Мертвые повелевают

Оставшись одинъ съ матерью, мальчикъ почувствовалъ жажду свободы. Его голова занята была приключенiями и путешествiями, вычитанными въ библiотек? д?душки, и подвигами предковъ, ув?ков?ченными въ семейныхъ сказанiяхъ Хот?лъ сд?латься морякомъ – воиномъ, какъ отецъ, какъ большинство предковъ. Мать воспротивилась, со страстной горячностью; щеки ея становились бл?дными, губы син?ли. Единственный Фебреръ, будетъ вести опасное существованiе, вдали отъ нея… Н?тъ, достаточно было героевъ въ роду. Долженъ быть сеньоромъ на остров?, кабальеро спокойной жизни, создастъ семью, продолжитъ фамилiю, которую носилъ.

Хаиме уступилъ просьбамъ в?чно больной матери: мал?йшее противор?чiе подвергало, казалось, ее опасности смерти. Разъ она не хочетъ, чтобы онъ сд?лался морякомъ, онъ изберегъ другое поприще. Долженъ жить какъ другiе юноши его возрасга, когорыхъ встр?чалъ въ ст?нахъ института. Шестнадцати л?тъ онъ отправился на полуостровъ. Мать желала вид?ть его адвокатомъ, чтобъ онъ распуталъ д?ла состоянiя, разстроеннаго, отягченнаго ипотеками и займами. Былъ снабженъ громаднымъ багажемъ: ц?лой домашней обстановкой; кошелекъ былъ туго набитъ. Фебреръ не могъ вести образъ жизни б?днаго студента. Сначала былъ въ Валенсiи: мать считала этотъ городъ мен?е опаснымъ для юношества; второй курсъ прослушалъ въ Барселон?, и такъ странствовалъ изъ одного университета въ другой, въ зависимости отi. характера профессоровъ и симпатiй къ воспитанникамъ. Усп?хи оказалъ не большiе. Сошло н?сколько курсовъ, по счастливой случайности въ моментъ экзамена и благодаря ум?нью спокойно и см?ло говорить, чего не зналъ. На другихъ курсахъ ср?зывался и не могъ двигаться дальше. Мать находила удовлетворительными вс? объясненiя при его прi?здахъ въ Майорку. Даже сама ут?шала его, сов?туя не заниматься особенно усиленно, и сбрушивалась на несправедливость настоящихъ временъ. Ея неумолимый врагъ, папесса Хуана отлично это знала. Это времена не кабальеро. Имъ объявили войну; съ ними творили всякiя несправедливости, дабы затирать ихъ.

Хаиме пользовался популярностью въ барселонскихъ и валенсiанскихъ кружкахъ и кофейняхъ, гд? игралъ. Его звали «майоркинецъ съ унцiями»: мать присылала ему деньги золотыми унцiями, вызывающе сверкавшими на зеленыхъ столахъ. Престижъ великол?пiя сочетался со страннымъ титуломъ butifarra: титулъ этотъ вызывалъ на полуостров? см?хъ и, въ то же время, у многихъ представленiе объ особой феодальной власти, правахъ верховнаго сеньора отдаленныхъ острововъ.

Прошло пять л?тъ. Хаиме былъ уже мужчиной, но до сихъ поръ и наполовину не закончилъ курса ученья. Его сотоварищи – островитяне, возвращаясь на л?то, развлекали прiятелей въ кофейняхъ на Борне разсказами о барселонскихъ похожденiяхъ Фебрера. Вид?ли его на улицахъ подъ руку съ шикарными дамами; дикiе завсегдатаи домовъ, гд? играютъ въ азартныя игры, питали великое уваженiе къ «майоркинцу съ унцiями» за его силу и мужество. Разсказывали что однажды ночью онъ схватилъ изв?стнаго драчуна и поднялъ его на своихъ атлетскихъ рукахъ, какъ перышко, чтобы выбросить за окно. И мирные майоркинцы, при такихъ пов?ствованiяхъ, улыбались съ патрiотическою гордостью. Фебреръ! истинный Фебреръ! Островъ, какъ всегда, производитъ на св?тъ Божiй бравыхъ молодцовъ.

