Светлейший

– Хворь-то давно была, а дел всегда много, – ворчливо произнёс Григорий Александрович. – Давай, докладывай, с чем пожаловал. Не о здоровье же моём узнать, чай, в такую рань примчался.

– Слава Господу Богу, нарыв гнойный прорвали, Григорий Александрович! Злодей Емелька Пугачёв в аду ответ будет держать. Ответить он должон перед Господом за кровь невинно убиенных да поклониться матушке нашей государыне за доброту, что разрешила голову антихристу отрубить перед четвертованием.

– И ответит! Гореть ему в гиенне огненной. Что прорвали гнойник, сия новость как бальзам на душу мне была. Оттого, видать, и хворь прошла давеча. Я, Павел, твои донесения читал и, признаться, подумал, уж не последнее ли послание твоё вижу, коль пишешь, что в Казани пистолет ко лбу приставлял. Обошлось… и слава Богу! Время, видно, не пришло твоё, нужен ты Господу ещё на земле этой грешной. В Москве, чай, работы невпроворот. Злодеи получили по заслугам, да не все, поди? Заканчивать следствие по этой публике мерзкой потребно.

– Знаю, Гриша. Матушка-императрица велела мне с князем Волконским, обер-секретарём Шешковским и прочими господами следствие закруглять да указ всеподданнейший готовить. Да вот, приехал я спозаранку специально: до встречи с матушкой-государыней с тобой, братец, свидеться да посоветоваться относительно сведений, что при допросах бунтовщиков выявил. Опасные слова сказывали антихристы, весьма опасные. Не знаю, верить ли, а коль верить, то поступить-то как?

Потёмкин-старший нахмурился. Слегка поёжившись, затянул потуже пояс шлафрока.

– Садись, Павел. Что-то бумаг много при тебе, не время читать, давай о главном. Благодетельница наша государыня не раз мне напоминала о тебе и поручении, что я по её просьбе и своему уразумению отписывал. Нешто явные следы иноземцев выведал аль что хуже?

– Смотря как рассуждать. Всемилостивейше поручили вы мне вместе с матушкой-императрицей узнать и открыть познание о тех прямых причинах, кои произвели великое злодейство в империи нашей. Знать вы хотели, кто надоумил антихриста назваться царём и на какие деньги соблазнил он народ наш тёмный?

Григорий Александрович согласно кивнул головой.

Павел Сергеевич вытащил из обшлага мундира платок, манерно промокнул взмокший от волнения лоб и ненадолго, на несколько секунд, задумался.

– В сентябре сего года, сразу апосля пленения главных атаманов разбойника, я лично в Казани допросы им проводил, самого антихриста Емельки Пугачёва, ужо погодя в октябре в Симбирске. Бесчетно раз следствие вел лицам всякого сброда, что грабили и резали дворян и разного роду начальников уездных и волостных. Волосы, Гриша, дыбом у меня становились от нечеловеческой жестокости ихней. Чернь же, ежели и не помогала злодеям явно, то большей частью терпима была к бунтовщикам. И тож понять-то люд простой надобно. Уж сколько лет, как шайки разбойников и прочей гулящей вольницы в Поволжье и Яике и до Пугачёва беззаконие чинили. Нападали на барские усадьбы, воровали имущество и скот, жгли помещичьи дома и смерти лютой предавали хозяев. С рук большинству разбойников это сходило, вот и попривыкли они к беззаконию. А куды деваться, Гриша? – Павел развёл руками, – Мизерные воинские гарнизоны, территории громадны, поди, слови их… А тут тебе самозванец в роли царственной особы с указами о вольности!.. И как не понять её, чернь, злодей же свободу сулил, отмену податей, земли раздавал всем без счёту… Тут поневоле поверишь и чёрту! И пошло-поехало ещё пуще…

До трёх тыщ усадеб спалили злодеи, заводов и фабрик испортили без счёту, а смертей дворян с семьями, священнослужителей и прочих более трёх тысяч пока насчитали, продолжаем счёт вести. Списки загубленных злодеем дворян для матушки-государыни подготовили, и они страшны.

