Светлейший

– Экая мощь! – с удовольствием произнёс он. – Жалко возвращаться в Крым. Нельзя хана оставлять надолго: так и жди пакостей от этих татар.

Затем опять поднял подзорную трубу, направив её уже в сторону берега. – А не жалко покидать сию красоту, господин комендант? Сколько трудов, сколько бессонных ночей положено. Поди, привыкли к этим местам и крепости.

– Привык… Что верно, то верно. Государыня весьма короткие сроки указала на окончание строительства, голова моя всё время под топором лежала. Сам вице-президент военной коллегии граф Чернышёв не раз сюда жаловал с инспекциями, какой тут сон? На Бога только и уповал, чтоб под суд не угодить.

– Песчинки мы в суете земной. Бог на небе не всякого видит, не всякий до него достучится, а государыня наша, Екатерина Алексеевна, до всего на земле своей догляд иметь должна. Пред ней мы все ответ держим, не моги ослушаться! – опуская трубу, философски произнёс Пётр Петрович.

– Почитай, за каждого она в ответе перед Господом Богом, пред Ним одним она за всех ответ держит, не до мелочей матушке. А это… пострашней будет, ежели нам, грешным, самим отчитываться пред Богом. Господь-то и простить может, а кара царская, Александр Иванович, лютая ждёт за ослушание. Понять государыню можно, времена-то какие… Да вы справились, довольны вами в столице.

– Вот тож! Потому и не спал сутками, – согласился комендант. – Теперь вот на войну к Румянцеву еду, с товарищем моим, Потёмкиным Григорием, турка бить будем.

– Не судима нами, грешными, воля царская, поди, боле нужны там. Что ж, пойдёмте вниз, продрог что-то.

Веселицкий подозвал одного из офицеров, отдал ему подзорную трубу, поблагодарил и, помахав на прощание остальным, широким шагом направился к лестнице, ведущей на нижние этажи крепости. Отдав необходимые распоряжения подчинённым, следом за ним заспешил комендант.

Как видно, начатый с комендантом разговор затронул важную для посланника тему, и он, по ходу обернувшись к генералу, произнёс:

– Вот что интересно… – но продолжить фразу не смог. Резкий порыв ветра раздул полы накидки, и один из её краёв хлестнул министра по лицу, залепив рот. Старый дипломат, однако, не смутился: сплюнув попавшие в рот ворсинки, он, как ни в чём не бывало, продолжил:

– И вот что интересно, генерал! Из трёх вопросов русской внешней политики, стоявших на очереди при Петре Алексеевиче: шведского, польского и турецкого, – царь Пётр I разрешил только первый. Последующие преемники не разрешили ни второго, ни третьего. Мы же…

– Взялись и за второй, и за третий, – вставил комендант. – И в третьем, мне кажется, больше успехов имеем. – Он с гордостью посмотрел на мощные каменные стены крепости и продолжил:

– Государыня не напрасно собственными руками на грудь князя Василия Михайловича Долгорукова орден Святого Георгия повесила. Разбил князь ещё два года назад армию Селим-Гирея Третьего, напрочь разбил. Крым наш теперича. И будет нашим, российским, на века.

На бестактный поступок коменданта (слыханное ли дело, прерывать разговор старших по должности!) министр слегка покривился, но промолчал.

Разговор на время прервался. Каменная лестница вывела мужчин на первый этаж, где во дворе расположилась небольшая жилая пристройка коменданта.

Скромное жильё несколько удивило дипломата, но одновременно придало уважения к этому пятидесятитрёхлетнему генералу. «Где, как не на стройках, деньги подворовывают, и немалые», – отметил про себя Веселицкий.

В небольшой и весьма скромно обставленной гостиной единственным предметом, претендующим на некоторую роскошь, был камин, и он сразу бросался в глаза. Небольшой по размерам, облицованный декоративными изразцами, покрытыми глазурью кобальтового цвета, камин явно диссонировал с блеклой, зеленоватой расцветкой старой, потёртой обивки немногочисленной мебели. Внутри камина пылали дрова, от него шёл жар.

