Мертвые повелевают

Эти ласковые, тревожные и скорбные взгляды было посл?днее, что вид?лъ Фебреръ. Глаза его закрылись и онъ тихо погрузился въ сонъ, безъ сновид?нiй, безъ бреда въ с?рое н?жащее ничто, словно мысль его уснула раньше т?ла.

Когда онъ снова открылъ глаза, красный св?тъ уже не разливался по комнат?. Лампочка вис?ла ва старомъ м?ст?, съ почерн?вшей, потухшей св?тильней. Леденящiй, мутный св?гъ проникалъ черезъ маленькое окошко спальни: св?тъ зари. Хаиме почувствовалъ холодъ. Постельныя покрывала были сняты съ его т?ла: чьи-то быстрыя руки ощупывали перевязки на его ранахъ. Т?ло, н?сколько часовъ тому назадъ нечувствительное, теперь при мал?йшемъ прикосновенiи трепетало и вздрагивало отъ боли, пробуждая непреодолимое желанiе жаловаться. Сл?дя затуманеннымъ взоромъ за руками, которыя его мучили, раненый увидалъ черные рукава, потомъ галстухъ, воротничекъ, непохожiй на крестьянскiй, а выше всего этого – лицо съ с?дыми усами; лицо это онъ часто встр?чалъ на дорогахъ, но теперь не могъ припомнить, кому оно принадлежало. Мало помалу онъ сталъ его узнавать. Это докторъ изъ Санъ Хосе, котораго онъ часто встр?чалъ на лошади или въ повозк?, старый врачъ – практикъ, обувавшiйся въ альпаргаты, какъ крестьяне, и отличавшiйся отъ поел?днихх лишь галстукомъ и выглаженнымъ воротничкомъ: эти знаки отличiя онъ тщательно сохранялъ.

Какъ мучилъ его этотъ челов?къ, ощупывая его т?ло, какъ бы затверд?вшее, и д?лалъ его бол?е чувствительнымъ, бол?зненно, боязливо чувствительнымъ, – оно словно сжималось при мал?йшемъ прикосновенiи воздуха!.. Но лицо доктора скрылось, Хаиме пересталъ чувствовать мучительную боль отъ рукъ и снова погрузился въ тихую дремоту. Онъ закрылъ глаза, но слухъ его какъ бы сторожилъ въ обступившей его темнот?. Тихимъ голосомъ говорили за ст?нами комнаты, въ сос?дней кухн? и раненому удалось разслышать всего н?сколько фразъ изъ глухого разговора. Незнакомый голосъ, голосъ доктора раздавался среди тягостнаго молчанiя. Онъ поздравлялъ, что пуля не осталась въ т?л?. Только, несомн?нно, она въ своемъ полет? прошла черезъ легкое. Послышался хоръ изумленныхъ восклицанiй, сдержанныхъ вздоховъ, и прежнiй голосъ протестовалъ. Да, легкое: нечего пугаться. «Легкiя быстро зарубцовываютси. Это самый благодарный органъ т?ла. Только нужно опасаться травматическаго воспаленiя легкихъ».

Услышавъ это, раненый сохранилъ свой оптимизмъ. «Ничего, ничего»! И снова сладко погрузился онъ въ туманное море дремоты, безм?рное, гладкое, затягивающее, и тон?ли въ этомъ мор? вид?нiя и ощущенiя, безъ ряби, безъ сл?да.

Съ этого момента Фебреръ потерялъ представленiе о времени и д?йствительности. Онъ еще живъ: въ этомъ онъ ув?ренъ; но его жизнь – ненормальная, странная, долгая жизнь мрака и неизв?стности съ легкими просв?тами. Онъ открылъ глаза; была ночь. Окошко черн?ло, и пламя лампочки окрашивало его безпокойными красными пятнами, танцовавшими во мрак?. Онъ снова открылъ глаза, предполагая, что прошло н?сколько минутъ, и былъ уже день: солнечный лучъ пробивался въ его комнату, начертивъ золотой кружокъ на полу у кровати. И такъ съ фантастической быстротой чередовались день и ночь, какъ будто навсегда изм?нился б?гъ времени. Или н?тъ: всеобщiй круговоротъ, вм?сто того, чтобы развиваться ускоряясь, застылъ въ гнетущемъ однообразiи. Раненый открывалъ глаза: была ночь, в?чно ночь, какъ будто земной шаръ обреченъ былъ на нескончаемую тьму. Иногда сверкало и сверкало солнце, какъ въ иолярныхъ странахъ, гд? царитъ раздражающiй св?тъ дня ц?лыми м?сяцами.