Павел полистал стопку документов:

– Ага, вот он, есть! Рескрипт на имя её величества «О смертях дворян и прочего люда, загубленных злодеями», – Павел помахал листком. – Пока не полный, но цифры ужо впечатляют, Гриша. Могу зачитать.

Григорий Александрович кивнул.

– Вот, братец, что натворили изверги, слушай!

Он расстегнул ворот мундира, расправил на коленях документ и медленно стал его зачитывать:

– Страдальческими смертями замучено: дворян – 67, их жен – 90, обоего пола детей – 94. Перебито до смерти: дворян – 232, их жен – 103, младенцев – 49. Повешено: дворян – 335, их жен – 231, обоего пола детей – 99. Застрелено: дворян – 76, их жен – 16, обоего пола детей – 29. Потоплено: дворянских младенцев – 15. Заколото: дворян – 43, их жен – 13, обоего пола детей – 16. Изрублено: дворян – 43, их жен – 21. Итого дворян, их жен и детей разными смертями умерщвлено 1572. Повешено: священников – 102 да в ризах с крестами – 4, их жен – 47, дьяков – 25, причетников – 59. Итого священников и церковнослужителей с их женами истреблено 237. Унтер-офицеров и прочих нижних чинов умерщвлено 118, их жен – 14, разночинцев – 716, их жен – 105, обоего пола детей – 39, канцелярских служителей – 45. Итого 1037. Общий счёт, говорил ужо, более трёх тыщ дворян антихристы загубили.

Григорий Александрович, крепко сжав губы, молчал и только покачивал головой.

– Народ наш, – продолжил Павел, – весь в крайнее невежество погруженный, однако сознаёт свое заблуждение касательно бунта. Кто кается теперича, колени преклонив пред следователями, кто стоя плачет и крестится на образа, прощения вымаливая у Господа за злодеяния свои, а кто невинен, радуется свободе.

– Знал я о зверствах разбойников, но такое… Столько людей… А детки малые невинные?!.. Бог злодеям не простит сие. А поди кабы верх, прости Господи, взял бы Пугачёв?! Да истребил бы под корень дворянство… А кто, как не оно, дворянство, сплачивалось подле государя в трудные годины и спасало государство от хаоса? Примеры помнишь: разбойники Болотников, Разин, да всех-то и не упомнишь… Слава Богу, одолели всех безбожников! А если бы нет?! Крах государству пришёл бы. Соседи бы тут же не преминули разорвать Россию. Непременно! Только и ждут момента. Расчленят нас и затопчут. Не заметишь, как с одной стороны католики аркан накинут, а с другой – мусульмане. Не можно допустить оного. Так вот, братец.

После некоторой паузы Потёмкин устало произнёс:

– Продолжай, Павел.

– Вот тож! Дабы привести народ в надлежащее познание их долгу, прилагал я старание вернуть развращённые души и сердца люда простого в порядок. На допросах не пропускал ничего: наказывал по мере важности вины, уменьшал наказание раскаявшихся, ободрял невиновных и верных рабов государыни нашей. Справедливость держал по мере возможности, Гриша. Огульно никого не обижал, и люд, возымев ко мне доверенность, стал являться ежедневно человек по сто и более с разными жалобами. А как, по-видимому, приучили раньше народец к тому, чтобы они праздными не являлись с челобитными, то часто, приходя, приносили мне подарки. Я же, отрекаясь принимать оные, принужден был сделать объявление, что кто будет ко мне аль другому слуге государеву с подарками приходить, буду строго наказывать и тех кто несёт их, и других, коль брать оное будут.

Потёмкин-старший одобрительно кивнул.

Павел на секунду прервался, затем продолжил:

– Первый опыт мною учинен обличением одного офицера Казанского гарнизона, что был послан с командою генерал-аншефом, графом Паниным для усмирения бунтующих чуваш в одно из селений и который взял деньги с самих бунтовщиков и отпустил их. Строго наказал я офицера, дабы повадно другим не было.

– Законы святы, да исполнители – супостаты. Правильно наказал, хвалю. Большой вред сим чиновники наносят государству нашему. С татар пошло – без калыма не моги просить.