Добрая донья Пурификасiонъ, мать Хаиме была очень недовольна и, въ то же время, радовалась материнскою радостью, узнавъ, что одна возмутительная женщина прi?хала на островъ всл?дъ за ея сыномъ. Понимала и оправдывала ее. Хаиме такой славный юноша!.. Но д?вица своими костюмами и фигурой смущала благонравныхъ горожанъ; хорошiя семьи негодовали, и донья Пурификасiонъ, черезъ посредниковъ, вступила въ переговоры съ нею, предложила ей взять денегъ и оставить островъ. Въ сл?дующiя вакацiи произошелъ бол?е серьезный скандалъ. Охотясь въ Сонъ Фебреръ, онъ завязалъ интригу съ молодой, красивой крестьянкой и едва не дошелъ до перестр?лки съ деревенскимъ парнемъ, ухаживавшимъ за нею, Сельскiе романы помогали ему коротать скучное л?тнее одиночество. Настоящiй Фебреръ, какъ и его д?душка! Б?дная сеньора знала, какъ сл?дуетъ относиться къ свекору, всегда серьезному и парадному, ласкавшему за подбородокъ молодыхъ крестьянокъ съ холоднымъ величiемъ дворянина. Въ окрестностяхъ пом?сiья Сонъ Фебреръ не мало ребятъ походило на дона Орасiо, но его супруга – мексиканка, поэтическая натура, была выше всякихъ подобныхъ пустяковъ и съ арфой на кол?няхъ, полузакрывъ глаза, декламировала поэмы Оссiана. Деревенскiя чары блестящей косынки, спущенной косы, б?лыхъ пеньковыхъ башмаковъ привлекли нарядныхъ, важныхъ Фебреровъ съ неотразимой силой.

Когда донья Пурификасiонъ с?товала на продолжительныя охотничьи экскурсiи по острову, совершаемыя сыномъ, посл?днiй оставался въ город? и проводилъ день въ саду, занимаясь стр?льбой изъ пистолета. Показывалъ встревоженной матери м?шокъ, спрятанный въ т?ни апельсиннаго дерева.

– Видите это?.. центнеръ пороху. Пока не изведу, не успокоюсь.

Боялась появляться у окна кухни мад? Антонiя. На минуту показывали свои б?лыя токи монахини, занимавшiя часть стариннаго дворца, и тотчасъ прятались, какъ голуби, которыхъ спугнула безпрерывная сгр?льба.

Окруженный зубчатыми оградами, примыкающими къ береговой ст?н?, съ утра до ночи оглашался садъ трескомъ. Встревоженно взвивались птицы и исчезали, метались по щелистымъ ст?намъ зеленыя ящерицы, скрывавшiяся между поб?говъ плюща, въ смятенiи, галопомъ проб?гали по алеямъ кошки. Деревья, старыя – престарыя, выгляд?ли столь же внушительно, какъ и дворецъ; стол?тнiя апельсинныя деревья, съ искривленными стволами, нуждавшiяся въ подпоркахъ для своихъ почтенныхъ членовъ; гигантскiя магнолiи, съ очень скудной листвой; безплодныя пальмы, устремлявшiяся въ голубую высоту надъ зубцами ограды – вид?ть море и прив?тствовать его кивками своихъ хохлатыхъ вершинъ.

