Мидгард. Часть 2

Много знаний – много слез.

Мало знаний – красный нос.

– Экклезиаст? – встрепенулся Уитби.

– Студенческая песня. В трактире подхватил, – ответил Ремли. – Вы видели эти новые школы – уни-вер-си-теты? Они растут как грибы после дождя подле городов. Потрясающее изобретение! Еще никогда учение не было таким веселым! Как это люди раньше об этом не додумались?! Вот если б твое учение, Уитби, случилось не за школьною партой под розгой священника, ты веселее глядел бы на мир. Если бы ты, Мельхиор, в башне зубрил заклинания не узником бледным, а кружкою горького пива их запивая, сидел бы и ты передо мной веселее, чем лунь, ночью безлунной крота заклевавший.

Мельхиор спрятал лицо в ладонях. Он проклинал тот день, когда решил отправиться на дьявольский праздник в Андзороканд; проклинал того случайного путника, который на привале поведал ему о том празднике и о том городе; проклинал ткача, который выткал платье, в котором мать того путника приглянулась его отцу; проклинал кузнеца, который подковал лошадь, на которой его дед выкрал из деревни его бабку… и еще много кого проклинал он, без кого не состоялась бы встреча волшебника Мельхиора и доппельгангеров.

Если бы он знал, на сколько лет затянется это приключение, насколько сложнее станет его путь, насколько он успеет постареть, не в силах даже в мечтах увидеть конец своим странствиям… если бы он только знал… Великий волшебник ютится по трактирам и постоялым дворам, вместо того чтобы жить чинно, спокойно, наслаждаясь нажитым добром, почетом соседей, уважением учеников и другими плодами славно прожитой жизни.

Жаль, что нельзя вернуть этого болтливого мертвеца времен короля Артура под тот камень, из-под которого он выполз, и воткнуть в него Длань, чтобы навсегда успокоить. Баал приближается. Как много раз Мельхиор думал об этом. Пусть бы Баал уже скорее пришел и все было кончено.

– Я вижу усталость твою и мысли твои, хоть сокрыты от глаз и в молчании не сказаны, но мне они ясны, ты не впервой им предаешься в вечернюю пору. – Ремли похлопал Мельхиора по плечу. – Когда снова тобой овладеет усталость, сердце твое повернется к отчаянию, вспомни, что мне во сто крат тяжелее: ты можешь забыть и прогнать, отвлечься, уйти и не помнить, во мне же всегда этот зов, словно звон со всех колоколен. Я ни на миг не могу глас Баала утишить. Во мне он горит, и чем ближе Баал, тем сильнее пылает. Потому я иду лишь вперед, не по карману мне остановки.

– Прости, – отозвался из-под ладоней Мельхиор. – Это находит иногда.

– Я сделал, как вы просили, – напомнил о себе Уитби, когда увидел, что Ремли закончил говорить с волшебником. Ремли для него оставался лишь немного повзрослевшим оруженосцем сэра Кормака, которому он хранил верность в память о своем почившем господине. Настоящее обличье и подлинное имя Ремли Уитби не знал и не узнал до самой смерти. – Так не рассчитаться ли нам? – предложил Уитби.

– Заплати ему. – Ремли вручил свой кошелек Мельхиору. Ремли до сих пор не разбирался в деньгах. Их было так много, и все разные: золотые, серебряные, медные. Каждый, кто мог позволить себе рудник и монетный двор, чеканил свои монеты. Лишь седовласые менялы и длиннобородые евреи, всю жизнь просидевшие в лавках, где совершался обмен денег, понимали, сколько стоит та или иная монета в эту фазу луны, да и те менялы между собой часто спорили, не в силах прийти к единому мнению.

Кошелек сам раскрылся в руках Мельхиора, поняв волю своего хозяина. Тому, кто полезет в него без разрешения, кошелек мог запросто переломать пальцы, а то и кисть оттяпать. На дне кошелька валялось немало таких истлевших трофеев. У Ремли никак не доходили руки в нем прибраться и выкинуть кости.

Мельхиор вытряхнул на стол горку монет вдвое больше, чем размер кошелька. Среди них, подтверждая плотоядные повадки волшебной вещицы, оказался дешевый перстенек, который Ремли туда не клал. Сложно сказать, когда перстень там оказался и оказался он внутри вместе с пальцем или кошелек тогда пребывал в миролюбивом расположении духа, наказав вора лишь на один перстенек, без членовредительства.