Однажды, очнувшись, онъ встр?тился глазами съ Капельянетомъ. Полагая, что ему вдругъ стало лучше, мальчикъ заговорилъ тихимъ голосомъ, опасаясь вызвать гн?въ отца, который вел?лъ ему молчать.

Кузнеца уже похоронили. Храбрый челов?къ гноилъ теперь землю. Какъ м?тки выстр?лы дона Хаиме! Что за рука у него!.. Онъ разбилъ ему голову.

Атлотъ разсказалъ посл?дующiя событiя съ гордостью челов?ка, которому выпала честь быть свид?телемъ историческаго факта. Изъ города явились: судья съ своей палкой съ кисточками, офицеръ гражданской гвардiи и два господина съ бумагой и чернильницами: вс? подъ эскортомъ треуголокъ и ружей. Эти всемогущiя особы, передохнувь немного въ Кан? Майорки, поднялись къ башн?, все разсматривали, все изсл?довали, б?гали по земл?, какъ будто хот?ли ее изм?рить, заставили его, Капельянета лечь на то м?сто, гд? онъ нашелъ дона Хаиме и прнять ту же самую позу. Зат?мъ, благочестивые сос?ди, съ разр?шенiя судьи понесли т?ло кузнеца на кладбище въ Санъ Хосе, а внушительная процессiя правосудiя направилась въ хуторъ, чтобы допросить раненаго. Но говорить съ нимъ было нельзя. Онъ спалъ, а когда его будили, онъ окидывалъ вс?хъ блуждающими глазами и тотчасъ снова закрывалъ ихъ. Правда, в?дь сеньоръ не помнитъ?.. Допросятъ въ другой разъ, когда ему станетъ лучше. Безпокоиться не о чемъ: вс? честные люди, а равнымъ образомъ судья «благосклонны къ нимъ». У Кузнеца не было близкихъ родственниковъ, которые бы отомстили за него; онъ потерялъ симпатiи; сос?ди не были заинтересованы, чтобъ молчать, и вс? разсказали правду. Верро дв? ночи высл?живалъ сеньора у башни, сеньоръ защищался. Несомн?нно, ему ничего не будетъ. Такъ утверждаетъ Капельянетъ: при своихъ воинственныхъ наклонносгяхъ онъ обладалъ познанiями юрисконсульта. «Самооборона, донъ Хаиме!«… На остров? только и говорили объ этомъ событiи. Въ городскихъ кофейняхъ и казино вс? оправдывалм его. Даже послали въ Пальму описанiе событiя, чтобъ напечатали въ газет?. Сейчасъ его майоркскiе друзья обо всемъ осв?домлены.

Д?ло скоро кончится. Одного только увезли въ ибисскую тюрьму – П?вца, за его угрозы и ложь. Тотъ пытался доказать, будто онъ высл?живалъ ненавистнаго майоркинца, выставлялъ верро, какъ невинную жертву. Но съ часа на часъ его освободятъ: суду надо?стъ возиться съ его враньемъ и обманами. Атлотъ говорилъ о немъ съ презр?нiемъ. Эта курица не способна на такой подвигъ, какъ убить челов?ка. Одинъ фарсъ!..

Иногда, открывъ глаза, раненый вид?лъ неподвижную, согнувшуюся фигуру жены Пепа. Она пристально смотр?ла на него безсмысленнымъ взглядомъ, шевелила губами, какъ будто молилась, и свою н?мую р?чь прерывала глубокими вздохами. Едва встр?чала она стеклянный взоръ Фебрера, какъ б?жала къ столику, заставленному пузырьками и стаканами. Ея любовь выражалась въ томъ, что она постоянно заставляла его пить вс? микстуры, прописанныя докторомъ.