Отъ солнца трещала древесная кора и лопались забытыя на земл? с?мена. Словно золотыя искры, роились жужжащiя нас?комыя въ полосахъ св?та, прор?зывавшихъ листву; по временамъ, какъ будто всплескивая, падали сп?лыя фиги, разставаясь съ в?твями; издали слышалась колыбельная п?сня моря, ударившаго въ скалы у подножiя ст?ны. И среди этой тишины, населенной тихими звуками, Фебреръ продолжалъ стр?лять изъ пистолета. Онъ былъ уже маэстро. Ц?лясь въ чучело, нарисованное на ст?н?, онъ жалелъ, что передъ нимъ не челов?къ, ненавистный врагъ, котораго необходимо уничтожить. Эта пуля предназначена для сердца. Пули! Радостно улыбался, уб?дившись, что пробита дыра какъ разъ въ томъ м?ст?, куда ц?лился. Шумъ выстр?ловъ, дымъ пороха порождали въ его воображенiи воинственныя фантазiи исторiи борьбы и смерти, и въ нихъ онъ всегда выходилъ героемъпоб?дителемъ. Двадцать л?тъ, а онъ еще ни разу не дрался… Непрем?нно требовалось поспорить, чтобы доказать храбрость. Къ несчастiю, у него не им?дось врагов; но онъ постарается создать себ? врага, когда вернется на полуостровъ. И повинуясь безумному полету своего воображенiя, возбужденнаго трескомъ выстр?ловъ, онъ рисовалъ себ? поединокъ чести. Противникъ стр?ляетъ первымъ, онъ падаетъ на землю. Но пистолетъ еще у него въ рукахъ: простертый на земл?, онъ долженъ защищаться, бороться. И къ великому ужасу матерiи и мад? Антонiи, которыя, выглянувъ изъ окна, принимали его за сумасшедшаго, онъ лежалъ лицомъ къ земл? и продолжалъ стр?лять въ такомъ положенiи, упражняясь «на случай, если его ранятъ».

Вернувшись на полуостровъ съ нам?ренiемъ продолжать безконечныя занятiя, онъ чувствовалъ себя окр?пшимъ благодаря деревенской жизни; упражненiя въ саду сд?лали его см?лымъ; онъ жаждалъ сразиться съ первымъ, кто дастъ мал?йшiй предлогъ. Но былъ онъ челов?къ в?жливый, неспособный къ несправедливому задору; видъ его внушалъ забiякамъ уваженiе – время шло, подраться не удавалось. Бьющая ключемъ юность, избытокъ рвущихся наружу силъ расходовались на темныя похожденiя и безумное мотовство: съ восхищенiемъ пов?ствовали потомъ о нихъ его университетскiе товарищи.

Въ Барселон? онъ получилъ телеграмму изв?щавшую, что мать его тяжко забол?ла. Потерялъ два дня: не находилось судна, готоваго сняться съ якоря. Когда прибылъ на островъ, его мать уже умерла. Изъ родныхъ, которыхъ онъ вид?лъ въ д?тств?, не оставалось никого. Одна мад? Антонiя могла напоминать ему о прошломъ.

Въ моментъ, когда Хаиме оказался хозяиномъ состоянiя Фебреровъ и получилъ возможность пользоваться неограниченной свободой, шелъ ему тридцать четвертый годъ. Стремленiя предковъ блистать истощили это состоянiе; всякаго рода обязательства лежали на немъ. Домъ Фебреровъ былъ великъ, какъ суда, которыя, будучи выброшены на мель и безповоротно погибая, обогащаютъ берегь, гд? имъ суждена гибель. Остатки, на которые съ презр?нiемъ взглянули бы предки, все же представляли собой ц?лое богатство. Хаиме не хот?лъ думать, не хот?лъ знать. Нужно жить, вид?ть св?тъ, – и онъ оставилъ науку. Чтобы пожить на славу, требуются разв? римскiе законы и обычаи или каноническiя правила? Онъ уже достаточно зналъ. На самомъ д?л?, наибол?е пригодныя и прiятныя познанiя онъ получилъ отъ матери, еще мальчикомъ, дома, еще не видавъ никакихъ учителей. Она научила его немного французскому языку, немного игр? на фортепьяно, пользуясь стариннымъ инструментомъ съ пожелт?вшими клавишами и высокимъ, почти до самаго потолка, пюпитромъ обтянутымъ краснымъ шелкомъ. Другiе знали меньше его, а были такими кабальеро и куда счастлив?е его. Жить!