Уитби шустро рассортировал монеты по кучкам: новые, старые, старые золотые, старые серебряные, старые неизвестные. По беглому расчету тут хватит на…

– Домик купить хватит, – подсчитал и Мельхиор. – И еще лет на пять.

– По самому скромному счету – года на три, – поморщился Уитби. Денег много не бывает. Может, в легендах о Крезах и Мидасах, но не в обычной жизни.

Снова развязав шнурок на кошельке, Мельхиор решил добавить Уитби на безбедную старость, но строптивый кошелек отказался открываться: хватит. Волшебник бросил несговорчивого, как итальянские банкиры, кредитора обратно Ремли.

– Да меня таким жалованьем разве что не обокрали! – Уитби трагически складывал монеты в столбики, ведя им точный счет. – Даже сэр Калибурн спускает столько за год, а сэру Кормаку тут даже на зиму не хватило бы.

– Давай-ка, не жмись! Покажи мне твои лучшие ауреусы, солиды да иперпиры! Все покажи, не то я на тебе алчную жабу, стяжательства образ, прикажу вышивальнице вышить! – прикрикнул Ремли и грубо встряхнул свой кошелек. Угроза подействовала, и на его руку посыпалось старинное круглое золото с головами консулов, триумвиров и императоров. – Так-то лучше, строптивое злата хранилище! Умеешь быть щедрым и ты, как купец под ножом лиходея!

Ремли под жадным взглядом Уитби, пожиравшего сверкающие, будто только отчеканенные и еще теплые от клише, монеты, спрятал все вытрясенное из кошелька золото за пазуху – словно у котенка из-под доверчивой мордашки миску сметаны отобрал.

– На сохранение вечное! – вместо монет он бросил бывшему местоблюстителю кошелек, но тот, едва поймав подарок, в страхе, будто горячую головню, бросил кошель на стол, рассыпая заботливо собранные столбики монет. – Не тревожься, – успокоил Ремли встревоженного подарком Уитби, – он даст, сколько будет потребно, лишь по своему разумению понимая «потребно». Но юный сэр Ричард не будет нуждаться – вот мое слово. Ты слышишь меня, скряга, старинный мешок из шкур златорунных овец?! – заорал Ремли на кошель. – Сэр Ричард не будет нуждаться и получит все, что по рождению он заслужил! – пригрозил он кошельку. – Иначе порежу тебя в лоскуты да в косы деве гулящей вплету, проведя с ней без сна и без совести три ночи кряду.

Уитби показалось, что кошель на столе в ответ тихо вздохнул, подчиняясь воле своего владельца. Кому же хочется закончить свою жизнь порезанным на ленточки для украшения особы от ремесла хоть и древнего, но почитаемого низким как никакое другое?

– Теперь ты посвятишь меня в то, куда мы идем? – спросил Мельхиор, когда денежные дела с Уитби были решены.

Вместо ответа Ремли достал мятый пергамент с картой и, сметя со стола те монеты, которые не улетели прежде, разложил ее на ровной поверхности.

– Гунред разбит здесь, – пометил он мелом замок в северных землях, – сэр Кормак – здесь, – сделал он вторую отметку. – Твердыня паладинов – здесь. – Он поставил третью точку. – Нам нужно сюда. – Он положил мел в середину треугольника.

– Почему? – не понял Мельхиор. – Карты неточны. Как можно вычислить? Да даже коли так, то нам нужно в середину моря! Можно неделями бороздить волны, не зная точно места.

– Я знаю место, – ответил Ремли.

– Как? Вычислив середину треугольника? – всплеснул руками Мельхиор.

– Ничего я не вычислял, я и так знаю, где стоит Хрустальная Башня. – Ремли стер свои отметки, так что остался только мелок посреди моря. – Так ясно? Идем сюда! Вот же порок возрос средь людей – во всем видеть смысл, будто вам кто его обещал и распиской «Везде найдешь смысл» снабдил. Хуже разврата и пьянства этот порок, ведь те умножают веселье, а смысл искать – только мысли корежить, бередить тревоги.

Мельхиор не стал возражать. Ничего удивительного, что Мерлин знал, где Хрустальная Башня; эта легенда из времен таких же древних, как сам воскресший от волшебного сна чародей. Лишь бы она не стояла на дне моря. Мельхиор поглядел на карту и прикинул курс.