Когда Хаиме при своемъ смутномъ пробужденiи вид?лъ лицо Маргалиды, онъ испытывалъ прiятное чувство, помогавшее ему оставаться съ открытими глазами. Въ зрачкахъ д?вушки св?тилось выраженiе обожанiя и страха. Она какъ бы молила о милосердiи своими заплаканными глазами, окруженными синимъ ореоломъ на б?ломъ, монашески б?ломъ лиц?. «Изъ-за меня! все изъ-за меня»! – говорила она безмолвно, тономъ раскаянiя.

Она приближалась къ нему робкая, колеблющаяся, но румянецъ не заливалъ ея бл?дности, словно необычайныя обстоятельства поб?дили ее прежнюю дикость Она исправляла изголовье постели, приходившее въ безпорядокъ отъ движенiй раненаго, давала ему пить, материнскими руками поднимала ему голову, взбивая подушку. Подносила указательный палецъ къ губамъ, приказывая замолчать, когда Фебреръ пытался заговаривать.

Однажды раненый схватилъ ея руку, поднесъ къ губамъ и долго н?жно ц?ловалъ. Маргалида не р?шалась отдернуть руки. Она лишь отвернула голову, какъ бы желая скрыть наб?жавшiя на глаза слезы. Она тяжело вздыхала и больному показалось, будто онъ слышитъ т? же слова раскаянiя, которыя онъ иногда читалъ въ ея взгляд?. «По моей вин?!.. Случилось по моей вин?»! Хаиме испыталъ чувство радости при вид? этихъ слезъ. О, н?жный Цв?токъ Миндаля!..

Онъ уже не вид?лъ ея н?жно – бл?днаго лица: онъ лишь различалъ блескъ ея глазъ, подернут?хъ б?лой дымкой, какъ сiянiе солнца въ непогодный разсв?тъ. У него жестоко стучало въ вискахъ, взглядъ его потускн?лъ. За прежними сладкими снами, н?жащими и пустыми, какъ ничто, наступилъ сонъ, полный безсвязныхъ вид?нiй, огненныхъ образовъ, взвивающихся надъ темной бездной, полный мукъ, исторгавшихъ его груди вздохи страха, крики тревоги. Онъ бредилъ. Часто среди своихъ ужасныхъ кошмаровъ, онъ просыпался на мигъ, на одинъ только мигь, и вид?лъ себя привставшимъ на постели: чьи-то руки лежали на его рукахъ, стараясь его удержать. И снова погружался онъ въ этотъ мiръ тьмы, населенный ужасами. Въ эти минуты пробуженiя, мимолетное, какъ б?глое лучезарное вид?нiе въ отверстiи темнаго туннеля, онъ узнавалъ склонившiяся къ нему опечалениыя лица семейства Кана Майорки. Иногда его глаза встр?чались съ глазами доктора, а разъ ему показалось, будто онъ видитъ с?дые бакенбарды и маслянистые глаза своего друга Пабло Вальса. «Иллюзiя! Безумiе!» подумалъ онъ, снова впадая въ безсознательное состянiе.

Изр?дка, когда его глаза были погружены въ этотъ темный мiръ, изборожденный красными кометами кошмаровъ, его слухъ слабо улавливалъ слова далеко, очень далеко, но слова эти произносились около его постели. «Травматическое воспаленiе легкихъ… Бредъ.» Слова повторялись различными голосами, но онъ сомн?вался, чтобъ они относились къ нему. Онъ Чувствовалъ себя хорошо: ничего н?тъ – сильное желанiе лежать и лежать, отреченiе отъ жизни, наслажденiе быть неподвижнымъ, оставаться зд?сь, пока не придетъ смерть, не внушавшая ему теперь ни мал?йшаго страха.