Два года пробывъ въ Мадрид?, онъ им?лъ любовницъ, составившихъ ему изв?стную популярность, им?лъ знаменитыхъ лошадей, шум?лъ на форносскихъ антресоляхъ, былъ интимнымъ другомъ одного знаменитаго тореадора, – напропалую игралъ въ клубахъ улицы Алькала. Сразился на дуэли, но не такъ, какъ рисовалъ въ своемъ воображенiи – лежа, съ пистолетомъ въ правой рук? – а на шпагахъ. Вышелъ изъ поединка съ колотой раной въ руку – настоящiй булавочный уколъ на кож? слона. Пересталъ быть «майоркинцемъ съ унцiями». Запасъ золотыхъ свитковъ, сохраняемыхъ матерью, истощился; теперь Хаиме щедрою рукою бросалъ на игорные столы билеты и, при «двойномъ козыр?» писалъ своему управляющему – адвокату, представителю старой семьи mossons, завис?вшей отъ Фебреров? уже н?сколько в?ковъ.

Хаиме скучалъ въ Мадрид?, гд? чувствовалъ себя почти иностранцемъ. Въ немъ жила душа древнихъ Фебреровъ, великихъ скитальцевъ по вс?мъ странамъ кром? Испанiи: постоянно они поворачивались спиною къ своимъ королямъ. Многiе изъ предковъ освоились со вс?ми главными городами Средиземнаго моря, пос?щали князей мелкихъ итальянскихъ государствъ, получали аудiенцiи у папы и великаго турка, но никогда не приходилось имъ отправляться въ Мадридъ. Помимо того, Фебреръ часто сердился на своихъ столичныхъ родственниковъ, юношей, гордыхъ своими благородными титулами, см?явшихся надъ его страннымъ званiемъ butifarra. И, зам?тьте себ?, семья представила родственникамъ, живущимъ на полуостров?, различныя маркизскiя прерогативы, предпочла высшiй титулъ островной знати и высокiя отличiя мальтiйскихъ рыцарей!..

Онъ началъ путешествовать по Европ?, осенью и въ начал? зимы д?лая своимъ постояннымъ м?стопребыванiемъ Парижъ, въ холодные м?сяца, Голубой берегъ, весною Лондонъ и л?томъ Остенде, временами на?зжая въ Италiю, Египетъ и Норвегiю смотр?ть полунощное солнце. При своемъ новомъ образ? жизни онъ почти стушевался. Жилъ скор?е какъ простой путешественникъ, какъ незначительный шарикъ великой артерiальной с?ти, которую страсть къ путешествiямъ раскинула поконтиненту. Но эта безпрерывно – подвижная жизнь, съ гнетущимъ однообразiемъ и неожиданными приключенiями, удовлетворяли его атавистическимъ инстинктамъ, наклонностямъ, унасл?дованнымъ отъ отдаленныхъ предковъ, великихъ гостей новыхъ странъ. Зат?мъ, странствованiя утоляли его страсть ко всему необычайному. Въ отеляхъ Ниццы, фаланстерiяхъ мiрового разврата, самаго лицем?рнаго и прикрытаго, въ темнот? комнаты его чувственность щекотали неожиданныя пос?щенiя. Въ Египт? ему пришлось б?жать отъ декадентскихъ ласкъ венгерской графини, бл?днаго цв?тка изящества, съ глубокими глазами, сильно надушенной; за н?жнымъ, молодымъ, блестящимъ обликомъ ея скрывалось гнилое т?ло.

Въ Мюнхен? ему исполнилось двадцать восемь л?тъ. Передъ т?мъ онъ ?здилъ въ Байрейтъ на представленiя вагнеровскихъ оперъ, а теперь, въ столиц? Баварiи пос?щалъ городской театръ, гд? шли моцартовскiя празднества. Хаиме не былъ меломаномъ, но странническая жизнь вынуждала его направляться туда, куда направлялась толпа, и роль пiаниста – любителя два года къ ряду обрекала его на музыкальное паломничество.

