Мидгард. Часть 2

– Мой спутник устроит вам встречу, если хочешь лично его расспросить. – Ремли поднялся. – Все ж оруженосец тебе, сэр Калибурн, пригодится. Славному воину, повелителю схваток, железных мечей господину негоже юницу держать при себе, коль речь не об отдыхе, а о подвигах ратных. Теперь я займу ее место.

– Ну, попробуй! – усмехнулся сэр Калибурн. – Мой оруженосец в конюшне, и, если он согласится, я не против. Я смотрю, вас не удивляет этот невинный маскарад с переодеванием?

– Есть много причин женщине выдавать себя за мужчину, – ответил Мельхиор. – Некоторые становились монахами, и, ходят слухи, из тех девиц выходили даже епископы.

– Да, это правда, – согласился сэр Калибурн. – Забавно, что бывали случаи, когда таких переодетых монахов впавшие в похоть, но отвергнутые женщины обвиняли в изнасиловании, и только перед судом те монахи открывали свое женское естество.

Ремли согласно кивнул и жестом показал Мельхиору продолжать разговор с рыцарем, пока он навестит оруженосца. Голова после удара щитом болела нещадно. Ремли положил руки на голову, заклинанием унимая гудение. Он вышел на улицу и направился к конюшням. Пока с сэра Калибурна достаточно его внимания. Теперь рыцарь с Мельхиором поболтают о том о сем, вспомнят паладинов. Волшебник отведет рыцаря к Уитби. Рыцарь познакомится с бывшим управляющим, они поговорят о прошлом, о Джоне и о его последних днях. Джон, как по волшебству, станет не тем полудохлым пьяницей, каким он встретил смерть, а таким удальцом да красавцем, что хоть мощам поклоняйся. Потом они с Уитби обсудят спорные места из доказательства бытия Бога Ансельма Кентерберийского и сыграют в кости или даже в шахматы. Потом сэр Калибурн, не подавая виду, что расстроен проигрышем, покачает на руках внука сэра Кормака и забудет на вечер про конец света, и все будет по-семейному добро и весело: пиво и вино, еда из трактира, новые свечи, чистая скатерть. Тишь и спокойствие среди бури невзгод, мир и уют на пороге бесчисленных бедствий.

В отличие от людей, которые могли забыть хотя бы на вечер, Ремли никогда, ни на секунду, ни на миг – бодрствует он или спит, сидит или мчится, думает или расслаблен, – не забывает, что Баал приближается, что конец вправду близок; ближе, чем даже сэр Калибурн себе представляет, и никому, кроме Мерлина, Баала не остановить. Пока Мерлин жив – никому. Если он погибнет или подчинится овладевшей его силе, тогда останавливать придется кому-то другому, их шансы будут меньше, чем у Ремли, но их будет достаточно. Люди всегда справлялись, всегда каким-то чудом выживали и, как травинки в щелях мощенной камнем дороги, пробивались к новому солнцу. Если не Ремли, то, может, Тед Карвер? Где он сейчас? Ремли не мог знать, что Тед уже в Муспелльсгейме и готовит племена саламандр отражать дружину духов огня, но чутьем он догадался, что охотник не останется в стороне.

В конюшне, куда в поисках оруженосца явился Ремли, пахло конюшней: лошадиным потом, навозом, сеном, овсом и, если совсем внимательно принюхаться, жиром, которым пахли в амуничнике смазанные от влаги уздечки и подпруги. Оруженосец Калибурна проверял крепления на седлах: все ли ремни и ремешки в порядке, не перехлестнулись ли неверным манером, когда седла снимали и раскладывали; все ли пряжки крепки, не разъела ли железо коварная ржа, не нужно ли что заменить, сбегать в кузницу или к шорнику.

– Твое лицо мне приглянулось знакомым. Где мы могли бы встречаться? – обратился Ремли к оруженосцу.

– Змея тебя знает, колдун, с чего ты меня узнаешь, – ответил, не поворачиваясь, оруженосец.

– И голос твой я слышал давно, но звучал он иначе. В чем же загадка? Где же память моя? Куда подевалась? Как тебя зовут?

– Ним. А тебя?

– Ремли.

– Ремли? Странное имя, будто сказочный Мерлин решил за ним скрыться, да не придумал ничего получше. – Оруженосец удивил Ремли меткой догадкой. Он первым отгадал нехитрую перестановку букв в имени Ремли и того, кто за ней скрывался.

– Может, и так, – не стал отпираться Ремли, – но откуда нам знать?

– Ты, верно, знаешь, – ответил Ним.

– Кто твои родители?

– Я вырос в приюте святой Ядвиги Силезской. Родителей нет.

– Где мы – где Силезия! – изумился Ремли.

– Сэр Калибурн странствовал во многих землях. Заглянул на пути из Орхуса.

– Как сэр Калибурн узнал тебя?

– Он спас наш приют от тевтонцев. Ты же слышал, как крестят тевтонцы? Даже прежде крещенного разденут, привяжут к колесу, познают да заново перекрестят. Я сам мог за себя постоять, но нас, детей, было много. Сэр Калибурн нас спас.

– Не слышал об этом, но подвиг его славен, раз ты так говоришь. Все же мне не понятно, с чего ему подбирать тебя? – спросил Ремли.

– Его оруженосца убили тевтонцы. Потом они с рыцарями замирились. Тевтонцы подарили ему стихотворный Апокалипсис Генриха Геслера или Хеслера, со многими странными картинками на полях, и с той поры, как он его прочитал, сэр Калибурн уверовал, что видел ангелов – истребителей рода людского. До той книги он пребывал как в тумане.