Его мозгъ, измученный лихорадкой, казалось, кружился и кружился въ безумномъ круговорот?, и это вращательное движенiе вызывало въ его смутной памяти образъ, много разъ его занимавшiй. Онъ вид?лъ колесо, громадное колесо! безм?рное, какъ земной шаръ, вершина его терялась среди облаковъ, а низъ погружался въ зв?здную пыль, сверкавшуiо въ небесной тьм?. Ободъ колеса – живое т?ло, миллiоны и миллiоны живыхъ созданiй, скученныхъ, нагромождейныхъ, жестикулирующихъ. Оконечности ихъ были свободны, и они двигали ими, чтобъ уб?диться въ своихъ узахъ и своей свобод?. А т?ла были прикр?плены другъ къ другу. Спицы колеса своими разнообразными формами привлекли вниманiе Фебрера. Одн? – шпаги оъ окровавленными лезвiями, перевитыми лавровой гирляндой – символъ героизма, другiя – золотые скипетры, ув?нчанныя королевскими и императорскими коронами; жезлы правосудiя; золотыя прутья составленныя изъ монетъ; перстни съ драгоц?нными камнями, символы божественной пастырской власти съ т?хъ поръ, какъ люди сгруппировались въ стада и стали блеять, взирая на небо. И ступица этого колеса была черепъ, б?лый, чистый, блестящiй, какъ полированный мраморъ, черепъ громадный, какъ планета, остававшiйся неподвижнымъ, въ то время, какъ все кружилось вокругъ него, черепъ св?тлый, какъ луна, злобно улыбавшiйся своими череыми впадинами, молча насм?хаясь надъ вс?мъ этимъ движенiемъ.

Колесо кружилось и кружилось. Миллiоны существъ, прикованные къ его безостановочному круговороту, кричали и размахивали руками, въ восторг? отъ быстроты, ободренные ею. Хаиме вид?лъ, какъ они мгновенно подымались на высоту и мгновенно опускались головой внизъ. Но въ свемъ осл?пленiи они воображали, будто идутъ прямо, восхищаясь при каждомъ оборот? новыми пространствами, новыми вещами. Они считали неизв?стнымъ и поразительнымъ, то самое м?сто, которое они миновали мгновенiе тому назадъ. He в?дая неподвижности центра, вокругъ котораго они кружились, они пламенно в?ровали, что двигаются впередъ. «Какъ мы б?жимъ! Гд? мы остановимся?» Фебреръ улыбался, умиленный ихъ ненавистностью, видя, какъ они гордятся быстрымъ ходомъ ихъ прогресса, оставаясь на прежнемъ м?ст?, – быстротой восхожденiя, въ тысячный разъ, восхожденiя, за которымъ роковымъ образомъ сл?довало паденiе головою внизъ.

Вдругъ Фебреръ почувствовалъ ударъ какой-то непреодолимой силы. Громадный черепъ насм?шливо улыбался ему. «И ты? что ты противишься своей судьб??» И онъ очутился на обод? колеса, см?шался съ этимъ ребячески – в?рующимъ челов?чествомъ, но безъ ут?шенiя сладкаго обмана. И его товарищи по путешествiю изд?вались надъ нимъ, плевали на него, били его, негодуя, что онъ абсурдно отрицаетъ движенiе, и считая его сумасшедшимъ, разъ онъ усумнился въ томъ, что ясно для вс?хъ.

Колесо лопнуло, заполнивъ черное пространство пламенемъ взрыва, миллiардами миллiоновъ криковъ и судорогь: столько существъ брошено въ тайну в?чностй! И онъ падалъ и падалъ, падалъ года, падалъ в?ка и, наконецъ, почувствовалъ своимъ плечомъ н?жную ласку кровати. Тогда онъ открылъ глаза. У кровати находилась Маргалида и смотр?ла на него съ выраженiемъ ужаса, при св?т? лампочки. Нав?рно была глухая ночь. Б?дная д?вушка тревожно вздыхала, схвативъ его за руки своими дрожащими ручками.

– Донъ Чауме! Ахъ, донъ Чауме!

Онъ кричалъ, какъ безумный, св?шивался съ кровати, явно желая упасть на полъ, говорилъ о колес? и череп?. Что это такое, донъ Хаиме?.

Больной почувствовалъ любовное прикосновенiе н?жныхъ рукъ. Он? поправляли одежду, поднимались къ изголовью и обвивались вокругъ его плечъ, по – матерински, съ ласковой заботливостью, точно онъ былъ ребенокъ.

Прежде ч?мъ погрузиться въ безсознательное состоянiе, прежде ч?мъ снова перешагнуть огненныя врата безумiя, Фебреръ увидалъ около самыхъ глазъ влажные глаза Маргалиды, и они становились все бол?е печальными и влажными въ своихъ синихъ кругахъ. Онъ чувствовалъ теплоту ея дыханiя на своихъ устахъ, и вотъ уста его вздрогнули подъ шелковистымъ влажнымъ прикосновенiемъ, подъ легкой, робкой лаской, словно ласка крыла. «Спите, донъ Хаиме». Сеньоръ долженъ спать. И несмотря на уваженiе, съ которымъ она говорила раненому, въ ея словахъ звучала ласковая интимность, какъ будто донъ Хаиие сталъ для нея другимъ челов?комъ, посл? того какъ ихъ сблизило несчастiе.