Въ мюнхенскомъ отел? онъ встр?тился съ миссъ Мэри Гордонъ, которую раньше вид?лъ въ вагиеровскомъ театр?. Это была высокая, стройная, тонкая англичанка, съ кр?пкимъ т?ломъ гимнастки: sports не дали развиться женскимъ полнымъ круглымъ формамъ, придали ей цв?тущiй, здоровый, безполый видъ, – видъ красиваго юноши. Наибольшей красотой отличалась голова – голова пажа, прозрачная, какъ форфоръ: розовыя ноздри игривой собаки, влажные голубые глаза и св?тлыя волосы, б?ловато – золотые сверху, темно – золотые снизу. Красота ея вызывала поклоненiе, хрупкая, британская красота; въ тридцать л?тъ ее хоронятъ фiолетово – м?дный налетъ и желтыя пятнышки на кож?.

Иногда она изумляла Хаиме въ ресторан? взглядомъ голубыхъ глазъ, ясныхъ, спокойно – см?лыхъ, устремленныхъ на него. Ходила съ толстой, рыхлой, нарумяненой дамой, компаньонкой въ черномъ костюм?, canotier соломенномъ красномъ, такого же цв?та пояс?, разд?лявшемъ на два большихъ полушарiя ея грудь и животъ. Она, молодая, легкая, казалась цв?ткомъ изъ золота и жемчуга въ своемъ б?ломъ фланелевомъ плать?, мужского покроя, въ мужскомъ галстук?, въ панам? съ вогнутыми полями, со спущенной голубой вуалью.

Фебреръ встр?чался съ ними на каждомъ шагу: въ картинной галлере?, передъ Евангелистами Дюрера; въ скульптурной гаплере?, осматривая эгинскiе мраморы въ городскомъ театр? рококо, гд? п?ли въ честь Моцарта, старинной зал?, съ украшенiями изъ форфора и гирляндъ, внушавшими зрителямъ мысль о пурпурныхъ каблукахъ и б?лыхъ парикахъ. Привыкши встр?чаться, Хаиме прив?тствовалъ ее улыбкой, а она, казалось, робко отв?чала сверкающимъ взглядомъ своихъ глазъ.

Однажды утромъ, выйдя изъ комнаты, онъ встр?тился съ англичанкой на площадк? л?стницы. Она наклонила свой мужской бюстъ надъ перилами.

– Лифтъ! Лифтъ! – кричала она своимъ птичьимъ голоскомъ, вызывая служителя подъемной машины.

Войдя вм?ст? съ нею въ кл?тку, Фебреръ поклонился и сказалъ н?сколько словъ, чтобы завязать разговоръ, Англичанка молчала, пристально глядя на него ясно – голубыми зрачками, въ которыхъ, казалось, искрилась золотая зв?зда. Она сид?ла неподвижно, какъ будто не поняла. Но Хаиме видалъ ее въ читальной зал? перелистывающей парижскiя газеты.

Выйдя изъ подъемной машины, англичанка быстрымъ шагомъ направилась въ контору, гд? съ перомъ въ рук? находился кассиръ гостинницы, Посл?днiй выслушалъ ее съ услужливымъ видомъ, какъ полиглотъ, понимающiй вс?хъ квартирантовъ, вышелъ изъ-за своей загородки и спустился къ Хаиме. Фебреръ притворился, будто читаетъ объявленiя въ вестибюл?, все еще смущенный своимъ фiаско. Онъ не пов?рилъ своимъ ушамъ, когда услышалъ: – Господинъ, эта барышня проситъ васъ представить.

И, обернувшись къ англичанк?, служащiй прибавилъ съ н?мецкимъ спокойствiемъ, какъ челов?къ, выполняющiй свой проффессiональный долгъ:

– Monsieur гидальго Фебреръ, испанскiй маркизъ!

Онъ зналъ свою обязанность. Каждый испанецъ, путешествующiй съ хорошими чемоданами, есть гидальго и маркизъ, разъ не заявляетъ о себ? иначе.

Зат?мъ указалъ глазами на англичанку. Та стояла строгая и важная во время церемонiи, безъ которой ни одна д?вушка не можетъ переброситься словомъ съ мужчиной. – Миссъ Гордонъ, докторъ мельбурнскаго университета.

Миссъ протянула свою маленькую ручку въ б?лой перчатк? и съ грубостью гимнаста пожала правую руку Фебрера. Только тогда р?шилась говорить.

– О, Испанiя!.. О, донъ Кихотъ!