Поймав удивлённый взгляд гостя, комендант улыбнулся, развёл руками и пробурчал:

– Пойми этих баб. Как втемяшат себе в голову: «Хочу синий…»

Нехитрый обед подходил к концу. Вестовой, по всей вероятности, солдат первого года службы, малый небольшого роста, с некоторой мужицкой хитринкой в глазах и насмешливым взглядом, вызывал у гостя к себе поначалу некоторую настороженность. Солдат бестолково суетился: ронял вилки, дважды перевернул стаканы, но при этом на его лице расплывалась добродушная, почти детская улыбка. Неуклюжесть солдата у хозяина ничего, кроме улыбки, не вызывала. Убирая со стола грязную посуду, «пострел» (так комендант звал своего вестового) деловито произнёс:

– Кофею несть? – и, покосившись на полупустой водочный графин, ответа ждать не стал, вышел.

Мужчины пересели к камину, закурили.

– Вот вы, Александр Иванович, давеча сказали: «Будет Крым нашим, российским, на века». Похвально, конечно, слов нет, только зачем? Ведь супротив политики российской пожелание ваше. Государыня не имела и не имеет желания Крым делать российским.

Комендант удивлённо вскинул голову:

– Как так?!..

– А так, господин генерал! Генерал-аншеф Панин Пётр Иванович, будучи командующим второй армией, как-то передал выписку, для меня деланную с рескрипта императрицы. Оный она ему переслала ещё в апреле 1770 года, и он гласит, помню на память:

«Совсем нет нашего намерения иметь сей полуостров и татарские орды, к оному принадлежащие, в нашем подданстве, а желательно только, чтобы они отторгнулись от подданства турецкого и остались навсегда в независимости собственной. И чтоб жили мирно с нами, не грабили и не разоряли земли наши. Чтоб не было недоверия магометанства к христианству – исконно русскому». Вот так-то, Александр Иванович! – и Веселицкий многозначительно посмотрел на коменданта.

– Набегов не делали?! А чем же татары жить будут, позвольте узнать. Одной крымской солью торговать?!.. – удивлённо воскликнул Ригельман. – Они на взятых у нас в плен русских людях на рынках Кафы и Стамбула огромные деньги выручают, тем и живут. И сегодня, несмотря на мирный договор, много татар враждебно к нам, русским, относятся.

– Да… возразить вам трудно, Александр Иванович. В Крыму открыто действует протурецкая партия, под влияние которой попал и крымский хан Сагиб-Гирей. А главное, турки не собираются мириться с потерей для себя Крыма. Не хотят видеть русские корабли в Чёрном море.

По моим агентурным сведениям, отмечается активность турок на подступах к полуострову, что и ваши донесения подтверждают. Султан готовит крупную десантную операцию по возвращению Крыма. А мы не можем предпринять каких-либо действий, не нарушив, пусть и формальной, дружбы и доверия, установившихся с Крымом по Карасубазарскому договору. Никак не можем. Но, по моему разумению, воевать за Крым придётся: Порта не успокоится. Я потому и инспектирую оборонительные объекты.

– Думаете, война с татарами начнётся? С турками ещё не закончили.

Веселицкий задумался. Затем философски произнёс:

– Войну можно не начать, дорогой Александр Иванович, да избежать нельзя.

– Хм… как это?