Бредъ лихорадки уносилъ больного въ странные мiры, гд? не было ни мал?йшихъ формъ д?йствительности. Онъ вид?лъ себя иногда въ своей уединенной башн?. Темная громада была уже построена не изъ камня; она состояла изъ череповъ, связанныхъ иежду еобой, какъ кирпичи, цементомъ праха и костей. Изъ костей были также холмы и прибрежныя скалы, и б?лыми скелетами гляд?ли п?нистые гребни – в?нцы падводныгь рифовъ. Все что ни охватывалъ взоръ, деревья и горы, суда и отдаденные острова, все было изъ костей и сверкало б?лизной ледяного пейзажа. Черепа съ крыльями, словно херувимы на религiозныхъ картинахъ, летали по пространству и исторгали своими провалившимися челюстями хриплые гимны великому божеству, Оно все заполняло раздутыми складками своего савана и костлявая голова его терялась въ облакахъ. Онъ чувствовалъ, какъ невидимые когти отрывали его мясо, и кровавые куски, принадлежавшiе ему ц?лую жизнь, испускали крики боли, отд?ляясь отъ него. Потомъ онъ вид?лъ себя очищеннымъ и блистающимъ б?лизной скелета, и чей-то далекiй голосъ нашептывалъ въ его исчезнувшiя уши страшное заклятiе. «Настала минута истиннаго величiя: пересталъ быть челов?комъ и обратился въ мертвеца. Рабъ прошелъ великiй искусь и сташвится полубогомъ». Мертвые повел?ваютъ. Стоитъ только взглянуть, съ какимъ суев?рнымъ уваженiемъ, съ какимъ рабскимъ страхомъ въ городахъ живые прив?тствуютъ отошедшихъ. Могущественный обнажаетъ голову передъ нищимъ.

Мощнымъ взглядомъ своихъ черныхъ впадинъ безъ глазъ, впадинъ, для которыхъ не существовало ни пространства, ни преградъ, онъ окинулъ всю земную поверхность. Мертвые, мертвые всюду! Они наполняли все. Онъ вид?лъ судилища и людей въ черномъ, съ прищуренными глазами и важной миной, слушавшихъ о ничтожеств? и безумiи себ? подобныхъ, и за ними столько же громадныхъ скелетовъ, исполненныхъ в?кового величiя, завернутыхъ въ тоги: эти скелеты водили руками судей, когда т? писали, и, дыша надъ ихъ головами, диктовали имъ приговоры. Мертвые судятъ! Онъ вид?лъ большiя залы съ зенитнымъ осв?щенiемъ, со скамьями полукругомъ, и въ нихъ сотни людей говорили, кричали и жестикулировали за шумной работой созданiя законовъ. За ними скрывалиеь истинные законодатели, мертвые депутаты въ саванахъ, и присутствiя ихъ не подозр?вали эти люди, люди высокопарнаго тщеславiя, воображающiе будто всегда говорятъ по собственному вдохновенiю. Мертвые законодательствуютъ! Въ минуту колебанiй достаточно кому-нибудь напомнить, что думали н?когда мертвые, – и тотчасъ спокойствiе возстановляется, и вс? принимаютъ его мн?нiе. Мертвые – единственная реальность, в?чная и неизм?нная. Люди съ плотью – преходящая случайность, ничтожный пузырь, лопающiйся въ пустой гордости.

