Мертвые повелевают

Первое изумленiе прошло, Хаиме тихонько засм?ялся, пожавъ плечами. Онъ не хот?лъ трогаться съ м?ста. Что для него эти первобытные обычаи, эти крестьянскiе вызовы? «Аукай, добрый челов?къ, кричи себ? до устали, я глухъ». И, желая отвлечь свое вниманiе, онъ снова принялся читать письмо, наслаждаясь длиннымъ перечнемъ кредиторовъ. Ихъ имена пробуждали въ немъ то гн?въ, то юмористическiя воспоминанiя.

Ауканье продолжало раздаваться черезъ длинные промежутки времени, и каждый разъ, какъ хриплые звуки нарушали молчанiе, Фебреръ вздрагивалъ отъ нетерп?нiя и гн?ва. Господи! Неужели ему придется провести такъ ночь безъ сна, подъ угрожающую серенаду?…

Онъ подумалъ, что, можетъ быть, спрятавшись въ кустахъ, врагъ вид?лъ осв?щенныя щели двери и это заставляло его упорно вызывать. Онъ потушилъ св?чу и легъ на постель, испытывая прiятное ощущенiе, очутившись въ темнот? и погрузившись въ мягкiй, шуршащiй тюфякъ. Пусть этотъ варваръ аукаетъ ц?лые часы, пока не лишится голоса, онъ не двинется съ м?ста. Что для него эти оскорбленiя?… И онъ см?ялся, радуясь животной радостью, на мягкомъ лож?, а тотъ хрипелъ, спрятавшись въ кустарникахъ, съ оружiемъ наготов?, напрягая взоръ. Какой ударъ для врага!..

Фебреръ почти заснулъ, убаюканный угрожающими криками. У двери была имъ сооружена баррикада, какъ въ предыдущую ночь. Пока раздавались крики, онъ зналъ, что никакая опасность ему не грозила. Вдругъ, дико вздрогнувъ, онъ выпрямился и прогналъ отъ себя дремоту, предв?стницу сна: ауканье больше не было слышно. Его заставила насторожиться таинственность молчанiя, бол?е грозная и тревожная, ч?мъ непрiятельскiе крики.

Онъ вытянулъ впередъ голову. Ему показалось будто среди смутныхъ и глухихъ шороховъ дыханiя ночи, онъ слышитъ тренiе, легкiй трескъ дерева, похожiй на легкую поступь кошки, крадущейся со ступеньки на ступеньку no л?стниц? башни, съ длинными остановками.

Хаиме нашелъ револьверъ и держалъ его въ рук?. Оруж: е какъ бы дрожало въ его пальцахъ. Онъ началъ испытывать гн?въ сильнаго челов?ка, почуявшаго около своей двери врага.

Медленное восхожденiе прекратилось, можетъ быть, на середин? л?стницы, и посл? долгаго молчанiя отшельникъ услышалъ тихiй голосъ, голосъ, звучавшiй только ему одному. Это былъ голосъ Кузнеца: онъ узналъ его. Верро приглашалъ его выйти, называлъ его трусомъ и къ этому оскорбленiю прибавлялъ другiя бранныя слова no адресу ненавистнаго острова, родины Фебреровъ.

Инстинктивно Хаиме поднялся съ постели и шумно заскрип?лъ тюфякъ подъ его кол?нами.

Вставъ на ноги, въ темнот?, съ револьверомъ въ рукахъ онъ началъ жал?ть, что вскочилъ и псчувствовалъ опять презр?нiе къ вызывающему. Къ чему обращать на него вниманiе? Нужно снова лечь… Посл?довала длинная пауза, какъ будто врагъ, услышавъ трескъ тюфяка, ждалъ, что обитатель башни вотъ – вотъ выйдетъ. Но черезъ н?которое время хриплый, бранящiйся голосъ снова раздался въ тишин? ночи. Онъ опять называлъ его трусомъ, приглашалъ майоркинца выйти. «Выходи, сынъ…»

При этомъ оскорбленiи Фебреръ задрожалъ и спряталъ револьверъ за поясъ. Его мать! Его несчастная мать, бл?дная, больная и н?жная, какъ святая! И вдругъ, ее грязнятъ безстыдн?йшими словами уста этого арестанта!..