He помня какъ, они вышли вм?ст? изъ отеля, бес?дуя о представленiяхъ, которыя пос?щали по вечерамъ. Сегодня театра не было, и она, думала отправиться на поле Theresienwiese у статуи Бавapiи, посмотр?ть тирольскiй праздникъ, послушать тирольскiя п?сни. Позавтракавъ въ отел?, они явились на поле; поднялись на вершину огромной статуи, обозр?вали баварскую равнину, ея озера и далекiя горы; проб?жали Галлерею славы, заставленную бюстами знаменитыхъ баварцевъ, имена которыхъ, по большой части, читали впервые, и закончили хожденiемъ изъ балагановъ въ балаганъ, восхищаясь костюмами тирольцевъ, ихъ гимнастическими танцами, ихъ руладами и трелями въ род? соловьиныхъ.

Ходили вдвоемъ, какъ будто знакомы были ц?лую жизнь. Хаиме удивлялся, въ ея жестахъ и движенiяхъ, см?лости и свобод? англосаксонскихъ д?вушекъ, не боящихся общенiя съ мужчиной, чувствующихъ твердую почву подъ ногами, при собственномъ надзор? за собой. Съ этого дня они вм?ст? отправлялись осматривать музеи, академiи, старинныя церкви, иногда одни, иногда съ компаньонкой – миссъ, старавшейся сл?довать за ними. Какъ товарищи они обм?нивались впечатл?нiями, игнорируя разность половъ. Хаиме испытывалъ желанiе воспользоваться этой интимностью, говорилъ любезности, позволялъ себ? маленькiя вольности, но въ надлежащiй моментъ сдерживался. Съ этими женщинами опасно д?йствовать: он? остаются безстрасными, при всякихъ впечатл?нiяхъ; необходимо ждать, пока она сама не сд?лаетъ перваго шага. Эти женщины могутъ одн? странствовать по мiру, сознавая, что способны порывы страсти остановитьтударами бокса. Во время своихъ путешествiй онъ встр?чалъ такихъ, которыя въ муфтахъ или въ ридикюляхъ, вм?ст? съ коробочками пудры и платкомъ, носили съ собою крошечный никелированный револьверъ.

Миссъ Мэри разсказывала ему объ отдаленномъ океанiйскомъ архипелаг?, гд? отецъ ея былъ ч?мъ-то врод? вице – короля. Матери у ней не было. Она прi?хала въ Европу пополнить образованiе, полученное ею въ Австралiи. Была докторомъ мельбурнскаго университета, докторомъ музыки… Хаиме, съ удивленiемъ слушая ея разсказы о далекомъ мiр?, но стараясь не выдавать своего удивленiя, говорилъ о себ?, о своей семь?, о своей стран?, о достоприм?чательностяхъ острова, пещер? Арт?, трагически грандiозной, хаотической, какъ предверiе ада, драконовыхъ гротахъ, съ ихъ св?тлыми сталактитовыми рощами, словно ледяной дворецъ, съ ихъ тысячел?тними, дремлющими озерами, изъ кристальной глубины которыхъ, казалось, вотъ – вотъ, подымутся волшебныя нагiя фигуры, подобныя дочерямъ Рейна, охранявшимъ сокровище Нибелунговъ. Миссъ Гордонъ восторженно внимала ему. Хаиме какъ бы выросъ въ ея глазахъ – сынъ сказочнаго острова, гд? море сине, солнце сiяетъ всегда, цв?тутъ апельсинныя деревья. Мало – по – малу Фебреръ сталъ проводить вечера въ комнат? англичанки. Представленiя празднествъ Моцарта закончились. Миссъ Гордонъ ежедневно требовалась духовая пища – музыка. Въ салон? у ней были рояль и комплектъ партитуръ, сопровождавшiе ее и въ путешествiяхъ. Хаиме садился рядомъ съ нею, передъ клавитурой, и старался аккомпанировать ей въ пьесахъ, которыя интерпретировались всегда одного итого же автора, божественнаго, единственнаго. Отель находился около станцiи: шумъ тел?жекъ, экипажей и трамвайныхъ вагоновъ энервировалъ англичанку, заставлялъ ее закрывать окна. Компаньонка оставалась въ своей комнат?, довольная, что не приходится соучаствовать въ этой музыкальной вакханалiи: куда больше удовольствiя поработать, какъ сл?дуетъ, надъ ирландской вышивкой. Миссъ Гордонъ, наедин? съ испанцемъ, вела себя, какъ учительница.

