастый сначала, как следует, потерзает себя, помучается, чтобы придумать, как это сделать поделикатнее. Вот поэтому он тут сейчас светится, как девица без подштанников. Потому что тоже не верил, – Оррик поднял на меня взгляд. – Только я так мыслю, что командир он на то и командир, что на дураков-подчиненных не обижается. Потому что ему виднее.
Вот теперь мне впору было разевать рот. Вот тебе и инквизитор, вот тебе и простофиля! Вон как Аридил встрепенулся. Бывают у Оррика такие вот просветления, когда из него не бойца, а философа нужно взращивать. И причина поведения эльфа мне враз стала понятна – он, идеал и образец чести, не поверил, а Убийца и монстр, о котором чего только в предании ни сказано, взял да и сделал. Да не для себя, а для другого. И верил до последнего, и бился не на жизнь, а на смерть. Вот ведь достались мне чуда-юда! Мечом размахивают – будь здоров, лет столько, что обычному человеку даже представить страшно, а рефлексируют, прости господи, хуже Ленки из одиннадцатого «Б», рыдавшей по поводу и без повода.
– Аридил, это правда? – спросил я, вглядываясь в эльфа.
– Да, – едва слышно проговорил он.
Вот черт, а на нас уже смотрят! Мне жутко захотелось слинять с чужих глаз, но я заставил себя не обращать внимание. Пусть смотрят, и так уже каждая собака знает, кто я такой. Лишняя загадочность не повредит.
– Аридил, нельзя за одну ночь изменить то, чему учился тысячу лет. Там, у себя, я тоже был одиночкой, потому что это проще и легче. Если нет друзей, их нельзя потерять, за них не надо отвечать, им не надо помогать. Но здесь я впервые понял, что друзья – это не только ответственность, но и поддержка. Когда есть кого защищать, горы можно свернуть, потому что знание, что ты не один, удесятеряет силы. Но нужно учиться не только доверять, но и принимать это доверие, и сейчас я не знаю, что сложнее.
Эльф поднял голову и взглянул мне в глаза. Рядом сосредоточенно замер Оррик. Оба слушали меня затаив дыхание.
– Мы все учимся. Ты, я, Оррик, Валена – все. А в учении делают ошибки, и это нормально. Так что вот тебе мой ответ – у меня нет на тебя обиды. Нет и не может быть.
Повисла тишина. За соседними столиками тоже помалкивали. Не знаю, что они там услышали и что поняли, но даже шептаться перестали. Аридил смотрел на меня, и песчано-белая муть над его головой на глазах зеленела. Он слабо улыбнулся.
– Ну, коли с соплями разобрались, – прорычал Оррик, – давайте пить уже. Теплого пива я вам точно простить не смогу.
Хорошо то, что хорошо кончается, только если оно на самом деле кончается хорошо. Вот про себя я такого сказать не могу, ибо, несмотря на радость, от встречи с друзьями, особенно похвастаться было нечем. Расследование зашло в тупик. Ни каверзные вопросы, ни мой дар результатов не дали. Конечно, опрашиваемые врали напропалую, но только не в том вопросе, который был важен именно мне. Как на зло ни о каких секретах магистра никто ничего не знал. Или магистр являлся образцом осторожности, или у него действительно за душой не оказалось ни одного «горячего» факта. После стольких людей, прошедших через мои руки, я уже готов был поверить, что он действительно чист, как стекло, и только взгляд, полный ужаса, время от времени встававший перед моим внутренним взором, заставлял меня упорно рыть носом землю. Макгон не просто так вздумал меня спалить, он кого-то защищал, и сейчас для меня вопрос жизни и смерти – найти, кого именно.
Поэтому вечером ни на пиво, ни на вино я особо не налегал. Де Бри обещал быть с рассветом, мне же не с руки возвращаться во дворец с больной головой. Боли ей и без спиртного хватало.
– Залезай, – хмуро бросил капитан, пинком распахнув дверцу кареты, и я не стал ни о чем спрашивать – даже в свете едва-едва зарождавшегося утра над его головой кружилось мрачное, темное нечто.
– А не рано? – не выдержал я минут через пять, как мы тронулись. – Во дворце еще спят.