Онъ инстиктивно пошелъ къ двери и черезъ н?сколько шаговъ наткнулся на сдвинутые стулья и столъ. Н?тъ, не въ дверь… Прямоугольникь туманнаго синяго св?та обозначился на темной ст?н?. Хаиме открылъ окно. Сiянiе зв?здъ слабо озарило судорожно сведенныя черты его лица, холодныя, отчаянныя – р?шительныя, жестокiя: теперь онъ поразительно походилъ на командора дона Прiамо и другихъ море. плавателей, носителей разрушенiя и войны, чьи портреты вис?ли, покрытые пылью, въ майоркскомъ дом?.

Онъ с?лъ на подоконникъ, спустилъ ноги внизъ и медленно началъ спускаться, осторожно нащупывая ст?нныя впадины, боясь, чтобъ не скатывались отставшiе камни и своимъ шумомъ не выдали бы его.

Очутившись на земл?, онъ вынулъ изъ-за пояса револьверъ и, нагнувшись, почти на кол?няхъ, одной рукой касаясь почвы, началъ обходить основанiе башни. Его ноги путались въ корняхъ тамарисковъ, обнаженныхъ в?тромъ, иззивавшихся по песку, какъ толстыя т?ла черныхъ зм?й. Каждый разъ, какъ, наступая на нихъ, онъ спотыкался и лишь съ громадными усилiями могъ подвигаться дальше. Каждый разъ, какъ катился или хруст?лъ камень, онъ останавливался и задерживалъ дыханiе. Онъ дрожалъ, не отъ страха, а отъ безпокойства и тревоги, словно охотникъ, который боится опоздать. Охъ если бы напасть на врага врасплохъ, у двери, когда тотъ въ полголоса произноситъ свои смертельныя оскорбленiя!..

Согнувшись какъ зв?рь, почти вровень съ землей, онъ увид?лъ, наконецъ, нижнiй край л?стницы, зат?мъ верхiя ступени и черную дверь среди громады башни; при блеск? зв?здъ дверь казалась б?лой. Никого! врагъ уб?жалъ.

Отъ неожиданности онъ выпрямился и съ безпокойствомъ сталъ разглядывать черное колеблющееся пятно кустарниковъ на откос?. Наблюденiя его продолжались не долго. Красная зм?йка, короткая огненная линiя, взвилась изъ тамарисковъ совс?мъ недалеко отъ него; за нею маленькое облачко и грохотъ. Хаиме почувствовалъ какъ бы ударъ въ грудь камнемъ, теплымъ булыжникомъ: можетъ быть, этотъ камень упалъ отъ шума выстр?ла.

– Ничего! – подумалъ онъ.

Но въ ту же минуту, не зная какъ, онъ растянулся на земл?, лицомъ вверхъ.

– Ничего! – подумалъ онъ снова.

И инстинктивно повернулся грудью къ земл?, оперся на одну руку, другую, державшую револьверъ, вытянулъ впередъ. Онъ чувствовалъ себя сильнымъ, повторилъ опять про себя «ничего», но т?ло его внезапно отяжел?ло и отказывалось повиноваться. Какъ будто оно склонялось къ земл? въ бол?зненной симпатiи.

Онъ увид?лъ, какъ раздвигались кусты, словно въ нихъ шевелилсятемный, осторожный, злой зв?рь. Тамъ былъ врагъ: сначала онъ выставилъ голову, потомъ – бюсть, наконецъ, освободилъ ноги изъ хрустящихъ в?твей.

Передъ Фебреромъ блеснуло мгновенное вид?нiе, какiя пос?щаютъ удавленника и умирающаго въ посл?днiя минуты, вид?нiе, въ которомъ проходятъ б?глыя воспоминанiя всего прошлаго. Онъ вспомнилъ свою молодость, когда стр?лялъ изъ пистолета въ пальмскомъ саду, лежа на земл? и воображая себя раненнымъ въ моментъ поединка. Въ первый разъ сослужитъ свою службу этотъ капризный прiемъ.