– Тогда завтра у нас однодневный переход до моря. На лошадях. Пешком не дойдем. В Утрехт не пойдем, – поводил он пальцами по пергаменту, – сэр Калибурн не попадет по своим делам. Потом на корабле пойдем к Хрустальной Башне.

– Где взять нам сподручней корабль, многоопытный странник, скажи мне! – попросил Ремли.

– Пойдем в Дордрехт. – Мельхиор поставил палец на карту. – За день туда доберемся, там места обжитые и хороший порт.

– Ты был там?

– Нет, еще не бывал, но слыхал, что там грузят суда вином и хлебом. Следовательно, там есть с кем договориться о фрахте.

– Тогда до утра отдохнем. Я за стеной сны вкушаю, если понадоблюсь. – Ремли церемонно отметил каждого в комнате кивком головы и ушел к себе в отдельную комнату.

– Долго тебе еще с ним мучиться? – спросил Уитби, собирая по полу рассыпанные монеты.

– Пока не успокоится, – прошипел Мельхиор. Вопрос Уитби задел за больное.

– Вот и я думаю… – начал Уибти, но что хотел сказать, толком не придумал и принялся, как это водится у стариков, вспоминать прошлое: – Подумал я тогда, как ты к нам заявился, что лучше бы Хельмут тебя сразу молотом перешиб – ты б меньше мучился. А когда этот второй стукнул… Ты помнишь, он нам еще церквушку обвалил, тут уж я подумал, как бы меня самого не перешибли…

– Не перешибли же, – заметил Мельхиор. – Однако я бы на твоем месте так не делал! – вдруг поднял голос волшебник, стараясь уберечь Уитби от опрометчивого поступка.

– Как? – озабоченно спросил Уитби, но было поздно.

Он долго возился на полу, аккуратно собирая рассыпанные Ремли монеты. Собрав деньги, он их еще раз пересчитал и по привычке отправил в подаренный кошель, совсем позабыв, каким скаредным и сложным для такой простой вещицы характером наделена его новая мошна.

– Вот так. – Мельхиор показал, что опускает монеты в кошель.

– Стой, сволочь! Отдай! – Уитби попытался разжать пасть кошелька, чтобы вернуть полученные от Ремли деньги, но кошель прочно захлопнулся и накрепко замотался шнуром. – Из какой же жадной свиньи тебя, сволочь бессердечная, выдрали. Обрекаешь старика с малолетним юнцом на голодную смерть, – чуть не заплакал Уитби, как плакали его денежки.

– Ты помнишь сказку Лионоры «Бережливая курица»? – спросил Мельхиор и поглядел в налитые слезами глаза Уитби. – Жила-была бережливая курица, и решила она сочинить о себе сказку. Сочиняла она и день и ночь. Сочиняла и лето и зиму, да только дошла до середины сказки, как на словах «в хозяйстве» спохватилась: «Только поглядите, сколько слов я извела понапрасну! А могли бы они пригодиться в хозяйстве!»

– По-твоему, я – курица? – с недоумением спросил Уитби.

– Да, и очень бережливая, поэтому береги слова, а кошель отдаст. Потом, – философски произнес Мельхиор и улегся на плащ. – Свечи! – шепнул волшебник и сделал пальцами фигуру, от которой все свечи в комнате погасли.

Скоро все заснули. В этот день было сделано немало. Сэр Калибурн найден и привлечен на службу. Уитби с выдуманным семейством получил расчет и пожизненную ренту и больше не будет таскаться с ними, задерживая продвижение. Курс к Хрустальной Башне установлен. Можно отдохнуть, не виня себя за очередной бесполезно прожитый день.

Глава 3. Пролегомены патафизики

Тихо скрипнула входная дверь. Звук разбудил Ремли, хотя спал он крепко. Видения и кошмары, в которых царствовал пожирающий миры Баал, не мешали ему. Он научился так сливаться с этими посланиями, что ощущал себя их частью, а сами сны – частью себя. Они перестали беспокоить его. Это были просто сны, потоком проносящиеся через впечатления настоящего мира. Поток становился сильнее ночью, но стихал при свете дня, как пламя свечи становится незаметным в залитой солнцем комнате. Зловещие и вещие образы, тревожные картины – они не предвещали ничего такого, чего Ремли не знал и не пережил в глубине сознания.