Светлейший

Грек Ласкаридис с двумя армянами успели добежать до «Агриппины», но пули с турецкого судна настигли их у самого трапа: все трое рухнули в воду.

Растерянный кэп увидел как татары окружили купцов, затем он увидел страшное зрелище: взмахи сабель… и лисьи шапки вместе с головами полетели на землю.

– Сашка!.. – в отчаянии закричал он. – Сашка!..

Толпа татар двинулась в сторону «Агриппины».

– Руби концы! – заорал капитан.

Длинными баграми матросы упёрлись в причальный брус и бот медленно стал отваливать от причала: сходни с грохотом полетели вниз.

«Аллах акбар!», – неслось отовсюду…

***

Подарок императрицы

Январь 1777 года, Санкт-Петербург.

Известие о событиях в Крыму ещё не дошло до столицы. Метели, морозы и прочие трудности… Почитай, восемьсот вёрст быстро не проскочешь.

Январь в столице не лучший месяц в году: то дожди, то снег и холодные ветра, наледи и сугробы, а ещё скучные заседания Госсовета, Сената, Синода и прочих, прочих комиссий… В общем, скукота сплошная… Значимых событий не происходило, страна не вела войн, она строилась. Шпионские сведения не требовались. Послы ходили унылые и писали длиннющие и скучные донесения своим начальникам, описывая бурную и «крайне опасную» для себя (больше для печени) в этой медвежьей стране деятельность.

Некоторое разнообразие вносили дворцовые балы. На них, как и в старые добрые времена, царствовали прекрасные дамы, по привычке требовавшие к себе страстного обожания и коленопреклонения расфуфыренных кавалеров, потоков избитых фраз и всепоглощающей любви… И что удиветельно: выслушивая воздыхателей, женщины уже не воспринимали их признания всерьёз чай не семнадцатый век, поди… Женщин больше интересовали слухи, сплетни, интриги.

И вдруг – событие!.. Назрел крупный конфликт между Англией и Францией, да что там конфликт – война! Колонии англичан в Северной Америке восстали против своих колонизаторов: американцы захотели стать независимыми от Туманного Альбиона[109 - Древнейшее название Британских островов.]. Франция тут же выступила на стороне восставших, французов поддержали испанцы. И всё закрутилось, завертелось, послы забегали…

Англия оказалась в сложном положении. Король Георг III[110 - Король Великобритании] поспешил заручиться поддержкой России. Он написал Екатерине II пространственное послание с расплывчатыми обещаниями неких выгод для России, если та пошлёт свои войска для подавления бунтовщиков. Английский посол в Петербурге сэр Ганнинг зачастил во дворец и иностранную коллегию, однако ни Панин, ни Безбородко, а другие – тем более, ничего не обещали, они лишь любезно выслушивали англичанина, выражали сожаление, и – не более.

«Своих проблем хватает: шведы ерепенятся, турки, хоть и не воюем, а никак не успокоятся, опять же крымские татары… Не до вас, милорд!..» – получал англичанин повсюду однообразные ответы. Россия не хотела воевать.

В Лондоне заволновались, Ганнинг был срочно отозван. Новый посол Джеймс Гаррис был молод, полон сил и желания утереть нос старой посольской гвардии. Новый посол стал добиваться аудиенции с российской самодержицей. Однако вскоре он убедился: получить сие было совсем не просто, способствовать в этом могли лишь несколько человек из окружения императрицы: действующий на тот момент фаворит, граф Панин, статс-секретарь императрицы Безбородко, братья Орловы, реже – случай и, конечно, светлейший князь Потёмкин.

Прошло около трёх лет как Потёмкин стал фаворитом. Должности, почести, деньги, награды… и, конечно, а куда без оного: зависть, наветы, сплетни. Но пропустим всё это: во все времена за каждым мало-мальски публичным человеком на многие вёрсты развивается шлейф домыслов, слухов и откровенного вранья, и как бы человек ни пытался оправдаться, новые небылицы тут же появлялись ещё в большем количестве. Так и с нашим героем – Потемкиным. Оброс он сплетнями с головы до ног, описывать – скучно, неинтересно. Напомним лишь, что по случаю празднования годовщины Кючук-Кайнарджийского мирного договора в 1775 году, на зависть многим, Потёмкин был возведён в графское достоинство. Затем Екатерина лично вручила ему свой портрет усыпанный бриллиантами с правом ношения на Андреевской ленте, золотую шпагу с алмазами. Грудь Потёмкина украсили отечественные ордена. Европейцы тоже внесли свою лепту: польский король препроводил ему орден Белого орла и Святого Станислава, прусский возложил на него ленту Чёрного орла, датский – орден Слона, шведский король – орден Серафима с цепью. И только король Георг III, государь «гордого Альбиона», до сих пор не соблаговолил снабдить Потёмкина орденом Подвязки. А ведь посол Ганнинг рекомендовал своему сюзерену не шибко кочевряжиться – наградить любимца русской императрицы, в казне, поди, не убудет! Король не послушал. Екатерина была этим фактом весьма, весьма недовольна…

Другое дело австрийский император Иосиф. Пусть тоже не сразу (мать его была против), но, по настоянию Екатерины, он в 1776 году подписал рескрипт о присвоении Потёмкину княжеского Римской империи достоинства, с титулом светлости. К титулу Потёмкина стали добавлять: «светлейший…».