Онъ ясно вид?лъ черную фигуру врага, неподвижную передъ приц?ломъ его револьвера. Но фигура становилась постепенно все бол?е и бол?е смутной и неопред?ленной, какъ будто по временамъ ночной сумракъ сгущался. Фигура осторожно приближалась, тоже съ оружiемъ въ рук?, безъ сомн?нiя, чтобъ прикончить съ нимъ. Тогда онъ дернулъ собачку, одинъ разъ, другой, третiй, думая, что оружiе не д?йствуетъ, съ отчаянiемъ ожидая, что врагъ нападетъ на него, беззащитнаго. Врага не видно. Б?лый туманъ разстилался передъ его глазами, въ ушахъ шум?ло… Но, когда, казалось, противникъ уже около него, туманъ разс?ялся: онъ снова увид?лъ спокойный голубой св?тъ ночи и въ н?сколькихъ шагахъ, также на земл?, т?ло: оно двигалось, извивалось, царапало землю, испускало тревожный стонъ, предсмертный хрипъ.

Хаиме не могъ понять этого чуда. На самомъ д?л?, это онъ стр?лялъ?…

Онъ хот?лъ подняться, и его руки, нащупывая землю, попали въ густую, теплую грязь. Онъ дотронулся до груди, и она оказалась смоченной ч?мъ-то тепловатымъ и густымъ, стекавшимъ тонкими, безостановочными струйками. Онъ пытался сжать ноги, чтобы встать на кол?ни, – ноги не повиновались. Только тутъ онъ уб?дился, что раненъ.

Глаза его лишились ясности зр?нiя. Башня двоилась, троилась; потомъ вс? каменныя громады, раскинувшiяся по берегу, низверглись въ море. Онъ ощутилъ ?дкiй вкусъ на неб? и губахъ. Ему показалось, что онъ пилъ что-то теплое и кр?пкое, но пилъ обратнымъ порядкомъ, по капризной вол? механизма его жизни: странная жидкость текла къ небу изъ тайниковъ его внутренностей. Черная фигура, двигавшаяея со стономъ въ н?сколькихъ шагахъ отъ него, вырастала все больше и больше, извиваясь въ конвульсiяхъ по земл?. Она превратилась уже въ апокалиптическаго зв?ря, чудовища ночи, которое, выгибаясь, достигало зв?здъ.

Лай собаки и людскiе голоса спугнули эти фантасмагорiи одиночества. Во мрак? показались огни.

– Донъ Чауме! Донъ Чауме!

Чей это женскiй голосъ? Гд? онъ слышалъ его?…

Онъ вид?лъ, какъ двигались черныя фигуры, какъ он? наклонялись съ красными зв?здами въ рукахт. Онъ вид?лъ челов?ка, удерживавшаго другого, поменьше и въ рукахъ у посл?дняго б?лую молнiю, можетъ быть, ножъ, которымъ онъ хот?лъ прикончить вздымавшееся чудовище.

Больше онъ ничего не вид?лъ. Онъ почувствовалъ, какъ чьи-то н?жныя руки, руки съ н?жной кожей, сладостно теплыя, взяли его за голову. Чей-то голосъ, тотъ же самый, что и раньше, дрожащiй, плачущiй, отдался въ его ушахъ судорожнымъ трепетомъ, и этотъ трепетъ, казалось, разлился по вс?му т?лу.

– Донъ Чауме!.. Охъ, донъ Чауме!

Онъ почувствовалъ на своихъ губахъ н?жное прикосновенiе, ласкавшее его, какъ шелкъ. Постепенно прикосновенiе д?лалось все бол?е и бол?е ощутительнымъ и, наконецъ, обратилось въ безумный поц?луй, говорящiй объ отчаянiи и б?шеной скорби

Прежде ч?мъ все скрылось изъ его взора, раненый слабо улыбнулся, увидавъ передъ своими глазами плачущiе, полные любви и муки, глаза: глаза Маргалиды.