– А ещё, Григорий Александрович, в последнем моём всеподданнейшем донесении государыне отметил я о подлом поступке саранского и пензенского воевод, которые, по слабости души оставив вверенные им города на жертву злодею Отечества, в бега ударились. Да, видно, Бог видел сие малодушие и трусость ихнюю, оба градоначальника позже приняли смерть мучительную от варвара Пугачёва.

– Бог им судья! Поди, встретятся с безвинно убиенными на небесах, ответ держать будут. Разберётся Господь и с ними! – Григорий Потёмкин перекрестился на образа. – А вот по поводу того, что народ наш тёмный свободы желает, помнится, сказывал ужо Денису Фонвизину и тебе скажу. Свободу всяк по-своему понимает, её каждый хочет, да она-то у каждого своя, так Господом нашим устроено. Не нам грешным сие менять. А словам сладким, что Пугачёв вещал, каждый охоч поверить, коль в душе пусто, а государевы слуги – шельмы.

– Верно говоришь, Гриша, шельмы. Вот что уразумел я главное, колеся по землям, разорённым злодеями. Губернаторы провинций и городов, духовенство, судьи, да и некоторые офицеры тож, пользовавшиеся распущенностью предыдущих царствований, сделались каждый как бы независимы в своей епархии или уезде вверенных их надзору. Забыли оные, кто в государстве нашем хозяин! Забыли!.. – грозно повторил Павел. – Они обращались с народом не как слуги государевы, а как тираны. Новые порядки, матушкой-государыней введённые, принуждавшие их к трудолюбивой, бескорыстной жизни, вызвали в них недовольство. А того им не понять, что и народ недоволен ими шибко был. Вот и тлело, дымилось сие недовольство черни в бунты проявившееся супротив порядков.

Сдаётся мне, не Пугачёв поднял сей бунт кровавый. Напротив, скорее сей бунт черни овладел злодеем. И злодей не пытался даже руководить им. Он только встал во главе его и, ничего не разбирая на своём пути, ринулся очертя голову вперёд, увлечённый привычным разбоем и недовольством люда простого. Слова самого Пугачёва сие подтверждают. На допросах он не раз говаривал: «Я уж был этому и сам не рад, да яицкие казаки делали, што хотели. Мой грех – не сдержался, на уговоры поддался, подбили меня людишки. Видать, нужен им был хоть какой царь. Да теперь уж что там, виноват».

Сии заключения мои подтверждаются измышлениями следователя следственной комиссии Саввой Мавриным и его со товарищи. В мае сего года этот Маврин даже донесение отправил государыне, где доказывал, что бунт не Пугачёв организовал, а тем более не иноземцы, а бедственное положение люда простого. Мол, надо облегчение мужику… Да, видать, матушка не получила сие смелое послание, ответа так и не последовало.

– И не последует! Дурное послание, не нужное. И потом, кто он такой, этот Маврин, чтобы советы государыне давать? Есть, поди, кому советовать ей и без него. И вообще через голову начальства обращаться к матушке-государыне… – недовольно произнёс Григорий Александрович. – А слова басурмана, на допросах сказанные, мол, люд что хотел, делал, а он якобы ни при чём, – чушь. Кто ж признается в добровольных злодеяниях теперь?

– Да, сдаётся мне, что толика правды в словах Пугача имеется. А касательно донесения, Маврин отправил его до моего начальствования следственной комиссией. Я тоже не поддерживаю сие нарушение субординации. Ещё раз, Гриша, говорю тебе обо всём, как есть, дабы самому ошибки, подобной Маврину, не повторить, гнев недовольства на себя не накликать матушки-государыни.

Потёмкин-старший одобрительно кивнул. Он слушал своего родственника и размышлял: «Не совсем так представляли страшные события губернаторы тех краёв. Совсем не так! Послание этого Маврина Екатерина действительно не получила, я бы знал. А может, скрыла от меня?.. Иль чиновники вскрыли его по пути и не решились огорчать государыню?.. Поди, теперь знай… Теперь вот – Павел…»

– Ты, Павел, придержи пока сии мысли свои. Погодь расстраивать матушку. Она знает о нелёгкой жизни черни. Манифест готовится, многие послабления грядут. Но мысли свои непременно убереги, подробно опиши. Государыне направь, когда дам знать, не ранее. Пусть время пройдёт, утихнут страсти, забудутся смерти и разруха. Не лезь на рожон, а там время подскажет, что нам делать, генерал.