– Просто, генерал, просто. Коль сложатся обстоятельства и чья-либо страна кому-то помешает, а Россия мешает многим в Европе, то всё, что вы можете, – не начать ее первым. Ну, допустим, из благородства аль слабости. И то, и другое как раз и на руку противной стороне. Допустим, слабыми нас никак теперь не назовёшь, остаётся благородство, как ни пафосно это звучит. Явно видим, как накаляется обстановка среди населения Крыма, Сагиб-Гирей волком на нас глядит, повсюду по Крыму эмиссары турецкие шастают, а мы не моги силу применить, только разговорами улещиваем. На Европу оборачиваемся: что скажут о нас… что подумают?! Тьфу…

Вот совсем недавно татары в Бахчисарае делегацию своих соплеменников, ногайцев, взяли и арестовали. Чуть было не сожгли заживо. А за что? Те пришли к хану крымскому мир предложить с нами, русскими. Хорошо, что один из знатных вельмож, Шахин-Гирей, вступился и освободил парламентариев. Но хан всё равно напал на наши войска. Разбили мы его, конечно…

Ещё минуту назад благодушное выражение лица коменданта, разморенного теплом от камина и небольшим количеством спиртного, изменилось вдруг быстрее, чем окраска хамелеона: оно стало жёстким, воинствующим.

– Негоже оглядываться на Европы! Сделать упреждающий удар! Сильных боятся и уважают, – патетически воскликнул он.

– Верно. Да, опять повторюсь: что скажут в Европах? Для них мы агрессоры, оккупировавшие Крым. Им нет дела, что хотим мы одного – мирного соседа на своих южных границах. Хотим ходить по морям, торговать с другими странами. Так нет, злобой дышат! Не нужна Европе сильная страна наша. Нет, не нужна! Вот и науськивают они Турцию. И ведь знает султан Мустафа, что не осилит Россию, а упёрся, как баран, и не хочет татар отпускать от себя. Повторюсь ещё раз: не ратифицирует султан договор с нами о признании условий Карасубазарского договора, коим татары независимы от турок стали.

Вот, генерал, какова наша пропозиция. Нет, нам желательно переговорами решить в свою пользу, а не упреждающим ударом, как вы говорите. Сила – дело последнее… – Веселицкий замолчал. Возникла пауза.

Словно оправдываясь за политику России по отношению к крымскому ханству, Веселицкий осторожно и даже весьма тихо, произнёс: – Нет, конечно, мы не сидим сложа руки. Работаем, генерал, в силу своих возможностей. Не зря я по всему ханству мотаюсь, якобы с инспекцией, хотя и это дело нужное. Вербую людишек, объясняю как надо жить, с кем дружить… Пригодятся, думаю, на будущее. Как дале жизнь сложится?!.. Министр замолчал. Но тут же воскликнул:

– Смотрите, Александр Иванович, дрова в камине почти догорели.

Ригельман подбросил в камин несколько поленьев, запах дыма заполнил помещение.

– Ветер сменил направление. Задувает в трубу, – пояснил он.

Послышался громкий стук в дверь. Она распахнулась, и, держа в руках самовар, ввалился «пострел». Оказывается, дверь он открыл ударом ноги, чем был очень доволен: не ходить же два раза. Расставив всё необходимое, он критически осмотрел стол и, как видно, остался доволен сервировкой: его губы растянулись в улыбке.

– Ветер надолго задул, проклятый. Надует етить лёда на дорогах, куды пойдёшь, только ноги и ломать, – не обращая внимания на хозяина и его гостя, пробормотал он. Не проронив больше ни слова, «пострел» вышел, опять сильно хлопнув дверью, словно она была виновата в «лёде», что надует ветер.

Гость удивленно посмотрел на хозяина.

– Терплю… Малый старательный. Родители его померли, один он на этом свете, бедолага, – оправдываясь за вестового, произнёс Ригельман.

***

А на мятежных территориях, где хозяйничали войска Пугачёва, зачитывались указы чудесным образом спасшегося неграмотного императора Петра III. Канцелярию у Петра-Пугачёва вёл некий мужик по фамилии Дубровский и он еле успевал за мнимым государем составлять указы да множить числом немеренным. А «царь» не скупился: даровал мужикам свободу, налево и направо раздавал землю, привилегии разные, и прочее… И народ верил… А как тут не верить, коль тебя от тяжкого бремени податей освобождают.., а! И чёрту поверишь…