IV

Очутившись въ комнат? Кана Майорки, лежа на высокой постели – можетъ быть, постели Маргалиды, – Фебреръ далъ себ? отчетъ въ только что случившемся.

Онъ дошелъ на ногахъ до хутора, поддерживаемый Пепомъ и его сыномъ, чувствуя на плечахъ прикосновенiе ласковыхъ рукъ, зам?тно дрожавшихъ. Это были неясные, неопред?ленные обрывки воспоминанiй, подернутыхъ дымкой б?лаго тумана, – словно, смутное воспоминанiе о поступкахъ и р?чахъ на другой день посл? выпивки.

Онъ припоминалъ, что его голова въ смертельной истом? искала поддержки на плеч? Пепа, что силы его оставляли, какъ будто его жизнь уходила вм?ст? съ горячими, липкими струйками, стекавшими по груди и спин?. Онъ припоминалъ, что сзади его слышались глухiе вздохи, обрывающiяся слова, молившiя о помощи вс?хъ небесныхъ силъ. А онъ, слабый – слабый, съ шумомъ въ вискахъ, предв?стникомъ обморока, напрягался, сосредоточивая свою энергiю въ ногахъ, подвигаясь впередъ шагъ за шагомъ, въ страх?, что навсегда останется на дорог?! Какой безконечный спускъ къ Кану Майорки! Тянулись часы, тянулись дни: въ его затуманенной памяти этотъ переходъ представлялся длиннымъ – длиннымъ, равнымъ всей предшествовшей жизни. Когда дружскiя руки помогли ему подняться на постель и при св?т? лампочки стали снимать съ него платье, Фебреръ испыталъ ощущенiе покоя и н?ги. He вставать бы больше съ этой мягкой постели! Остаться на ней навсегда!..

Кровь!.. Противная красная кровь всюду – на жакет? и рубашк?, свалившихся словно тряпки къ ножкамъ кровати, на строгой б?лизн? толстыхъ простынь, въ ведр? съ водой: вода покрасн?ла, когда Пепъ помочилъ тряпку, чтобы обмыть грудь раненнаго. Съ каждой части одежды, снятой съ т?ла, капала она мелкимъ дождемъ. Нижнее б?лье приходилось отдирать, и т?ло дрожало, какъ въ лихорадк?. Лампочка своимъ трепетнымъ пламенемъ вырывала изъ мрака в?чное красное пятно.

Женщины разразились рыданiями. Мать Маргалиды, забывъ всякое благоразумiе, скрестила руки и подняла кверху взглядъ, выражавшiй ужасъ. Царица Пресвятая!.. Н?га постели вернула Фебреру спокойствiе и онъ удивлялся подобному восклицанiю. Чего такъ волнуются женщины? Маргалида, безмолвная, широко раскрывъ глаза отъ ужаса, ходила взадъ и впередъ, складывала одежду, стремительно, со страхомъ отпирала ящики; но яростные окрики отца не парализовали ее.

Добрый Пепъ, нахмуренный, съ зеленоватой бл?дностью на своемъ смугломъ лиц?, укладывалъ раненаго и въ то же время отдавалъ приказанiя. Нитокъ! побольше нитокъ!.. Женщины, молчать! Чего такъ кричатъ и охаютъ! Его жена вотъ, что должна сд?лать, – сыскать баночку съ чудесной мазью сохраняемую еще со временъ его храбраго отца, грознаго верро, получившаго столько ранъ.

И когда мать, перепуганная свир?пыми приказанiями, хот?ла вм?ст? съ Маргалидой искать л?карство, мужъ снова ее потребовалъ къ постели. Нужно подержать сеньора: онъ положилъ его на бокъ, чтобы осмотр?ть и, въ то же время, обмыть грудь и плечо. Мирный Пепъ юношей видывалъ бол?е страшные случаи и кое-что понимаетъ въ ранахъ. Стирая мокрой тряпкой кровавыя пятна, онъ открылъ дв? раны въ т?л? дона Хаиме – одну на груди, другую – на плеч?… Отлично: пуля пробила т?ло навылетъ: значитъ, не нужно извлекать ее. Заживетъ быстро.