Потёмкин-младший благодарно кивнул и отложил в сторону листы с крамольными мыслями.

Григорий Александрович одобрительно покачал головой.

– И что ж получается? – произнёс он. – И близко следов нет в участии иноземцев? Граф Орлов Алексей Григорьевич сказывал, что французы замешаны были. Да и посол наш во Франции Барятянский тож отписывал о том же.

– Да вроде и так, да не совсем так, Гриша. Многие наследили: и французы, и поляки, и турки, и свои…

Павел многозначительно поднял палец вверх:

– Всем хотелось раздуть кадило, чернью зажжённое, унизить нас, на Москву поганца Пугачёва направить. Сдаётся мне, что поболе всех нагадили свои, и как бы ниточка сговора эта не вела в столицу. В Санкт-Петербург, – на всякий случай уточнил Павел Сергеевич. – Вот почему, братец, повторюсь ужо, и прибыл я с утра самого к тебе. Совет твой нужен и в этом вопросе, как поступиться лучше. Не ровен час дров наломаю. Да о том чуть погодя разговор пойдёт.

– Ниточка, говоришь? В столицу? Хм… Ну продолжай, – нахмурившись, произнёс Потёмкин-старший.

– Начну я, пожалуй, с Польши, Гриша. В ослаблении России она не меньше Турции заинтересована. Попали в следственную комиссию два поляка. Имена их мало о чём говорят, да и фамилии, скорее всего, у них чужие. Ты, поди, непременно помнишь, когда по настоянию государыни нашей королём Речи Посполитой в 1768 году на сейме избран был Станислав Понятовский. С него и начались разлады. Противные ему польские вельможи отказались признать сие избрание. В городе Бару шляхта конфедерацию военную создала супротив короля. Франция тут же вмешалась, натравливать на свержение Понятовского стала, накрутила турецкого султана супротив опять же России. Порта нам войну в том же годе объявила.

Павел второй раз достал платок, промокнул вспотевший лоб, затем потёр виски и продолжил:

– Многие из шляхты на стороне турок воевали с нами. Фамилия братьев Пулавских знакома тебе, Гриша?

– Пулавские?.. Встречаться не приходилось, однако на фронте о братьях этих слыхивал. Вояки храбрые…

– Тот, что помладше будет, в плен к нам попал и отбывал наказание в Казани. А жил, Гриша, не поверишь… в доме губернатора Брандта! Со слов одного из польских пленных наймитов, тот принимал Пулавского словно родного. И как тут этому Пулавскому не знать всю ситуацию в губернии и самом городе?.. И что Бибиков умер, и что войск для защиты мало в городе, и что жители многие ждут его, Пугачёва. Всё знал поляк! Он же и сообщал Пугачёву через своих агентов о ситуации, он же и рекомендовал басурману идти на Казань.

Я-то прибыл в город позже, к самой осаде. Пулавский к тому времени сбёг ужо к бунтовщикам, где принят был с большими почестями. А у Пугачёва его соотечественники и разные иностранные советники… все объединены злобою к России. Вот иностранцы и помогали планировать Пугачёву баталии с нашими войсками. Да не помогло бандитам и это. Молчу ужо про конфедерата князя Потоцкого, что бежал в Венгрию и с австрийским двором оттудова интриговал в пользу Пугача. Да разве только Потоцкий?

– Верно. Слышал я о князе Радзивиле. Слухи ходили, что пленённый нами, содержался оный в Калуге под присмотром генерала Карра. А нам известно: Карр был умным и мужественным военачальником. Государыня назначила его командующим войсками, собранными из Петербурга, Новгорода и Москвы, для борьбы с самозванцем. И что странно, этот генерал сразу растерял вдруг воинский талант, повел себя против самозванца нерешительно. В конечном итоге бросил он своё войско и бежал. Государыня осудила сие поведение.