И онъ вид?лъ б?лые скелеты, бодрствующiе, словно угрюмые ангелы у воротъ городовъ, которые – ихъ созданiе. Они сторожили стадо, запертое внутри, и отгоняли прочь, какъ проклятыхъ скотовъ, непочтительныхъ безумцевъ, не желавшихъ признавать ихъ власть. Онъ вид?лъ у подножiя великихъ памятниковъ, у картинъ въ музеяхъ и шкафовъ въ библiотекахъ н?мую улыбку череповъ, какъ бы говорившую людямъ: «Изумляйтесь намъ: это – наше созданiе, и все что бы вы ни сд?лали, д?лается по нашему подобiю». Весь мiръ принадлежалъ мертвымъ. Они царствовали. Живой, открывая свой ротъ для пищи, жевалъ частицы т?хъ, кто ему предшествовалъ на жизненномъ пути. Когда онъ т?шилъ взоръ и слухъ красотой, искусство давало ему творенiя и мастеровъ мертвыхъ. Даже любовь пребывала у нихъ въ рабств?. Женщина, въ своей стыдливости и своихъ порывахъ, которые она считала произвольными, совершала, не зная того, плагiатъ у своихъ прародительницъ, то искушавшихъ своей лицем?рной скромностью, то откровенныхъ Мессалинъ.

Больной, въ своемъ бреду, началъ чувствовать себя подавленнымъ густою массой этихъ существъ, б?лыхъ и костлявыхъ, съ черными впадинами и злой усм?шкой, этихъ остововъ исчезнувшей жизни, упорно проявлявшихъ свою силу, заполняя все. Ихъ было столько, столько!.. Невозможно пошевельнуться. Фебреръ наталкивался на ихъ выпуклыя, гладкiя ребра, на острiя ихъ бедеръ. Его уши вздрагивали отъ хруста ихъ надкол?нныхъ чашечекъ. Его подавляли, заставляли зэдыхаться. Ихъ были миллiоны миллiоновъ: все прошлое челов?чества. He находя м?ста, куда бы поставить ногу, они выстраивались рядами другъ надъ другомъ. Словно морской приливъ костей подымался и подымался, достигая вершинъ высочайшихъ горъ, касаясь облаковъ. Хаиме задыхался въ этихъ б?лыхъ твердыхъ, хрустящихъ волнахъ. Его топтали, давили на его грудь тяжестью мертвыхъ грудъ… Онъ погибалъ. Въ отчаянiи онъ схватился за чью-то руку, простертую издалека – издалека, изъ тьмы, – за руку живого челов?ка, руку съ плотью. Онъ потянулъ ее, и мало – по – малу въ туман? вырисовалось бл?дное пятно лица. Посл? его пребыванiя въ мiр? пустыхъ череповъ и голыхъ костей, челов?ческое лицо произвело на него то самое впечатл?нiе прiятной неожиданности, которое испытываетъ изсл?дователь, увидавъ лицо своего соплеменника посл? долгихъ скитанiй среди дикихъ племенъ.

Онъ сильн?е потянулъ эту руку, – расплывчатыя черты лица выступили рельефн?е, и онъ узналъ Пабло Вальса, склонившагося надъ нимъ. Вальсъ шевелилъ губами, какъ бы шепталъ ласковыя слова, которыхъ онъ не могъ разобрать. Опять!.. Все капитанъ является ему въ бреду!..

Снова больной погрузился въ безсознательное состоянiе, посл? этого мимолетнаго вид?нья. Теперь сонъ его былъ покойн?е. Жажда, ужасная жажда, заставлявшая его протягивать руки съ постели и съ видомъ неутоленнаго безпокойства отводить губы отъ пустой чашки, начала уменьшаться. Въ бреду онъ вид?лъ св?тлые ручьи, тихiя, громадныя р?ки, и не могъ до нихъ добраться: ноги его были скованы бол?зненной нелодвижностью. Теперь вид?лъ онъ сверкающiй, п?нящiйся водопадъ на главномъ фон? картины, и, наконецъ, онъ могъ идти, приближаяеь къ нему; водопадъ съ каждымъ шагомъ вырасталъ, и чувствовалъ Хаиме на своемъ лиц? охлаждающую ласку влаги.

Среди шума падающей воды доносились до него глухiе голоса. Кто-то опять говорилъ о травматическомъ воспаленiи легкихъ. «Поб?дилъ!» И чей-то голось весело вторилъ: «Въ добрый часъ! Челов?къ спасенъ». Больной узналъ этотъ голосъ. Все Пабло Вальсъ является ему въ бреду!..