Своими мужицкими руками, стараясь придать имъ женскую н?жность, пытался онъ сд?лать корпiю и ввести ее въ ямочки раненаго, окровавленнаго т?ла, откуда продолжала тихо сочиться красная влага. Наморщивъ переносицу и отводя взглядъ въ сторону, чтобы не встр?титься съ глазами раненаго, Маргалида отстранила Пепа. – «Оставь, отецъ»: можетъ быть, она сум?етъ лучше… И Хаиме какъ бы ощутилъ въ своемъ живомъ, чувствительномъ, содрогавшемся отъ жестокихъ уколовъ, т?л? особую св?жесть, сладкое спокойствiе, когда въ него ввели корпiю пальцы д?вушки.

Хаиме лежалъ неподвижно, чувствуя на плеч? и груди прикосновенiе тряпокъ, наложенныхъ об?ими женщинами, ужасавшимися крови.

Оптимистическое настроенiе, пос?тившее его, когда онъ поджалъ ноги и упалъ у башни, сейчасъ вернулось къ нему. Несомн?нно, ничего: пустяшная рана; онъ чувствовалъ себя лучше. Его безпокоилъ, какъ что-то докучное, печальмый, молчаливый видъ окружающихъ. Онъ улыбнулся, чтобы ободрить ихъ. Пытался заговорить, но первая же попытка произнести слово вызвала сильную усталость.

Крестьянинъ остановилъ его выразительнымъ жестомъ. Тише, донъ Хаиме: пусть лежитъ себ? покойно. Сейчасъ явится врачъ. Его сынъ поскакалъ на лучшемъ кон? за нимъ въ Санъ Хосе.

И видя, что донъ Хаиме, широко раскрывъ глаза, продолжаетъ ободряюще улыбаться, Пепъ сталъ говорить, стараясь занять раненаго.

Онъ спалъ тяжелымъ, мертвымъ сномъ, какъ вдругъ его разбудили голосъ и толчки жены, крики атлотовъ, бросившихся къ двери. За ст?нами хутора, около башни, грем?ли выстр?лы. Снова нападенiе на сеньора, какъ дв? ночи тому назадъ!.. Пепетъ, услыхавъ посл?днiе выстр?лы, видимо обрадовался. Это стр?лялъ донъ Хаиме: онъ знаетъ звукъ выстр?ловъ его револьвера.

Пепъ зажегъ фонарь, съ которымъ выходилъ на улицу, жена его схватила лампочку и вс? поб?жали вверхъ по откосу, не думая объ опасности. Первое, на что они наткнулись, былъ Кузнецъ, умирающiй, съ залитой кровью головой, аукавшiй и извивающiйся, словно червь… Страданiя его кончились. Да приметъ его душу милосердный Господь! Пепу пришлось вступить въ драку съ сыномъ: б?шеный, злой, какъ обезьяна, увидавъ умирающаго, онъ выхватилъ изъ-за пояса большой ножъ, съ нам?ренiемъ прикончить его. Откуда Пепетъ взялъ это оружiе? Настоящiе черти эти мальчишки! Славная игрушка дяя семинариста!..

И отецъ взглядомъ указывалъ на ножъ, подарокъ Фебрера Капельянету: онъ лежалъ теперь, забытый на стул?.

Потомъ они нашли сеньора, упавшаго грудью наземь около башенной л?стницы. Ахъ, донъ Хаиме, какъ перепугались Пепъ и его семья! Они сочли его мертвымъ. Въ такихъ несчастiяхъ узнается любовь, какую чувствуютъ къ людямъ. И добрый крестьянинъ съ плачущимъ взглядомъ какъ бы ц?ловалъ раненаго. Н?мую ласку его разд?ляли об? женщины. Прижавшись къ кровати, он? хот?ли вернуть ему здоровье своими взорами.