Когда по торжественным случаям Григорий Александрович цеплял на раззолочённый камзол все свои награды, то разглядывая себя в зеркале сильно огорчался, и было от чего: места на груди становилось всё меньше и меньше. И граф, словно мальчишка, кривлялся перед зеркалом, принимая то торжественные, то комичные позы. А то, закрыв глаза и представив себя распорядителем императорского бала, он, в окружении сельчан, помнивших его сопливым мальчишкой, мысленно входил в свой отчий дом в селе Чижово и зычным голосом (чем страшно пугал собственных слуг), громко и с большим достоинством провозглашал: – Его светлость, генерал-аншеф, светлейший князь Григорий Александрович Потёмкин, господа!

С чердака гремели фанфары, сельчане орали здравицы в честь именитого односельчанина, и он, положив руку на эфес шпаги, в орденах во всю грудь, важно входил в родимые сени. Конечно, как всегда, бился при этом башкой о косяк двери, парик слетал, шпага цыплялась… Григорий открывал глаза и довольный ржал до слёз… Дурачился, одним словом.

А милости продолжали сыпаться на молодого баловня судьбы. В качестве новороссийского генерал-губернатора государыня разрешила ему иметь собственный штат наравне со штабом малороссийского генерал-губернатора Румянцева: Пётр Александрович обиделся…

Влияние фаворита на государственные дела достигло своего апогея. В руках тридцативосьмилетнего любимца сосредоточилась большая власть. Это вызывало единодушный протест у многих, а у Паниных и Орловых – в первую очередь: они почти открыто потребовали от Екатерины удаления Потёмкина.

И момент такой действительно настал. Время ведь не только лечит, бывает, что слишком долгое и тесное общение портит отношения. Так и случилось…

Интимные отношения Потёмкина с Екатериной за два года совершенно разладились. Да и чего скрывать, устал он совершать каждодневные изнурительные подвиги в её постели, «бездонная чувствительность» которой никак не унималась. И вот уже и без требований вельмож между императрицей и её Гришенькой назрел разрыв сердечных отношений. Все еще любя и очень страдая, они расстались. Мария Перекусихина как-то под вечер принесла Потёмкину полную любви и огорчения цидулю от Екатерины.

Письмо больно резануло по сердцу Григория. Читая его, он тяжело вздыхал.

Однако печального вида вокруг себя князь нигде не показывал, был в работе, а на досуге утешался новым любовным увлечением. Роман с фрейлиной государыни и тоже Екатериной Алексеевной по фамилии Воронцова, сглаживал щемящее чувство потери.

Теперь у государыни был новый фаворит – полковник Завадовский. И хотя Потёмкин сам устроил сие знакомство, всё равно факт разрыва, пусть и обоюдно желанного, он переживал болезненно, горечь утраты в душе осталась. Над вице-президентом военной коллегии и губернатором Новороссии Потёмкиным нависли грозовые тучи. Не дожидаясь пока ему укажут на дверь, отставной фаворит сам покинул дворец. Он уехал на инспекцию войск и крепостей Петербургской и Новгородской губерний из которых, по общему мнению придворных, не должен был вернуться.

По столице тут же поползли разные слухи: «Не вернётся в столицу Потёмкин, звезда князя закатилась. Снимут его со всех постов, а уж с должности вице-президента военной коллегии непременно, пусть катится в свою Новороссию. Не зря же граф Никита Панин князя Репнина в столицу вызвал, дабы под рукой был на случай отставки бывшего фаворита…», – судачили на балах, и на ухо на ухо друг другу всяческие небылицы про бывшего фаворита нашёптывали. Однако должное уму Потёмкина отдавали все: новый фаворит императрицы, судя по первым его шагам, вряд ли сможет занять достойное место на политической арене, какую до него имел его предшественник. Внимание сановной публики вновь обратилось в сторону братьев Орловых. И братья Панины, ожидая полной отставки князя, тоже облегчённо вздохнули: свой план возвести на престол законного преемника короны сына Екатерины Павла, они не оставили.

Однако Екатерина понимала, что ей нельзя оставаться один на один с оппозицией: нужен преданный лично ей защитник. Она вернула Потёмкина в столицу, его отставки с постов не последовало, и мало того, государыня по-царски одарила: отдала князю мызу[111 - Усадьба с хозяйством.] Осиновая Роща. И слухи-то попритихли…

В отношении своего бывшего протеже Завадовского, который из зависти всячески стал пакостить ему, хитрый Потёмкин принял достойные меры. На одном из праздников, устроенном им в подаренной усадьбе где присутствовала и Екатерина, он будто бы случайно свёл её со своим флигель-адъютантом – сербом, красавцем Семёном Зоричем.