Онъ продолжалъ идти впередъ къ осв?жающей вод?. Вотъ онъ сталъ подъ шумливый потокъ и трепеталъ въ сладострастной лихорадк?; всей силой низвергающаяся влага ударяла его по плечу. Ощущенiе св?жести разливалось по его т?лу, заставляло его вздыхать отъ удовольствiя. Члены его какъ бы расширялись подъ ледяной маской. Выпрямлялась его грудь: исчезала тяжесть, мучившая его до посл?днихъ мгновенiй, мучившая такъ, какъ будто вся земля давила на его туловище. Онъ чувствовалъ, какъ подъ его черепомъ разс?ивались туманныя дымки въ мозгу. Онъ еще бредилъ, но въ бред? его не всплывало сценъ ужаса и криковъ тревоги. Это былъ гораздо бол?е спокойный сонъ: но т?ло съ наслажденiемъ потягивалось, и мысль блуждала по весело улыбающимся горизонтамъ. П?на водопада была б?лая и на грани ея влажныхъ алмазовъ дрожали краски радуги. Небо было розоваго цв?та, вдали слышалась музыка и неслисъ н?жные ароматы. Кто-то трепеталъ, таинственный, невидимый, и въ то же время улыбающiйся въ этой фантастической атмосфер?: какая-то сверхъестественная сила, сообщавшая, казалось, всему красоту своимъ прикосновенiемъ. Возвращалось здоровье.

Безостановочное паденiе влаги, водяной покровъ, сгибавшiйся, низвергаясь съ высокихъ скалъ, воскресилъ его въ памяти прошлые сны. Снова колесо, громадное колесо, образъ челов?чества, колесо кружилось и кружилось на одномъ и томъ же м?ст?, подымалось и подымалосъ, проходя постоянно черезъ одн? и т? же точки.

Больному, оживленному ощущенiемъ св?жести, казалось, что онъ обладаетъ теперь новыми чувствами и можетъ датъ себ? отчетъ въ окружающемъ.

Опять вид?лъ онъ, какъ колесо кружилось и кружилось въ безконечкости: но разв?, на самомъ д?л? оно неподвижно?..

Сбмн?нiе, источникъ новыхъ истинъ, заставило его смотр?ть бол?е внимательно. He обманываетъ ли его зр?нiе? Можетъ быть, ошибался онъ, а эти миллiоны существъ, испускавшихъ торжiствующiе крики въ своей катящейся темниц?, были правы, в?руя, что съ каждымъ поворотомъ они совершали поступательное движенiе?..

Чтобъ жизнь развертывалась сотни и сотни в?ковъ въ обманчивомъ движенiи, а за нею скрывалась реальная неподвижность! – это жестокость. Къ чему тогда бытiе всего созданнаго? Разв? не было у челов?чества другой ц?ли, какъ обманывать самого себя, вращая собственными усилiями круглый гробъ, свою тюрьму, какъ т? птицы, что своими прыжками двигаютъ кл?тку – свою темницу?..

Вдругъ, онъ пересталъ вид?ть колесо: онъ вид?лъ передъ собой громадный шаръ, необъятный, голубоватаго цв?та, и на немъ вырисовывались моря и континенты т?ми же штрихами, къ какимъ онъ привыкъ на картахъ. Это была земля. Онъ, ничтожн?йшая молекула неизм?римаго пространства, жалкiй зритель на поразительномъ представленiи Природы, – онъ увид?лъ голубой шаръ въ повязк? облаковъ.

Шаръ также поворачивался, какъ роковое колесо. Онъ кружился и кружился вокругъ своей оси съ гнетущей монотонностью и это движенiе бол?е близкое, бол?е зам?тное, движенiе, которое вс? могли оц?нить, вело къ ничтожнымъ результатамъ. Несомн?нно, важнымъ было другое движенiе. Значительн?е однообразнаго вращенiя вокругъ одной и той же оси являлось движенiе, уносившее шаръ по безконечнымъ пространствамъ въ в?чномъ полет?, не знавшемь однихъ и т?хъ же м?стъ.

Проклятье колесу! Жизнь не есть в?чное вращенiе черезъ одн? и т? же точки. Лишь близорукiе, созерцая это движенiе, могутъ воображать, будто существуетъ только оно и не видятъ дальше. Образъ жизни – сама земля. Она кружится вокругъ своей оси, проб?гая опред?ленный срокъ времени; повторяются дни и времена года, какъ въ челов?ческой исторiи повторяются величiе и паденiе; но у ней есть н?что бол?е значительное – движенiе по пространствамъ, движенiе, уносящее ее къ безконечному всегда впередъ… все впередъ!