– Ну, еще разъ: повторимъ тему «шпаги». Будьте внимательн?й.

Но Хаиме былъ разс?янъ: поглядывалъ украдкой на гладенькую, б?лую – преб?лую шею англичанки, съ золотистыми волосиками, с?тью синихъ венъ, слегка обозначившуюся на прозрачной, перламутровой кож?.

Однажды вечеромъ шелъ дождь: свинцовое небо, казалось, грозило смыть краску съ крышъ. Въ гостинной разливался тусклый св?тъ виннаго склада. Играли почти впотьмахъ; читая на б?ломъ пятн? нотъ, вытягивали впередъ головы. Шум?лъ зачарованный л?съ, качая зеленымъ, шелестящимъ уборомъ надъ Зигфридомъ, невиннымъ сыномъ природы, жаждавшихъ узнать языкъ и душу неодушевленныхъ предметовъ. П?ла птица – руководительница, и раздавался ея н?жный голосъ, временами заглушаемый, среди ропота листвы. Мэри дрожала въ восторг?.

– Ахъ, поэтъ!.. Поэтъ!

И продолжала играть. Въ нароставшемъ мрак? гостинной звучали дикiе аккорды, провожавшiе героя къ могил?, похоронный маршъ воиновъ, несущихъ на длинномъ четырехъугольномъ щит? коренастое, б?лое и золотистое т?ло Зигфрида, и прерывающая звуки марша меланхолическая фраза бога боговъ. Мэри играла съ дрожью: вдругъ ея руки отд?лились отъ клавишей, голова очутилась на плеч? Хаиме, – словно птица сложила свои крылья.

– О, Рихардъ!.. Рихардъ, mon bien aime!

Испанецъ увид?лъ ея блуждающiе глаза, ея плачущiй ротъ: они отдавались ему; почувствовалъ въ своихъ рукахъ ея холодныя руки. Дыханiе его захватило. На груди его легли два скрытыхъ, эластичныхъ, твердыхъ полушарiя, существованiя которыхъ онъ не могь подозр?вать…

Въ этотъ вечеръ музыки больше не было.

Въ полночь, ложась спать, Фебреръ все еще не могъ опомниться. Онъ былъ первый, первый, достигшiй ц?ли: вн? сомн?нiя. Посл? столькихъ нер?шительныхъ минутъ все вышло необыкновенно просто, какъ будто предложили руку, безъ всякихъ старанiй.

Удивительнымъ казалось и то, что его назвали чужимъ именемг. Кто этотъ Рихардъ? Но въ часъ н?жныхъ, мечтательныхъ признанiй, см?няющихъ часы безумiя и забвенья, она разсказывала ему о впечатл?нiи, которое испытала, впервые увидавъ его среди тысячи головъ зрителей байрейтскаго театра. Это былъ онъ! Онъ, какимъ его изображаютъ юношескiе портреты! И встр?тившись съ нимъ снова въ Мюнхен?, подъ одною кровлею, она поняла, что «жребiй брошенъ» и безполезно бороться противъ притягательной силы.

Фебреръ съ ироническимъ любопытствомъ осмотр?лъ себя въ зеркало. Что могла найти женщина! Да: онъ походилъ на другого… Мясистый лобъ, р?дкiе волосы, острый носъ, торчащая борода… Съ годами все это обозначится р?зче и придастъ ему профиль колдуна… Великол?пный, славный Рихардъ! Какъ это случилось: онъ подарилъ ему одн? изъ наибол?е счастливыхъ минутъ въ жизни?… Что за оригинальная женщинаi

И удивленiе его еще увеличилось въ сл?дующiе дни, см?шиваясь съ горечью. Эта женщина, какъ будто, ежедневно перерождалась, забывая прошлое. Она встр?чала его съ важнымъ и строгимъ видомъ, словно ничего не произошло, словно факты не оставляли въ ней сл?довъ, словно предыдущаго дня не существовало. И только когда музыка воскрешала память о другомъ челов?к?, она становилась н?жной и покорной.