– Да не может же быть! – вдруг вспомнил эту девочку Ремли. – Ты не Ним, ты – Ниам! Именем этим Брес-отец и мать Фанд тебя нарекли, я ж стоял тогда рядом!

– Откуда тебе стоять рядом или помнить об этом, когда ты немногим старше меня? – Ниам не выдала своего волнения. Лишь по тому, как замерли пальцы, ощупывавшие ремень в поисках невидимых изъянов и трещин, Ремли понял, что вспомнил верно.

– Отгадку я знаю! Ты пила молоко древней волчицы, которой заботу о тебе я поручал. От ее молока – пищи могучих мужей и воинственных дев – детство твое миновало быстрей, чем у прочих детей. Ты сама это знаешь, хоть не подашь вида! Я же сам старше, чем с виду кажусь, – объяснил Ремли. – Но если имя Ниам твое урожденное имя, ошибки не может быть.

– Пусть так. Тебе-то что? – спросила Ниам.

– Ничего в этом нет, но забавны мне кажутся по временам те узоры судьбы, что плетутся вокруг человеческих жизней, пальцев невидимых дивное кружево, в котором людям заблудшим, людям, забывшим корни, рода и общины, ослепшим в привычной покорности перед друг другом, мерещатся издревле боги и парки.

– Красиво сказано! – вздохнула Ниам, но тут же одернула себя и съязвила: – Ты записываешь за собой?

– Обхожусь без того, – вздрогнул Ремли. – Я за делом пришел. Теперь я хожу с Калибурном, точнее, он со мной ходит, а тебе дал расчет. Можешь идти.

– Сэр Калибурн сказал бы мне об этом сам, если бы так хотел. Но он послал тебя. – Ниам наконец отвлеклась от ухода за седлами. – Я знаю сэра Калибурна. Он захотел, чтобы мы это решили меж собой? Ты не первый, кто хочет странствовать с Калибурном вместо меня.

– И как споры такие пристало решать?

Ниам подхватила щит, которым раньше оглушила гостя по голове, и швырнула в Ремли, не ожидая, что после такого он оправится. Но Ремли поймал щит, словно брошенный ветром лист, и мягко отставил в сторону.

– Нет, честным приемом меня не возьмешь, – ответил Ремли на бросок. – Я б повернулся спиной, чтоб, как раньше, могла ты ударить, да где это видано – бить недруга сзади в голый затылок? Низость и подлость! И тебе бы ответить кровью за подлость, не будь ты девицей. Разумеется, если враг твой бежит, добровольно спиной повернувшись, подставив трусливую голову тылом, бить не зазорно в затылок, и в шею, и по хребту такого вояку. В базарной же свалке, в схватке кулачной, в трактирном бою низким поступком я такие удары считаю, но ущерба он мне не нанес, так иди себе с миром.

– Любой может поймать щит. Поборемся без оружия, – предложила Ниам и выставила вперед руки.

Они с Ремли сцепились, как греческие борцы.

– В игрищах древних, что просвещенный народ посвящал богам-олимпийцам, первенство было б твое, кабы женщин туда допускали, – процедил Ремли, ощущая на себе нечеловеческую хватку Ниам. Хоть плоть, сотканная пауками, была крепче любой человеческой, хоть колдовство удесятеряло его силы, но пришлось и ему припомнить, какими силачами вырастали люди, вскормленные молоком древней волчицы.

Никто из них не мог одолеть, пока Ремли не вспомнил легенду об Антее, который черпал силу от матери-земли. Тогда Ремли, подобно Гераклу, победившему Антея, поднял Ниам над головой.

– Кабы на игрища те допустили меня, второй тебе быть! – победно провозгласил он и швырнул Ниам в тщательно убранные седла. – Я победил, и тем спор наш решен. Уберись перед тем, как идти восвояси. – Ремли указал рукой на беспорядок.

– Ты теперь оруженосец, тебе и убирать, – поднялась, отряхиваясь, Ниам и, больше ничего не прибавив, вышла из конюшни.

– Сами управятся, – махнул рукой Ремли, оглядев нанесенные разрушения, и пошел проведать свою компанию.

В «Кильке», куда он отправил Уитби, Ремли первым делом подошел к трактирщику.

– Где могу видеть Уитби, снявшего комнату в столь дружелюбной обители?

– К которому рыцарь прошел? – подозрительно глянув на Ремли, спросил хозяин.

– Это он, мой Уитби. Его я ищу.

– По лестнице два пролета и налево вторая дверь. Только не много ли вас туда набилось? Комнату мне всю разнесете. Кто платить будет? – спросил трактирщик.

– Ты прав, управитель жилища. – Ремли выудил из-за широкого пояса причудливый золоченый кошелек, расшитый греческими буквами. Буквы не составляли надпись, а складывались в шараду, которую Ремли никак не удосуживался разгадать, потому что для этого нужно было отыскать знатока греческого языка, который имел бы больше интереса к шарадам, чем черствый Мельхиор.

– Сколько заплатим хозяину мы за обещанный кров? – спросил он у кошелька и перевернул его. Шарада сообщала, как пользоваться этой затейливой вещицей, но Ремли, в случае чего, прибегал к угрозам и справлялся со своим банкиром, не зная текста.

Две выпавшие на стол монеты он пододвинул к хозяину.

– Уитби тот, я скажу по секрету, порядочный скряга – под стать моему кошельку. Вечно нас принуждает ютиться в затхлых каморках. Я сниму еще одну комнату для себя, – уведомил хозяина Ремли.