Теорiя «в?чнаго возвращенiя» вещей – ложь. Повторяются люди и событiя, какъ на земл? повторяются дни и времена года; но пусть все кажется однимъ и т?мъ же; на самомъ д?л?, этого н?тъ. Вн?шняя форма вещей можетъ остаться похожей: душа различна.

Н?тъ, конецъ колесу! Да погибнетъ неподвижность! Мертвые не могутъ повел?вать: мiръ, въ своемъ движенiи по пространству, слишкомъ быстро идетъ впередъ, чтобъ имъ удалось удержаться на его поверхности. Они хватаются за его кору своими когтями, силятся сохранять прочное равнов?сiе многiе года, можетъ быть, целые в?ка, но быстрота б?га, въ конц? концовъ, сбиваетъ ихъ вс?хъ прочь и оставляетъ позади груду поломанныхъ костей, потомъ прахъ, потомъ пустоту.

Мiръ, нагруженный живыми, двигался все впередъ, не проходя и дважды по старому м?сту. Фебреръ вид?лъ, какъ онъ показался на горизонт?, словно слеза лучезарной лазури, зат?мъ сталъ расти и расти, заполнилъ все пространство, пролетая мимо него въ круженiи колеса и съ быстротой заряда; а теперь онъ снова уменьшался, уб?гая въ противоположную даль. Вотъ онъ капля, точка, ничто… исчезъ во тьм?, кто знаетъ, куда и зач?мъ!..

И пусть себ? его недавнiя мысли, оказавшись поб?жденными, возвращаются и протестуютъ въ посл?днiй разъ! Он? кричатъ, что движенiе по пространству – также ложь, кричатъ, что земля кружится, какъ колесо вокругъ солнца… Н?тъ, солнце въ свою очередь также не неподвижно и со вс?мъ хороводомъ родныхъ планетъ падаетъ и падаетъ, если только въ безконечности можно падать и подыматься: оно движется и движется, кто знаетъ, въ какой точк?, во имя какой ц?ли!..

Наконецъ, онъ проникся ненавистью къ колесу, разрывалъ его на мелкiе куски въ своемъ воображенiи, испытывая радость узника, переступающаго порогъ тюрьмы и вдыхающаго вольный воздухъ. Ему казалось, что съ его глазъ спала чешуя, какъ съ глазъ еврейскаго апостола по дорог? въ Дамаскъ. Онъ вид?лъ новый св?тъ. Челов?къ свободенъ и можетъ освободиться отъ удара мертвыхъ, можетъ организовать свою жизнь согласно своимъ желанiямъ, обр?завъ ц?пь рабства, приковывшую его къ этимъ невидимымъ деспотамъ.

Сновид?нiя прекратились: онъ погрузился въ ничто, съ интимнымъ, тихимъ удовольствiемъ работника, отдыхающимъ посл? трудового дня.

Когда много – много времени спустя онъ открылъ глаза, онъ встр?тилъ устремленный на него взглядъ Пабло Вальса. Вальсъ держалъ его за руки, ласково смотр?лъ на него своими желтыми зрачками.

Сомн?ваться нельзя. Это – д?йствительность. Онъ ощутилъ запахъ англiйскаго табаку съ легкимъ араматомъ опiума, всегда какъ бы носившiйся вокругъ рта и бакенбардъ капитана. Значитъ, то была не иллюзiя, когда онъ вид?лъ его въ часы бреда? Значитъ, д?йствительно, его голосъ онъ слышалъ среди своихъ кошмаромъ?.. Капитанъ засм?ялся, показывая свои длинные зубы, пожелт?вшiе отъ трубки.

– Молодецъ парень! – воскликнулъ онъ. – Д?ло подвигается впередъ, не правдали? Жару больше н?тъ: опасность теиерь миновала. Раны заживаютъ. Тебя, нав?рно, колютъ въ нихъ тысяча чертей: какъ будто теб? подъ перевязки впустили осъ. Зто образуются ткани, новое мясо: оно растетъ и р?жет!

Хаиме уб?дился въ правдивости его словь. На м?стахъ своихъ ранъ онъ чувствовалъ сильные уколы; стягивавшееся мясо было страшно жестко.

Вальсъ прочелъ выраженiе умоляющаго любопытства въ глазахъ прiятеля.