Хаиме, выведенный изъ себя, хот?лъ повел?вать ею: онъ, какъ – никакъ, мужчина. Онъ сталъ добиваться того, что игры на фортепьяно было меньше и въ немъ она вид?ла н?что больше живого портрета кумира.

Имъ, опьяненнымъ счастьемъ, Мюнхенъ показался безобразнымъ, скучнымъ показался отель, гд? они были чужiе другъ для друга. Они чувствовали потребность на свобод? ворковать, улет?ть подальше. И въ одинъ прекрасный день очутились въ гавани, гд?, у входа, стоялъ каменный левъ, а за нимъ простиралась необозримая равнина громаднаго озера, слившагося на горизонт? съ небомъ. Они были въ Линдау. На пароход? они могли отправиться, какъ въ Швейцарiю, такъ и въ Констанцъ. Предпочли тихiй н?мецкiй городъ, знаменитый соборомъ поселились въ гостиниц? Острова, старомъ доминиканскомъ монастыр?.

Какъ волновался Фебреръ, вспоминая эту эпоху, лучшую въ его жизни! Мэри, попрежнему, была для него оригинальной женщиной; всегда приходилось покорять ее. Доступная въ изв?стные часы, въ остальное время она держалась холодно и строго. Она была его любовницей; однако онъ не могъ позволить себ? ни мал?йшей вольности, ничего, говорящаго объ интимностяхъ сожительства. При мал?йшемъ намек? на нихъ она красн?ла и протестовала: shoking!.. Т?мъ не мен?е, каждое утро, на зар?, Фебреръ по корридорамъ бывшаго монастыря пробирался въ свою комнату, приводилъ въ безпорядокъ кровать, чтобы прислуга ничего не подозр?вала, и выглядывалъ на балконъ. Въ саду высокихъ розъ, раскинутомъ у его ногъ, п?ли птицы. Дальше, безконечная гладь Констанцскаго озера окрашивалась пурпуромъ солнечнаго восхода. Первыя рыбацкiя лодочки разр?зали воду волнами апельсиннаго отт?нка. Слышался вдали звонъ соборныхъ колоколовъ, разносимый влажнымъ утреннимъ в?тромъ. Начинали скрип?ть подъемные краны на берегу, гд? кончаются дамбы и озеро превращается въ Рейнъ. Шаги слугъ и звуки чистки будили въ отел? эхо монастырскаго корридора.

У балкона, совс?мъ близко, такъ что Хаиме могъ достать рукою, стояла башенка съ шиферной кровлей, со старинными гербами на круглой ст?н?. Въ этой башн? сид?лъ Иванъ Гуссъ, передъ смертью на костр?.

Испанецъ думалъ о Мэри. Сейчасъ, въ благоухающемъ мрак? своей комнаты, закинувъ руки за б?локурую головку, она покоится первымъ, кр?пкимъ сномъ; ея т?ло устало и еще дрожитъ отъ самыхъ благородныхъ усилiй… Б?дный Иванъ Гуссъ! Фебреръ жал?лъ его, словно друга. Сожгли передъ очаровательнымъ пейзажемъ, можетъ быть, въ такое же утро!.. Броситься въ пасть волка, отдать жизнь за пререканiя о томъ, хорошъ или дуренъ папа, могутъ или н?тъ мiряне причащаться виномъ, какъ священники! Умереть за это, когда жизнь такъ прекрасна, когда еретикъ могъ бы великол?пно украсить ее какой-нибудь б?локурой, полногрудой, широкобедрой прiятельницей кардинала, присутствовавшей на его казни!.. Несчастный апостолъi Хаиме чувствовалъ ироническую жалость къ наивному мученику. Онъ гляд?лъ на жизнь иными глазами. Да здравствуетъ любовь!.. Она – единственная серьезная вещь въ жизни.