Среди почти девственных лесов, озёр, заросших камышом и кишащих рыбой, раздольных полей и суровых своей серой дикостью невысоких скал, сердце любвеобильной Екатерины дрогнуло в очередной раз. План сработал, императрица увлеклась: роман с Зоричем сладился. Завадовский был отставлен и отправлен в деревню, которую когда-то выхлопотал для него нелюбимый им Потёмкин.

Слухи и сплетни об отставке влиятельного князя окончательно угасли. Двор разочарованно затих. Зато сын Екатерины Павел и раньше не любивший Потёмкина, предполагая, что тот повинен в смерти его отца, теперь стал светлейшего князя ненавидеть.

Тут надо вспомнить ещё об одном нашем герое – Шахин-Гирее. Мы помним, что до 1775 года он был калгою в Крымском ханстве, посещал в этом ранге Петербург, понравился императрице. Однако в связи с избранием нового хана, должность свою Шахин-Гирей потерял. Был, как говорится, не у дел.

Крым не давал России покоя. Не получалось у татар жить самостоятельно: распри беев, волнения улусов, к тому же пункты Кайнарджийского договора не выполнялись в должном объёме… По настоянию приближённых государыня решила поправить положение дел на юге. Она приняла решение поставить Шахин-Гирея для начала ханом Ногайской орды, а затем возвести его на крымский престол. Для осуществления этих планов Екатерина в марте 1776 года отправила рескрипт в адрес командующего южными войсками генерал-аншефа Румянцева, в котором предписывала ему вместе с губернатором Новороссии Потёмкиным придвинуть тридцатитысячное войско к границам Крыма и отдельный корпус расположить у Кубанских границ. И всё сладилось! Русские войска и авторитет Шахин-Гирея у ногайских народов своё дело сделали: ногайцы выбрали Шахин-Гирея своим ханом. Первая часть задуманного Екатериной свершилась.

В последнее время светлейший князь верхом ездил совсем не часто – отвык: роскошные кареты, форейторы[112 - Кучер, сидящий верхом на одной из передних лошадей упряжки.], слуги на запятках… Но сегодня он весь день в седле, весь день в грязи…

Ремонт земляной крепости, построенной ещё императором Петром Алексеевичем для защиты своего детища Петербурга от шведов, подходил к концу. Смета окончательных затрат возмутила вице-президента военной коллегии. Потёмкину пришлось ехать на инспекцию.

Отшагав по грязи не одну сотню сажень, князь со своим секретарём Василием Рубаном в присутствии купца-подрядчика дотошно замерил деревянным аршином все отремонтированные участки.

В грязных ботфортах и перепачканном кафтане, записав измерения, Рубан теперь сосредоточенно вычислял фактические объёмы, колонкой выписывая цифры на бумаге.

– Не менее трёхсот кубов лишку приписали, Григорий Александрович! Многовато!.. – наконец сообщил он результаты.

– Я так и думал! Паршивцы! – раздражённо произнёс вице-президент.

Василий насмешливо посмотрел в сторону обманщика купца-подрядчика. Ошарашенный неожиданной проверкой, да ещё самим Потёмкиным, купец, опершись руками на деревянный аршин, отчего его фигура согнулась в просительно-жалостливой позе, с тоской, поглядывал то на грозного князя, то на его секретаря, не зная на ком выгоднее остановить свой взгляд. Наконец, сообразив, что одноглазого точно не разжалобишь, остановил свой унылый взгляд маленьких, с некоторым выкатом бесцветных глаз, на секретаре, вытянув в его сторону тощую шею.

– Пошто деньги требуешь лишние, мерзавец! – грозно произнёс Потёмкин, поправляя сползшую с повреждённого глаза повязку.

Купец униженно молчал. Его взгляд продолжал сверлить Рубана, он стал ещё несчастнее, ещё жалостливее; он словно мысленно умолял секретаря: мол выручай батюшка, не дай погибнуть. Детки малые… Век помнить буду.

Казалось ещё минута… и мужик расплачется, грохнется на колени прямо в грязь и начнёт башкой колотиться о землю, вымаливая прощения.

Несчастный вид мужика рассмешил начальство. Сиятельный князь и секретарь ухмыльнулись.

– Бес попутал, ваше сиятельство! – только и произнёс подрядчик, а про себя добавил: «А поди взятку кому надо за подряд отдал ужо, кто ж возвернёт мне её обратно. Экий я дурень, погодить надо было, позжее отдать… Припёрся на мою голову чёрт одноглазый».

Василию почему-то стало жалко несчастного воришку-мужика. – Ваше сиятельство, высчитаем из окончательного расчёта за приписанный объём процентов двадцать штрафа, чтоб повадно остальным не было, да и не будем больше наказывать. Всё-таки месяца мерзкие были: холода, снег, дожди, туманы… Свои трудности, потери немалые, скажу я вам.

– Воровство, куды ни кинь! В карман, в карман свой тащить всем надобно! Разумы тупы и руки, которые у многих не из того места растут, мало что умеют, зато – загребущие. Отсюда и поступки часто глупые, а более – преступные. Нет, воровать так мильёны, приписывать, так сотни кубов! А нет о государстве башкой своей подумать!.. Тебе что, изверг, мало заплатили?

Опустив голову, мужик молчал. Потёмкин, махнул на него рукой.